Любить нельзя ненавидеть

      О крепком сне, как у Паши и Ани, в другой части города в высоком и всегда светящемся доме можно было только мечтать. Костенко даже не делал попыток уснуть или хотя бы прилечь на кровать. Невозможность сна была для него очевидна, слишком многое произошло, слишком о многом нужно было подумать.       Да, он переживал, очень сильно беспокоился о том, что сейчас происходит с Аней. Все ли благополучно у них дома? Смогли ли ребята поговорить и разрешить конфликт? Помирились ли они? Что делают сейчас?       Как бы не хотелось ему признавать обратное, в глубине души Костенко надеялся, что примирения не произошло. У него не было четкого ответа, почему для него это важно. Мысли скрывались за общими фразами - это нездоровые отношения, на фундаменте которых любви не построишь; Аня и Паша слишком разные; Аня заслуживает к себе большего уважения, большей заботы и самой верной и сильной любви. Предательский отголосок в самой дальней части сердца вибрировал, словно насмехаясь над полковником: «Кого заслуживает? Скажи, кто её достоин? Ты что ли? Не обманывай хотя бы сам себя!». Этот отголосок мешал, он заставлял думать о том, а вернее будет сказать о той, кто был недоступен, недосягаем, как самая яркая звезда.       Чтобы заглушить мысли и щемящую боль в области груди, Костенко пошел в свой кабинет. Нет, совсем не работать. Он привык спасаться работой большую часть своей жизни, ведь так гораздо меньше чувствовалось одиночество и бессмысленность жизни, но против любви, еще не принятой и неосознанной, работа была бессильна. Для любви и от нее много лет назад был придуман другой способ - алкоголь. И как бы Костенко не осуждал пристрастие к алкоголю, сейчас это было неважно. А потому, едва только открыв массивную дверь из темного дуба, первым делом направился в сторону мини бара, скрытого в одном из массивных книжных шкафов. Открыв шотландца двенадцатилетней выдержки, он уверенно налил себе 100 мл в бокал, потом, замерев лишь на секунду, налил себе еще столько же. Выпив одним залпом, Костенко не придумал ничего лучше, как переместиться из реальности в нечто инреальное - книги. Что читать, чтобы заглушить боль сердца? Чтобы переключить свои мысли на другой предмет? Конечно, философию. А потому, с полки, где ровным рядком стояли массивные книги с темными и толстыми корешками, был взят Гегель.       «Только дух представляет собой истинное, как всеобъемлющее начало, и все прекрасное лишь постольку является истинно прекрасным, поскольку оно причастно высшему и рождено им», - буквы складывались в слова, а слова - в строчки, но смысл всего написанного проходил мимо полковника, не затрагивая ни ума, ни сердца. «Привычка есть механизм чувства самого себя, подобно тому, как память есть механизм интеллекта», - да, подумал Костенко, - вот привычка то у меня и нарушилась. Как будто и не было её, чувствую себя по-другому, и оттого очень плохо мне.       Он делал усилие читать еще около получаса, не забывая периодически осушать бокал с виски. Но ничего не помогало. Алкоголь лишь усиливал боль, а Гегель заставлял голову болеть. Хотелось бросить эту книгу в далекий угол кабинета, пускай бы она летела ко всем чертям, но вместо этого Костенко встал и аккуратно поставил книгу на ее законное место среди других философов.       - Что делать? Что мне черт возьми делать? Это как болезнь, зараза, вирус, который распространяется по телу и спешит прямиком к сердцу. И нет от него антидота. И сил с ним бороться тоже нет, уже нет, да и желания...       Костенко резко выпрямился, подошел к панорамному окну и всмотрелся в бесконечную, никогда не спящую Москву.       - Где-то там она...что она сейчас делает? Спит? Видит прекрасные сны? Наверное, её былые кудряшки разбросаны по всей подушке. Да, точно! По всей подушке! Не может быть иначе, не может... Спит как ангелок, а рядом...рядом спит Паша.       Голова невольно прислонилась к холодному окну. Теперь уже глаза не видели Москвы, они смотрели лишь на собственное отражение  в стекле.       - А я? Что я? Взрослый мужчина, так и не нашедший, как оказалось, самого главного в жизни. А может и нашедший, но слишком, слишком поздно...       Кто для меня эти ребята? Дети? Я их отец? Да черт, какой же бред. Вру сам себе и не краснею. Не краснею потому, что я и так уже красный от выпитого алкоголя , ха-ха-ха. Какой смысл врать здесь, когда ты находишься наедине со своим отражением? Да, я не воспринимаю Аню как Ребенка! И никогда не воспринимал. Она умная и красивая девушка. И я, старый болван, да, именно меня угораздило в нее влюбиться. Ладно эти молодые мальчишки, но я, офицер КГБ, герой советского союза, генерал-майор и просто взрослый мужчина не смог устоять перед этим чувством. Я в неё влюбился. Я её люблю. Крепко и бесповоротно.       И в этот момент все стало на свои места. Весь мир оказался до боли простым и понятным, как будто и не было этих тяжелых недель, бессонных ночей и расстроенных нервов. Всего три слова, звучащие как самая сокровенная тайна, как молитва - я её люблю.       И после открытия такой, на первый взгляд, очевидной истины, Костенко в своем затуманенном алкоголем сознании не нашел ничего лучше как отправить смс на номер Ани: «У тебя все в порядке?». Для чего? Да просто для того, чтобы признаться себе, что его чувства не выдумка, не ложь, а новая реальность, с которой ему придется мириться изо дня в день. Нет, он был слишком умудрен опытом и рационален, чтобы верить в то, что когда-нибудь его чувства окажутся взаимными, окажутся понятыми. Но они были, и игнорировать их дальше Костенко просто не мог.       После своего открытия полковник почувствовал облегчение, но его место вскоре заняло одиночество. И тогда он обратился к тому, что всегда его спасало в подобных ситуациях - к «Маленькому принцу» Антуана де Сент Экзюпери. К этой книжке, пропитанной любовью, добротой и искренностью детского сознания. Эта маленькая книжка буквально на каждой странице содержала закладку, сделанную когда-то его рукой. Но сейчас глаза останавливались лишь на определенных моментах: «Хотел бы я знать, зачем звезды светятся. Наверно, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою»; «Если любишь цветок — единственный, какого больше нет ни на одной из многих миллионов звезд, этого довольно: смотришь на небо и чувствуешь себя счастливым. И говоришь себе: «Где-то там живет мой цветок…»»       - Да, - размышлял Костенко,- я могу видеть Аню, смотреть в её счастливые глаза, и мне этого будет достаточно. Ведь любовь - это желание видеть человека счастливым. И я этого, действительно, желаю.       С такими мыслями и книгой в руке он заснул прямо в кабинете, сидя в кожаном кресле. А рядом на столике стояла недопитая бутылка виски.