Кровь

      Только пройдя барьер, почти висевшая на Гарри номер девять-ноль-четыре-пять резко остановилась. На нее не отрываясь смотрел мужчина в черном костюме. Что-то внутри говорило, что он хороший, родной, близкий, но ноги девочки будто приросли к бетону платформы. Глаза видели только черный костюм, а сознание заливало паникой: «Палач! Здесь! За мной!»       Алексей больше почувствовал, чем увидел состояние Гермионы. Подняв взгляд, он понял, что происходит, и развернулся так, чтобы закрыть от девочки незнакомого ему мужчину. Гермиона обняла его, повисая так, как будто ее оставили силы. Номеру девять-ноль-четыре-пять было уже все равно, она смирилась с тем, что сейчас ее заберет палач, чтобы мучить и убить, но тут что-то изменилось — к ним буквально подбежала женщина.       Эмма Грейнджер, лишь увидев состояние дочери, шагнувшей из-за стены, забыла, как дышать. Полные ужаса и паники глаза родного ребенка, почти повисшей на смутно знакомом мальчике, били, казалось, в самую душу матери. Проследив, куда направлен взгляд дочери, женщина почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.       — Марк, сними пиджак и не подходи пока к Мионе! — жестко приказала ничего не понимающему мужу Эмма. — Все будет дома!       — Хорошо, — пожал плечами мистер Грейнджер, снимая черный пиджак своего официального костюма, а его супруга буквально подбежала к едва стоявшим у самой стены детям.       — Что с Мионой? — тихо спросила женщина, беря немаленькую уже дочь на руки. Девочка была слишком легкой. Миссис Грейнджер сразу же почувствовала — дочка слишком легкая, просто чрезвычайно. Вкупе с паникой при виде черного костюма или мужчины, это было очень плохим признаком.       — Замучили палачи девочку, — вздохнул мальчик, погладив Гермиону по голове, отчего та открыла глаза, схватив его за руку. — Куда вы ее несете?       — В машину и домой, — откликнулась Эмма. — Или не домой… — задумчиво проговорила она. — Ты едешь с нами!       Она, наконец, вспомнила этого мальчика. Он был сиротой, которого не любили и не кормили. Глядя на мальчика, в это женщина верила, а, учитывая, как за него цеплялась Миона, то лучше было бы не рисковать. Что такое «дети войны», Эмма знала. Правда, увидеть в этой роли дочь просто не ожидала. Махнув головой ошарашенному мужу, тоже заметившему худобу дочери, Эмма осторожно положила дочку на подушки заднего дивана автомобиля.       — Садись, пожалуйста, если ты не спешишь, — попросила она мальчика, на что Леша только хмыкнул.       — Дурсли от меня не убегут, — зло сказал он, и из глаз ребенка на женщину выглянула такая ненависть, какая только и бывает у потерявших все детей.       — Марк… — задумчиво проговорила, решая, Эмма. — Давай пока домой, там позвонишь на работу, возьмешь отпуск на нас двоих. Ехать медленно и осторожно.       — Хорошо, дорогая, — кивнул мужчина, твердо знавший — когда Эмма говорит таким тоном, лучше все вопросы да и собственное мнение просто отложить.       Автомобиль завелся, что совсем не привлекло внимание Алексея, гладившего и успокаивавшего сейчас Гермиону. Номер девять-ноль-четыре-пять просто не понимала, что происходит, поэтому молчала в надежде, что ей и Гарри позволят прожить еще хотя бы день. Привыкшая к тому, что вечер может и не наступить, девочка просто надеялась. А еще — на то, что бить будут недолго.       Эмма Грейнджер просто держалась за сердце всю дорогу. Ей было непонятно, что произошло в школе, но вот возвращавшиеся из Хогвартса дети выглядели так, как будто прошли сквозь дым и пламя войны. То, что обычные дети так не выглядят, Эмма понимала. Они отъехали совсем недалеко от вокзала, когда шевелюра Гермионы со щелчком исчезла, оставляя на голове девочки только короткий ежик. Зелье-то ей влили, только вот ресурсам взяться было просто неоткуда, поэтому волосы и отросли совсем немного.       — Господи… — прошептала Эмма, видя полное отсутствие реакции дочери на исчезновение волос. Захотелось везти детей не домой, а совсем в другое место, но вот именно в другое место без звонка везти было глупо.       — Все хорошо, — гладил Алеша девочку по голове. Он знал, что безмозглым бараном не будет и перед смертью сумеет хоть кого-нибудь забрать с собой. Именно эту готовность ребенка видела Эмма.       — Марк, — произнесла женщина. — Миона и мальчик реагируют, как дети войны. Разговаривать мягко, черное не надевать, раз она так реагирует… Кормить осторожно…       — Да откуда дитя войны? Нет же никакой войны? — удивился мистер Грейнджер, продолжая управлять автомобилем, на что его супруга только вздохнула.       Номер девять-ноль-четыре-пять лежала на мягком, время от времени морщась, когда о себе напоминали следы общения с палачами на неровностях дороги. Девочке было все равно. Она понимала, что вряд ли их убьют прямо сейчас, но был шанс, что покормят перед смертью. Палачи всегда хоть немного кормили перед тем, как откачать кровь. Кушать хотелось неимоверно, впрочем, с этим ощущением она тоже уже свыклась. Было жалко Гарри, но номер девять-ноль-четыре-пять понимала, что от них ничего не зависит. Как решат палачи, так и будет.       Автомобиль мягко остановился у какого-то дома. Номер девять-ноль-четыре-пять поняла, что нужно вставать, но слабость была такой, что девочка испугалась — слабых уничтожают. Она попробовала еще раз, и тут до Алеши дошло. Выбравшись из странного вида автомобиля, мальчик потянул девочку к себе. Эмма стояла и только смотрела, не стараясь подхватить дочь, чтобы не испугать ее еще сильнее.       — Миона, — увидев отсутствие реакции на имя, миссис Грейнджер нахмурилась, но потом мягко улыбнулась, обращаясь к дочери. — Разреши, я тебе помогу?       — Хорошо, — слабым голосом произнесла номер девять-ноль-четыре-пять, сил уже совсем не было, паника как будто отняла последние. Казалось, еще немного, и…       Осторожно взяв дочь на руки, Эмма почувствовала, как та дернулась от этого, что женщине совсем не понравилось. Ребенка следовало осторожно осмотреть, потому что реакции были совсем непростыми. Это не просто ребенок войны, это… Эмма запретила себе сейчас думать о том, что видела.       Осторожно внеся Гермиону в дом, женщина уложила бледную истощенную девочку на диван в столовой. Мальчик не отходил от Мионы ни на шаг, обнимая ее, гладя. Эмма видела, что подобное поведение привычно зеленоглазому мальчику. Значит, за какие-то полгода дочь пережила нечто очень страшное, а у нее был только он и никого больше.       — Как тебя зовут? — поинтересовалась женщина.       — Гарри Поттер, — с некоторой неуверенностью в голосе ответил ребенок, включив сирену в голове Эммы. Неуверенность в отношении имени — это очень серьезный сигнал.       — Гарри, скажи, почему Миона не реагирует на свое имя? — спросила Эмма, внимательно отслеживая реакции мистера Поттера.       — Отвыкла, — как будто нечто, само собой разумеющееся, ответил мальчик, и женщина видела — для него это норма. — Простите, а можно Гермионе маленький кусочек хлеба? Ей очень надо… Хоть корочку пососать.       От этой просьбы веяло даже не войной, от нее несло могильным холодом и жутью. Много чего знавшая и повидавшая женщина схватилась за сердце. Она будто бы заглянула куда-то в далекие времена, в голодные времена, и от этого просто кружилась голова.       — Марк! — позвала она. — Хлеба принеси, пожалуйста!       Ее муж, сразу же отправившийся на кухню, к своему счастью, разговор не слышал. Через минуту мужчина появился с тарелкой, полной нарезанного хлеба, при виде которого номер девять-ноль-четыре-пять заплакала. Она плакала молча, не раскрывая рта, и Алеша очень хорошо понимал ее — целая тарелка драгоценного хлеба. Целая тарелка!       Протянув дрожащую руку, Алеша взял небольшой кусочек, снимая с него мякоть, которую поднес ко рту Гермионы. Ощутив во рту мягкий хлеб, девочка удивилась настолько явственно, что всхлипнула уже и миссис Грейнджер, а мистер Грейнджер понимал — случилось что-то запредельно-страшное, но пока молчал.       — Кушай, моя хорошая, — ласково произнес Алешка. — Оно не отравлено, это настоящий хлеб, не яд, только не спеши…       — Господи… — опять прошептала женщина, становясь на колени у дивана. — Как тебя называли, доченька? — спросила она, будучи готовой к оскорбительным наименованиям, но вовсе не к тому, что последовало.       — Номер девять-ноль-четыре-пять, — ответила девочка, посасывая такой необыкновенно-мягкий хлеб. — Я номер девять-ноль-четыре-пять…       — Ты не номер! — Алешка принялся обнимать Гермиону, от волнения перейдя на русский. — Ты человек! Девочка! Не номер! Не будет больше проклятых палачей!       Увидев отчаянные слезы на лице Гарри, заговорившего на незнакомом языке, мистер Грейнджер просто сел, где стоял — ноги его не держали, а Эмма уже горько плакала, обнимая доченьку.

***

      Ситуация, по мнению миссис Грейнджер, была просто невозможной, но факт оставался фактом — дочь называла себя номером, а мальчик явно понимал, почему. Нужно было его расспросить, но видя, как ест Миона, Эмма считала, что детей надо в первую очередь покормить.       — Наверное, суп нужен, — задумчиво произнесла она.       — Прозрачный бульон, и вообще легкие блюда, — отозвался Лешка, наслушавшийся в санбате. — А то плохо будет.       — Ты понимаешь, о чем говоришь, — констатировал мистер Грейнджер. — Откуда?       — Ну я же воспитанник санбата! — возмутился мальчик, но оказался не понятым.       — Ребенок — парамедик поля боя… — медленно произнес мистер Грейнджер после долгих объяснений о том, что такое «санбат». В голове это не укладывалось совершенно. — Кажется, я сошел с ума, потому что так не бывает.       — Так было, Марк, — вздохнула его супруга, у которой картинка в голове сложилась полностью. — Вот только то, что маги такое могут, для меня сюрприз. Поэтому озаботься прозрачным бульоном, судя по всему, для обоих, а я… мне надо позвонить.       Алешка давал хлеб Гермионе осторожно, маленькими кусочками, в какой-то момент остановившись, потому что пока больше было нельзя. Воспитанник санбата очень хорошо запомнил, что и сколько можно в таких случаях. Видимо, у Гермионы откачали много крови, поэтому было так плохо.       — Уберите хлеб, пожалуйста, — попросил Алешка сглотнув. — Гермионе пока больше нельзя, а мучить ее неправильно. И так чуть не замучили нашу девочку.       — Хорошо, — кивнул Марк, забирая тарелку, провожаемую голодным взглядом дочери. При этом мужчина поразился нежности, прозвучавшей в голосе мальчика, которому, судя по виду, жилось тоже несладко. Признав за Гарри опыт, мистер Грейнджер никого пугать не хотел.       — Сейчас ты полежишь, отдохнешь, — продолжил очень ласково говорить с девочкой Алешка. — А потом мы опять покушаем, хорошо?       — Хорошо, — кивнула ему номер девять-ноль-четыре-пять. От нее все равно ничего не зависело, а Гарри заботился о ней так, как она сама — о малышах.       — А я тебе спою песенку, чтобы лучше отдыхалось, — улыбнулся мальчик Гермионе, запев колыбельную, которую пела мама когда-то очень давно.       Пел он по-русски, но с такими ласковыми интонациями, что закончившая непростой разговор по телефону Эмма просто всхлипывала. Дети, прошедшие войну — это означало либо будущее, либо прошлое. Очень Миона была похожа на тех, кого описывали страницы учебника, вот только история любит повторяться, и никто сейчас не мог гарантировать того, что дети не видели будущего.       Стоило дочери уснуть, Эмма, как-то легко поверившая в то, что это не сумасшествие, против которого говорили детские реакции и худоба, присела рядом с мальчиком прямо на пол. Нужно было попытаться аккуратно выяснить, в чем дело и что именно видели эти двое. Но это еще было и очень опасно — ибо, если с Мионой все было понятно, то с Гарри — совершенно ничего.       — Ты можешь рассказать мне… — Эмма задумалась о том, как сформулировать, сжимая в кармане включенный диктофон.       — Когда-то очень давно, — начал понявший суть вопроса мальчик. — На земле появились палачи. Они шли по земле, убивая и мучая… Они…       Алеша не выдержал, начав рассказывать о том лете, что сделали с девочками, как умирала Лена… Мальчик рассказывал о том, как он нашел сестренку, как выглядят груды обескровленных тел и как медленно умирают те, помочь которым уже поздно. Алешка смотрел в потолок и рассказывал монотонным голосом о том, что когда-то творили настоящие звери.       — В такое никто не поверит, — заметил мистер Грейнджер, заходя в комнату.       — Кому надо — и не в такое поверят, — ответила ему супруга. — Миона это тоже видела?       — Гермиона была там… — произнес Алеша. — Это из нее выкачивали кровь, били и мучили. Она была там! В этом аду! — мальчик уронил голову на руки, тихо заплакав.       Его не успокаивали. Эмма очень хорошо понимала, что иногда просто надо. Но вот то, о чем рассказал Гарри — вот именно это переводило проблему совсем в другую плоскость, потому что, раз маги могут делать подобное, то они чрезвычайно опасны и меры нужно принимать немедленно.       — Гарри, как ты думаешь, Миона доверит мне переодеть себя? — поинтересовалась женщина.       — Обычно они никак на это не реагируют, — ответил мальчик. — Зависит от того, как долго она там пробыла, но вот стеснительность отбивают еще в первые недели. Только нужно осторожно, потому что ткань пристает к… когда переодеваешь, можно больно сделать, потому что присыхает…       — Значит, не получилось у меня побыть обычным человеком и пожить в свое удовольствие! — в голосе Эммы звучала ярость. Она поняла все то, что не договаривал Гарри. — Ну что же… Они мне за все заплатят!       — О чем ты, дорогая? — поинтересовался Марк, некоторых подробностей о супруге не знавший.       — Всему свое время, — откликнулась женщина. — Готовься переезжать. Я это так не оставлю!       Марк пожал плечами и пошел собирать вещи. Был мистер Грейнджер мужчиной спокойным, флегматичным, что очень помогало ему в его специальности дантиста. Текущая ситуация могла бы вызвать панику, но жена явно понимала, что делает, значит, пока нервничать необходимости не было.