Обретённое ценное.

Бледный лунный свет не даёт комнате Харгроува погрузиться в кромешную темноту, назло пробиваясь сквозь сдвинутые занавески. В его спальне атмосфера слишком напряжённая, подобная ему. Грозовая туча нависает не в небе, она нависает над ним. Рассеченная скула и разбитая нижняя губа неприятно жгут, но не настолько, чтобы Билли обратил на это внимание. Он лишь досадливо вытирает кровь с подбородка, пока взгляд неотрывно прикован к зеркалу перед ним. Отражение в нём тусклое, почти бесцветное, но скопившаяся капля крови на скуле слишком выделяется, контрастируя с щетинистой щекой. Раздражение накатывает с новой силой, оно подпитывается собственным отвращением, и Билли резким движением захлопывает дверцу шкафа. Звонкий хлопок разрезает тишину и зеркало исчезает вместе с ненавистным отражением. Его это просто заебало. Заебало, потому что Нил уже видит десятый сон, в то время как его сын остаётся наедине с обидой, которая отвратительно медленно тянется из детства. Билли едва ли стягивает джинсовку и каждое движение отдаёт тупой болью в сильных плечах. Вещь летит на ближайший стул и, кажется, скоро падает на пол, но ему просто похер. Он устало плюхается на край постели, мельком смотрит на циферблат электронных часов, стоящих на тумбе рядом, и те показывают время, которое давно перевалило за полночь. Части тела кажутся тяжёлыми и безжизненными, будто бы на них взвалили груз, и, наверное, было бы правильным лечь спать, но как жаль, что Морфей не примет его в свои объятия. Мрак окутывает с ног до головы, но вмиг трескается с тихим дверным стуком. Макс бесшумно проникает в его пространство, приближается к нему так же тихо и Билли совсем не понимает её намерений. Просто зачем она пришла? Харгроув поворачивает голову к ней, но остаётся сидеть на месте. Слова, не самые приятные, рвутся из груди, но замирают на самом кончике языка непроизношенными. Макс останавливается напротив Билли, небольшой пакет с её руках шуршит сильнее, потому что она опускается перед ним на колени. Они молчат. Мейфилд кладёт лёгкую ношу на колени и дрожащими пальцами судорожно вынимает маленькие кусочки ваты и пузырёк спирта. Её лицо обеспокоенно, скрыть эмоции выходит плохо, она даже не старается. Лишь смачивает комочек ваты содержимым бутылька и рука сама тянется к его лицу. Билли, недолго думая, перехватывает её кисть на полпути, хватка у него привычно сильная, из-за чего её пульс под его пальцами вот-вот вырвется из кожи. – Проваливай, Макс. – цедит Харгроув сквозь зубы. Макс вглядывается в его расширенные зрачки слишком печально, после хмурится, ощущая неприятную боль на запястье. – Я просто хочу помочь, Билли. – шепчет Мейфилд, не теряя надежды. – Пожалуйста... Билли стискивает зубы и на лице выступают желваки, он отпускает хрупкую руку, чувствуя скатывающуюся каплю крови на щеке. Не нужно жалеть его. Он ненавидит жалость к себе. И он также не хочет, чтобы она уходила. Когда их руки больше не соприкасаются, Макс принимает это за зелёный свет и тянется к его лицу вновь, бережно стирая кровавую дорожку против её направления. Вата касается ссадины, спирт вступает в реакцию и жжение усиливается. Лицо Билли остаётся непоколебимым, потому что Нил учил терпеть боль. Макс чувствует непреодолимый стыд, ведь это произошло снова из-за неё. Если бы она не позволила Лукасу провести её, они бы не попались на глаза Нилу. Они ведь даже не целовались и не обнимались! И мужчина всё равно нашёл в этом свой смысл и мотивацию сорваться на Билли, потому что «она шляется с этим черножопым, и всё из-за тебя, Билли, ты не следишь за сестрой». Чёртов расист. Разбитую губу Мейфилд обрабатывает тем же образом и её взгляд слишком сосредоточен на ней, а Билли всматривается в океан голубых глаз. Находит в них тот отражающийся диск луны, который располагается в небе. Билли подмечает её рыжие пряди, спадающие на лицо, которые она всякий раз отбрасывает пальцами или мотком головы, запрещая портить полный обзор. Она позврослела. Подмечает россыпь веснушек, едва заметную трещинку на её обветренной губе, густые медные ресницы и многое другое, чем иногда позволяет себе восхищаться, но только в мыслях. – Билли, – почти беззвучно зовёт Макс и сталкивается с его взглядом, ловя с поличным. Он молчит. Немой вопрос возникает сам собой. – Ты не должен был, – продолжает она, – в смысле... Ну... Мне жаль, что ты снова... Нил... Её фразы путаются против воли, Макс стыдливо замолкает, пока глаза застилает пелена подкрадывающихся слёз. Она не позволит себе заплакать при нём ни за что. Ни за что не должна показать себя с такой стороны – хрупкой и ранимой. Ведь подростковый возраст хитёр и коварен, творит всё, только бы вытеснить прежние мальчишеские замашки и безразличие. Билли тщательно обдумывает её слова, находит в них глупость и сопли, свойственные настоящим легкомысленным девчонкам. Но где-то в глубине души он пытается понять, что ей действительно небезразлично. Он не знает, как правильно реагировать, когда проявляют по-настоящему искренние чувства. Билли теряется, окунаясь с головой в отчаяние и безысходность. Не впервые. Его размышления прерываются тихим всхлипом со стороны сводной сестры и происходит то, что он по-настоящему не любит. Или боится?... По бледным щекам Макс скатываются мокрые дорожки слёз. Они блестят и даже напоминают ему росинки на траве ранним утром. Мейфилд, будто бы её застали за чем-то постыдным, быстро складывает всё обратно в пакет, неловкими движениями комкает его и хватает, в спешке поднимается. Она хочет уйти, только повторная хватка теперь уже за оба запястья не даёт ей покинуть спальню. Билли встаёт, возвышаясь над ней горой: высокой, огромной и безумно холодной. Раны не так саднят, как снова это блядское состояние на душе. Оно похоже на смесь раздражения и тоски одновременно, совсем непонятно ему. – Макс. – хрипит он. – Хватит этих соплей. Она выглядит нашкодившим котёнком, прижимая импровизированную аптечку к груди. Его руки ощущаются раскаленным металлом по коже и это на секунду бесит её. Чувства нужно тупить. Именно так думает Макс. И чем быстрее, тем лучше. Теперь она чувствует нарастающую злобу, потому что она всего лишь хотела помочь и... Извиниться?... Желание высказать всё дерьмо ползёт к ней ядовитой змеёй и кажется, что ругань повторится, как и всегда, но Билли неожиданно для неё начинает таять, вытирая её щеки большими пальцами. Слёзы сами отступают. – Просто останься со мной сегодня. – шепчет Билли, забирая аптечку из её рук и кладя ту на тумбочку. Макс ошарашена. И она не уйдёт. Её взгляд магнитом притягивается к окровавленным губам, Макс понимает, что дело совсем дрянь. Тело не слушается её, она не знает, можно ли его поцеловать. А если очень хочется? Взгляд Билли смягчается заметно, он обречённо сдаётся, как и она. Маска хладнокровия раскалывается и возможно – это то, что ему нужно в данный момент. То, чего не испытывал ни к одной потаскушке. Харгроув наклоняется к ней, целует Макс осторожно, как бы прося разрешение. Она разрешает. Неумело целует его губы, чувствуя металлический привкус крови на языке. Поцелуй выходит нежным и всё внутри будто переворачивается, когда Билли обхватывает ладонями девичье лицо. В этот момент для них не существует ничего: начиная окружающим миром, заканчивая родителями и условной родственной связью. Макс тяжело выдыхает, Билли отстраняется и тянет её за собой, заставляя упасть на мягкую постель. Они засыпают в обнимку, словно в их руках оказывается только что обретённое ценное. Самое ценное, что может быть в этой дерьмовой жизни и без чего им двоим точно не справиться.