Гонимый ревностью

***

      Дженсен чувствует, как пульсирует недовольство: щупальцами обвивает голову, как терновый венец. Что именно ему не хватало? С точки зрения общественности: он примерный семьянин, счастливый отец замечательных детишек, высокооплачиваемый актер. У него съемки в «Пацанах», собственные проекты и даже музыкальная деятельность. Последнее ему приписывают к кризису среднего возраста, но он отчаянно мотает головой в отрицании. Однако что-то не так, понимаете? Это «что-то» заставляет сжимать зубы, хмурить брови. Это «что-то» покрывает лицо патокой апатии. Красными ручейками расходятся белки глаз. Ему ничего не нравится. Вообще. Он как пацан в пубертате: срывается, ругается, хочет то ли драться, то ли рыдать. К черту музыку; К черту «Пацанов»; К черту Данниэль; К черту всех и все; Достали. Он чувствует себя отдаленным от мира, словно в коконе из раздражения и смятения. Его впервые пугает будущее. Он ощущает, как завис над пропастью неизвестности и вот-вот сорвется. Раньше все было проще: стабильные, ежегодные съемки в родном сериале, съемочная группа как семья, а съемочные павильоны — как родной дом. А самое главное — родственная душа, что шла за ним попятам и преподносила оазис спокойствия и умиротворения своими огромными руками вот уже 15 лет. Его собственный покровитель, критик, вдохновитель — Джаред Падалеки.

***

      2005 год — ох, эта молодость! Новый проект, первый успех и головокружительный роман. Они стали лучшими друзьями после съемок пилота. Просто поняли, что нашлась часть собственной души. Как магниты тянулись к друг другу, что на ментальном, что на физическом уровне. Гребаная молния в стеклянной бутылке. Невероятная химия! Страсть забивала уши и глаза, желание чего-то запретного скручивало желудок. Бурлящая кровь вспарывала вены, а возбуждение натягивало жилы. Не было ни одной причины, чтобы остановиться. Они прыгнули в этот водоворот порочности. Жили в одном доме, платили совместную ипотеку, кувыркались часто, если не еженедельно.       В 2010 году за безрассудство пришлось платить свободой. Женились «телами» с девушками, чтобы наконец, отмыться от слухов. Но они прошли это вместе. И в целом считали, что у них одна семья на двоих. Затем, спустя два года, Дженсен снял золотое обручальное кольцо, которое сжимало палец в кровавых тисках. Заменил его серебряным (купленным в Ванкувере) и такое же протянул Джареду. И по сей день серебро привычно обвивает безымянный палец. Они прошли вместе через кучу зловонных сплетен, через скандалы и через конфликты с «боссами». И оба были уверены, что их связь навсегда и нерушима. В последствии чуть ли не благоговейная любовь вытеснила страсть. Телами насытившись и получив физическое единение, они пришли к единению душ. Бодрое и дружеское «чувак» сменилось на ласковое и нежное «бейб». Так пролетели 15 лет. А теперь это все лишь страница жизни. Ее нужно перевернуть. Эклз в попытке сделать это изрезал все пальцы.       Весь каст «Сверхъестественного» понимал, что финал сериала дастся тяжело: через пот, хрипы и соленые дорожки на щеках. Наверное, Дженсен сломался еще на карантине перед завершающимися съемками. Он понимал, что часть его жизни подходит к концу. Заканчивается шоу, заканчивается «Дин Винчестер», заканчивается Джаред. От последней мысли Эклз отмахивался как мог. Играл эскаписта. Но несмотря на это, Падалеки сам высек это на ребрах коллеги одной лишь фразой, что бросил мимоходом: — Хэй, бейб. Я тут думаю стать режиссером нового сериала, не хочешь присоединиться? Дженсен удивленно смотрит на родного человека и не верит. — Стоп. Что? Не рано ли говорить о новых проектах? «Сверхъестественное» еще не закончено! — наверное, получилось чуть драматичнее, чем хотел говорящий. На это Джаред хмурит брови, а после легко касается напряженного плеча собеседника. — Эй, я же не собираюсь делать это в одиночку, я прошу тебя принять участие в качестве ведущего актера! Мы будем работать вместе, — Падалеки улыбается и смотрит чуть щенячьим взглядом. Но Дженсена почему-то задела сама мысль о том, что Джаред уже попрощался с их детищем. 15 лет рука об руку, и он так просто уходит от этого? Понятное дело, Джаред не это имел в виду, лишь намекнул на дальнейшие планы. Жизнь то продолжается, Эклз! Но все нутро Дженса противилось этому, как маленький мальчик, что не хочет делиться с игрушкой. Его претила сама мысль, что он не вернется туда, где работал на протяжении пятнадцати лет. Он боялся. По-глупому, по-ребячески. Боялся нового. Не зря.       Финал расплющил всех. Абсолютно каждого. Актеры умывались слезами, а съемочная группа останавливала процесс съемок сцены в амбаре, для того чтобы отдышаться от чересчур эмоциональной сцены братьев. Зрители выли в экран, ненавидели и любили сценаристов в равной мере. Вместе с ними выли и Джеи. Джареда трясло, глаза опухли. Он, будучи эмпатом, совершенно потерялся. Он скулил и цеплялся за Дженсена, заглядывал в нутро своими невозможными глазами. Выл скулил-выл-скулил. И так по кругу. Эклз тогда отвел парня в сторону и схватив за плечи, слегка встряхнул. — Мы сделали это! Мы, боже мой, сделали это! Соберись, малыш! Все хорошо, — он, обхватив мокрое лицо собеседника, стирал большими пальцами соленую влагу. Тревожным голосом говорил всякую чепуху, лишь бы успокоить. У самого же горошины слез повисли на ресницах. Все размыто. И с громкими всхлипами Джареда соревновался его собственный внутренний скулеж. В ту ночь они напились вусмерть, до икоты и головокружения. В темноте номера трясущимися пальцами срывали одежду, тыкались мокрыми носами, искали губы-руки, плечи. Целовались неистово, как в последний раз. Возможно, где-то на подсознании и правда понимали: это конец. Дрожащие губы снова и снова находили такие же. Целовались до покалывания, до красноты плоти. Сжимали в руках волосы, гладили плечи, чувствовали необходимость прикоснуться, заклеймить, запомнить. Попрощаться. Из звуков: всхлипы, шлепки и… Молитвы до хрипоты, которые состояли лишь из двух имен.       С финалом сериала их привычный мир остановился и даже накренился. Карантин усугубил положение дел. Одиночество, самоизоляция и нет возможности заглянуть в родные глаза, прикоснуться к теплым рукам. Дженсен тогда с ума сходил. Ему было паршиво, откровенно херово. Грустный, заросший, отправлял полуголые фотки, откашливал подвывающее со вкусом пороха: «люблю», «безумно скучаю» на онлайн панелях. Дженсен тосковал в открытую, пока Джаред давил в себе чувства и слезы, что вот-вот были готовы расплескаться на осунувшееся лицо. Им не хватало друг друга на атомическом уровне. «Мы никогда так надолго не расставались за пятнадцать лет», — нечаянно сорвалось с потрескавшихся губ. Фанаты визжали, а Дженсен лишь вглядывался в пиксели. Где-то там прятался его мальчик, который тоже скучал.       Время шло, а лучше не становилось. Становилось все хуже и хуже. Эклз больше не мог терпеть эту ментальную утрату, сходил с ума, не мог спать и есть, не мог сосредоточиться на семье. Он приобрел суровую сдержанность, чувства словно притупились. Он устал бороться и решил сдаться на волю судьбы. Она же и показала ему, что между ним и Джаредом появилась огромная трещина, что раззявила пасть и засосала все светлые чувства. Они все реже переписывались, времени не хватало, ибо постоянно разрывались между семьей и работой. Физическая невозможность увидеться только усугубила проблему. Ниточки «вместе навсегда» стремительно рвались. А было ли это «вместе навсегда»? Дженсен стал инициатором «разговора по душам». Неприятный диалог состоял из хрипло-скулящих джаредовских: «скучаю, всегда скучаю», «люблю». И дженсенского, зимней стужей отдающегося: «нам наверное, стоит двигаться дальше, я уже не знаю, как нам жить дальше» и не менее отвратительного: «наверное, нам нужно время». Говорил ведь и искренне верил, что поступил правильно. Что же, это дало свои плоды. Пепельная печаль заменилась репликами из новых работ.       После карантина наступила подготовка к съемкам «Пацанов» и Дженсен ушел в работу с головой. Буквально нырнул в будние дни, лишь бы заполнить ту пустоту, что прожигала грудину. Джаред последовал его примеру: съемки «Уокера» шли полным ходом. Он отрезал великолепные локоны по уши, похудел еще на пару килограмм и облачился во все черное. — «Гребанный траур по нам», — думал Дженсен, смотря фото в Интернете. Все чаще и чаще он ловил себя на мысли, что ему не хватало Джареда и его заливистого смеха, глупых шуток. Не хватало объятий и теплого: «все будет хорошо, бейб». не хватает-не хватает-не хватает-не хватает — зудело под кожей, полоскало вены, вспарывало грудину. Эклз думал, что если они сделают паузу, то им станет легче дышать, ведь не будет лишнего напоминания, что родная эпоха ушла, канула с того самого моста, из последней сцены. Но спустя время Эклз почувствовал себя до ужаса сиротливым. Хотелось лезть на стену, так кровоточило и болело нутро от чужого отсутствия. Мир сам по себе. Джаред здесь, на этой Земле. Не исчез, а где-то там… Но уже ни поцеловать, ни обнять, ни встретиться. Знал бы Эклз в прошлом, что будет так больно, никогда бы на такое не пошел. Чем он вообще думал? Как он мог подумать, что можно легко отпустить человека, с которым он шел пятнадцать лет своей жизни? Теперь то, после бесконечно долгих ночей, что давили на воспаленные глаза, после легкой паники в четыре утра из-за изнывающей от потери души, он понял, что облажался. Нет, не так. Дженсен, мать его, серьезно облажался. О-б-л-а-ж-а-л-с-я. Он пил бурбон и взглядом медленно пожирал фотографии Джареда с Киганом Алленом. Те выглядели счастливыми до приторно-противного привкуса на языке. Дженсен листал фотографии, читал комментарии и почти искренне ненавидел всех, кто оставлял: «они такие крутые, их химия невероятна!», «ПИЩУ!», «охуеть! Я думала, Джей не сможет ни с кем так взаимодействовать, как с Дженсеном, однако Киган похоже подвинет Эклза!». Дженсен сжимал корпус телефона, а взгляд снова и снова скользил по строчкам. Ведь не может этого быть? Задвинуть? Кого? Дженсена? Это что-то из разряда невероятного, верно? Так почему же противный привкус все еще на языке и его не получается смыть алкоголем? К черту Джареда со своим Киганом! Вот так. У Дженсена была лишь головная боль и злость, что пузырилась на губах. А Джаред был со своим новым «экранным братом», как окрестили Кигана журналисты. Плевал он. Ему похер. До уродливых пунцовых пятен на коже: похер. Эклза взбесила эта формулировка: прости, Дженс, но у Джареда новый брат, а ты стой-ка в сторонке. Дженсен в сторонке стоять не хотел, мириться с этим тем более. Но что ему еще оставалось делать? Ведь это он первый облажался, оттолкнул, а теперь злился и дулся, в то время как Джаред нашел в себе силы двигаться дальше. Может быть, тот, кто ушел, вдруг нежданно вернется?

***

      И с очередной бессонницей (где-то между трех-четырех утра) он не выдерживает эту тупую саднящую боль меж ребер. Не выдерживает и набирает знакомый номер. Его всего трясет, а ворот футболки потемнел от пота. Глаза как у загнанной добычи с кристалликами животного страха. Он выслушивает бесконечно длинные гудки. И вместе с ними ухает его израненное сердце. — Дженс, — голос по ту сторону трубки хриплый и сонный, — что стряслось? А Эклз как слышит знакомый голос, так сразу же и теряется. Его нутро в секунду леденеет. Кишки сворачиваются в узел от волнения. Сердце набатом стучит в ушах. — Эклз? — голос Падалеки звучит обеспокоенно. — Хэй, ты тут? Дженсен пытается хоть что-то сказать, но он словно внезапно онемел. Борется с собой пару секунд, ведь ему нужно сказать хоть что-нибудь. И, еле ворочав языком, он жалобным писком роняет: — Я без тебя, кажется, не живу. Без тебя… была скука… Джаред молчит и тяжело вздыхает. — Эклз, ты что пьяный? Дженсен разлепляет сухие губы и ведомый отчаянием, все также солено шепчет: — Я понял, я все понял… Мне так страшно тебя потерять, боюсь, что больше не услышу твой смех, твой голос. У меня внутри все болит. — Что с тобой происходит? Сам же решил все закончить, — Падалеки говорит приглушено. — В ложку можно поместить 130 слез, ты знал? Я вот недавно это осознал. В этом доме мне неуютно и хочется прострелить свой рассудок, знаешь? Дженсен понимает, что несет какой-то бред: совсем не то, что он хочет сказать на самом деле. Просто проблема в том, что он чувствует так много всего, что задыхается и не знает, как облечь в словесную форму то, что грохочет в его теле. — Эклз, проспись. Когда-нибудь мы поговорим, — Падалеки снова вздыхает и, судя по звукам, встает с постели. Но Дженсену не надо «когда-нибудь»! Ему нужно прямо сейчас, в эту секунду, когда сердце перестает биться от страха потерять свое. — Нет, Джаред, ты не понимаешь! Я без тебя не могу. У меня словно кусок души вырвали, понимаешь? Я не хочу этого! Я ошибался… Прости меня, пожалуйста, прости меня… Долгая тишина режет уши. Эклз каменеет: неужели опоздал? — Я чувствую тоже самое, — сдается Падалеки. — Даже играть убитого горем мужа не приходится. Дженсен чувствует, как пузырь паники и страха лопается. Мышцы больше не скованы виной. — Я скучаю по тебе, Джаред, всегда скучаю, — Эклз прикусывает губу, а все тело изнывает от этого осознания. — Я тоже, бейб. Я тоже, — шепчет собеседник. — Мне вставать через тридцать минут, Дженс. Эклз кивает резко и быстро, но вдруг осознав, что его не видят, выдыхает: — У нас все точно нормально? — Как всегда, — сердечно говорит Джаред. — Мы обязательно встретимся и все-все обсудим, как только появится такая возможность, хорошо? — Как скажешь, бейб. Разговор заканчивается обменом дорогих сердцу признаний. Дженсен, наконец, может спокойно уснуть. Встретиться так и не получается, однако они созваниваются, как только предоставляется возможность. Обмен смс в перерывах между съемок и длинные разговоры ночью по фейс-тайму. Они ждут совместную конвенцию, чтобы наконец увидеться.       А потом случился «скандал», как снова окрестили журналисты. Дженс и вправду подумывал снять спин-офф «Сверхъестественного», но это были лишь заметки, своего рода черновики. Он искренне хотел притащить Джареда в этот проект. Но он опоздал. Снова облажался.        В то злополучное утро он уже чувствовал: что-то произойдет. Что-то неприятное скапливалось в затылке, давило на виски. Он не мог сосредоточиться на репликах и поэтому сказал, что пошел в туалет. На деле же — чуть ли не бегом в трейлер, чтобы проверить телефон. Что ж, предчувствие не обмануло. Кто-то слил инфу в интернет. Пришлось выкручиваться: писать радостную новость фанатам. Пока он листал ветвь обсуждения, он наткнулся на комментарий Джареда. Полное дерьмо. Его мальчик обиделся. Черт, Дженсен бы и сам расстроился, если бы его не пригласили в проект, основанный на детище, которому он посвятил много лет. «Чувак. Рад за тебя. Хотел бы я услышать об этом каким-то другим способом, а не отсюда. Я взволнован и хочу это увидеть, но расстроен тем, что Сэм Винчестер вообще не у дел». Дженсен снова перечитал написанное и прикусил губу. Он быстро набрал номер Джареда и слушал бесконечно долгие гудки. — Чего тебе? — Голос Падалеки был слегка приглушенным, — безумно рад за тебя и все такое. Дженсена почти трясло. — Хэй, ты все не так понял, — истеричный смешок упал с губ. — Я не хотел от тебя ничего скрывать. Это была лишь идея! Черт возьми, нет даже сценария! Ничего не согласовано, понимаешь? Джаред помолчал пару секунд, а затем хрипло выплюнул: — Ага, понял. А я ведь, дурак, гадал, чего ты не желаешь работать со мной в одном проекте, а тут оказывается, что у тебя свой… В любом случае, чувак, рад, что все у тебя под контролем. «Чувак» — хлеще пощечины. Ибо что? Какой еще «чувак»? «Чувак» — это почти мимо проходящий человек. Дженсен скучал по джаредовскому сладкому «бейб», которое тот возвращал в диалогах. Но не сегодня. И видимо больше никогда. Дженсен психанул и почти выкрикнул: — Блять, я же говорю — это лишь идея, я даже не знаю, возьмется ли канал за это дерьмо! Джаред снова помолчал, но после что-то для себя решил. — Я понял, Дженс. Нормально все. Эклз почему-то не верил. Совсем не верил. Однако прошептал посеревшими губами в динамик: — Люблю тебя и скучаю, — но в ответ лишь гудки. Грудь заболела от отчаяния. Значит все нормально, Джаред? Ага, как же. Уйти в рефлексию ему не дала ассистентка режиссера, которая позвала актера на съемочную площадку. Надо ли говорить, что день выдался откровенно хуевым? Дженсен ночью снова и снова набирал номер Джареда, но тот не брал трубку. Ожидаемо. Утром Эклз увидел новую публикацию Падалеки: «@JensenAckles и я отлично поговорили, как мы часто это делаем, и все хорошо. Шоу находится на начальном этапе, нам осталось пройти много миль. Мы проехали много дорог вместе, и иногда на этих дорогах есть неровности. Это нас не останавливает. Однажды братья, всегда братья». Дженсен неверующе посмотрел на текст. Перечитывал снова и снова. Не мог согласиться с «отлично поговорили». И его снова это злило, заставляло нервничать. Но он все же написал в ответ, мол, люблю, скучал по разговорам и забыл, как много они раньше разговаривали по фейс-тайму, что скучает по этому тоже. Мол, знает, что оба заняты, но он все еще его брат и он безумно скучает. Дженсен изрыгнул правду в Интернет, которая отдавала жгучей виной вперемешку с невероятной тоской, что мешала дышать. Конфликт исчерпан. Он искренне надеялся, что все обойдется. Так от чего же горький привкус во рту и зуд в затылке? Что-то внутри скручивается во что-то кислое и острое.

***

      Дженсен привыкает к этой тупой апатии, что пульсирует уже в деснах. Каждое утро он встает и уезжает на съемки. Одно и тоже. Одно и тоже. Каждый день. Каждую свободную минуту. Он думает о Джареде, звонит ему, но тот не берет трубку. Скоро совместная конвенция, и Эклз даже не знает, как они проведут ее, учитывая обстоятельства. Однако спустя пару недель Джаред сам находит его.       Дженсен возвращается в свою вторую квартиру и замечает лохматую макушку, выглядывающую из-за ворот. — Джаред? — Дженсен медленно подходит к собеседнику, взглядом обхватывая длинные ноги, тонкую талию и волосы. Падалеки резко поворачивается и смотрит в ответ. Совсем не изменился. Все такой же. Только кожа сухая и слишком бледная. «Может заговорит?», - размышляет Дженсен и напряженно вслушивается в тишину. «О чем ты думаешь, Джей?», — хочет спросить Эклз, но проглатывает вопрос и отводит взгляд в сторону. Мыслит о своем, как и его молчаливый собеседник. Одинаково беспокойны. Один не находит слов, второй же задается вопросом: как же так случилось, что они перестали друг друга понимать с полуслова, с полувзгляда? — Ты пришел молча смотреть на меня? — Дженсен в раздражении передергивает плечами, прячет руки в карманы и медленно плетется в сторону дома, лопатками ощущая чужой взгляд. Какая-то удушающая злоба всколыхнулась в его душе. Сто лет игнорировал звонки и смс, а тут приперся и молчит. Бесит. — «Ты бесишь, Джаред. Слышишь меня?», — Дженсен мысленно посылает смс, но сегодня, кажется, аппарат недоступен. Но шаги за спиной: за ним идут попятам, пропускают вперед, нарочно, чтобы не видеть, как Дженсен от переполняющих эмоций кусает губы и хмурит брови. Дженсен открывает дверь трясущимися руками. Он терпеть не может такого Джареда: молчаливого, хмурого, без солнца в глазах словно играет бездушного Сэма. И эта едкая тишина: она раздражает все рецепторы, все чувства. Небо словно навалилось и хребет в трещинах — ни вздохнуть. Дженсен никогда не славился терпением. Никогда. Поэтому он резко поворачивается в дверях, закрывая проход спиной, и выжидающе смотрит на то, как Джаред почти впечатывается в его грудь, резко тормозя. — Зачем ты пришел? — Эклз смотрит уже с нескрываемым раздражением. Он не знает, зачем себя так ведет. Ведь Джаред сам пришел! Он тут, прямо здесь! Можно снова прикоснуться, дотронуться, сказать те слова, которые повисли меж телефонных звонков, но злость не дает мыслить здраво. Дженсен сильнее прижимается к косяку, даря себе устойчивость. А Джаред… снова молчит и смотрит своим щенячьим взглядом. — Окей, я понял. В следующий раз порепетируй разговор перед тем, как заявиться. Может, не будешь молча стоять, как истукан, — Дженсен предпринимает попытку закрыть дверь перед носом вдруг онемевшего друга, но ему не дают этого сделать. Толчок в грудь и они оба стоят посреди коридора. — Ты похудел, — говорит Джаред и приглаживает волосы. — Как жизнь? И тут Дженсен взрывается. — Какого черта, Падалеки? Чего тебе нужно? Я столько раз звонил тебе, еще больше писал, а ты, черт возьми, ушел. Ты бросил меня! А теперь «как жизнь»? Пошел ты! — Поговорим о том, кто предал первым? — Падалеки поднимает брови. В глазах плещется упрек. Дженсен тут же сдувается. Да он уже сто раз понял, что облажался. На каждом углу фанаты визжат, а знакомые актеры удивленно поднимают брови в молчаливом вопросе: «где Джаред?». «Джаредджареджаред» — везде одно и тоже. Достало! Господи! Боже, как же достало! — Я думал, мы все решили, Джей, — Дженсен подходит к собеседнику и заглядывает в глаза. — Ага, ты решил, а я смирился. Как обычно, — Падалеки кривит рот и пихает плечом, чтобы пройти вглубь квартиры. Садится на диван и вытягивает свои бесконечные ноги. Эклз задерживается взглядом на полоске кожи, что мелькнула меж футболкой и джинсов. — Не сучи. Зачем пришел? — Эклз садится напротив и чувствует, как же сильно они отдалились друг от друга. Он смотрит и не понимает: откуда эта холодность и агрессия? — Посмотреть на тебя, Эклз. Ты у нас просто мастер по непонятности. То бросаешь меня, то снова просишься назад. А теперь вот спин-оффом занялся. Мне ничего не сказал. А когда прижали, толком ничего не объяснил. Ты впервые от меня что-то скрыл, — Падалеки лохматит волосы и языком толкается в щеку, показывая свое раздражение. Эклз неловко кашляет и глядит на свои ладони. — Я облажался, но я пытался все исправить. Я же извинился перед тобой! Падалеки уродливо ухмыляется. — Поэтому съемки спин-оффа идут полным ходом, а я до сих пор не у дел? Дженсен задыхается. Да, эту новость он не сказал, но они и не разговаривали все это время! — До тебя же не дозвониться! Я пытался сказать тебе! — Начинает исповедь Дженсен, но его прерывают холодным: — Ты бы не сказал, ибо смелости не хватило бы. Ты и сейчас, кроме оправданий, ничего не говоришь, — Падалеки крутит пуговку на кофте. И смотрит. Смотрит таким взглядом… Эклз не выдерживает. Возможно, тот прав. Возможно, Дженсен просто пытается заткнуть этот порочный рот, чтобы не слышать обвинения, когда преодолевает расстояние и одним резким порывом утыкается в невероятно горячие губы, что успевают прошептать: «нет», но язык Дженсена с напором проскальзывает внутрь. Руки ощутимо давят на плечи в попытке оттолкнуть, но Эклз лишь сильнее прикусывает чужую губу, а левой рукой хватается за неспокойную голову, фиксируя. Для съемок в «Пацанах» он набрал массу и превратился в гребанную гору, которую сколько не толкай, не сдвинешь с места. Он, не разрывая поцелуй, садится на чужие бедра, окончательно прижимая к обивке дивана. Край стола неприятно царапает поясницу. Словно молнией пробивает, ведь он так сильно скучал по этим губам, по горячему телу, которое так активно пытается выбраться. Прекращает дикую ласку. Тихо и сбивчиво шелестит: — Не дергайся, Джей, — и снова утыкается в чужие уста, вкладывая в агрессивный поцелуй все свои чувства, неозвученные слова. Показывая, наказывая и заново влюбляясь. И спустя бесконечные пару секунд Джаред повержено выдыхает и отвечает на поцелуй. Руками скользит по плечам, затем стискивает талию, пальцы путаются в складках одежды. И, наконец, хватает за бедра, чуть сжимая. Дженсен мурчит в чужие губы, притирается ближе. Вдыхает родной запах, впитывает в себя знакомый вкус и медленно горит в огне желания. И в тот момент, когда Эклз потерял бдительность, его резко скидывают. Пятая точка приземляется на холодный пол. — Я сюда не трахаться пришел, а поговорить, — хрипло молвит Джаред и моргает пару раз, приходя в себя. Дженсен же облизывает вдруг осиротевшие губы, все еще чувствуя фантомное давление на плоть. Снова тянется, но натыкается на вытянутую руку. — Эклз, я серьезно. Дженсен чувствует эту стену! Черт, он может ее ощупать и потрогать эту леденистую шершавость. Дженсен кладет руки по обе стороны от чужих бедер. Ладонями чувствует волнительный жар. — Давай поговорим после того, как потрахаемся? — предлагает и подмигивает, как добрых десять лет назад. Раньше Джаред в такие моменты мило ронял голову, а смущенная улыбка появлялась на тонких губах. Но сейчас это не «раньше» поэтому пошлое предложение распыляется в воздухе, распространяя дурно-пахнущий аромат. Становится неловко. Неудобно. Неприятно. А когда Джаред продолжает молчать и лишь глазеть своими прищуренными глазами, становится некомфортно. Дженсен сглатывает комок слюны, но держит томный взгляд, чувствуя, как капля пота скатывается по позвоночнику. Трещинами расползается маска дурочка. Он подкатывается ближе, заглядывает в глаза. Ведет ладонями по чужим бедрам вверх, цепляет пряжку ремня и находит покой на талии. Вытягивает шею: жилы опасливо натянулись, вот-вот лопнут. Большими пальцами задумчиво рисует кружочки на животе, а остальными же вминается в бока. И смотрит-смотрит-смотрит. Джаред глядит сверху вниз. Лицо его не прочитать, как ни вглядывайся. — Ты правда этого хочешь, Эклз? — Сквозь трещинки в его голосе можно заметить жалобно-разочарованные нотки, но Дженсена уже ведет от нежданной близости: зрачок поглотил летнюю зелень. Дыхание глубокое и громкое. Кровь терпко стучит в ушах, поэтому он не слышит эти саднящие звоночки в падалечьем голосе. Дженсен, к слову, не мастак в душевных разговорах. В прошлый раз это плохо кончилось. Он абсолютно точно не хочет повторения. Поэтому он совершает рывок: горячие губы падают в чужую шею. Вытаскивает кончик языка и легонько ведет до линии челюсти. — Я скучал по твоему аромату, — жалобным мяуканьем роняет. Он обхватывает чужие волосы и пропускает их сквозь пальцы: натягивает и выгрызает себе больше пространства для влажных маневров. Джаред, как ни странно, молчит. Позволяет шершавому языку кружить прямо под подбородком, но не трогает в ответ. Пальцы сжимает в кулаки. Грудь яростно вздымается, вот-вот разойдется в лоскуты футболка. Он хрипло роняет: — Ты не хочешь обсуд…ммф… — Дженсен завладел губами, мягко пресекая словесную браваду. Эклз был так счастлив, что на секунду подумал: я умер и попал в рай! Ведь он снова целует эти теплые персиковые губы, чувствует их дрожь и вкус мармеладной жвачки. Не разрывая поцелуй, он слепо, но жадно шарит руками по груди, ведет вниз и подцепляет пряжку ремня. Молния нарочно мешает. Но один рывок — и ладонь выверенным движением обхватывает чужой член через ткань боксеров. Горячий. Дженсен совершает пару ласковых движений, ловя губами чужой всхлип. Все родное: от неуверенных пальцев, что пытаются осесть на его плечах, до алеющих кончиков ушей. Дженсен терзает чужую нижнюю губу пару секунд, и только потом до него медленным свистом доходит: Джаред не отвечает. Нет, не так. Джаред не отвечает. То есть… ну, совсем: губы расслаблены, но не двигаются навстречу, а руки покоятся на плечах не для того, чтобы притянуть ближе, а для того, чтобы сохранять дистанцию. Вот черт. «Блятьблятьблять», — набатом стучит в голове. Пахнет жаренным. Дженсен резко останавливается. Рука все еще сжимает полувставший член. Он смотрит на свою руку, на Джареда и снова на руку. Становится трудно дышать. Его нутро словно заморозили. Плохое предчувствие ломит виски. Выдыхает порывисто и одной рукой хватает Джареда за подбородок. Поворачивает к свету. Блятьблятьблять… — Че вылупился? — Джаред цедит сквозь сжатые зубы. А у Дженсена все внутри моментально рушится. Он не моргает: заворожено смотрит, как в чужих глазах блестит соленая влага. — Джей, ты чего? — Эклз приподнимает чужую голову и сам поднимается. Глядит сверху вниз и скользит взглядом по пунцовым пятнам на щеках и шее. Джаред глядит в ответ злобно: переливается желчью. Молчит. Дженсен ласково поглаживает большим пальцем скулу, а кончиками указательного и среднего массирует заднюю часть шеи. Нежданная ласка ломает Джареда: он резко брови заламывает, словно ему очень-очень больно. Молчит и смотрит так… как умеет только он. Дженсен совсем теряется. Слова в горле повисли, оцарапали изнанку рта. Они глядят друг на друга, кажется, целую вечность. — Ты правда хочешь переспать, Эклз? — Джаред ж-а-л-о-б-н-ы-й. Ни глаза, ни взгляд, ни лицо. Он сам. Весь. Дженсен кивает и, опьяненный чужим ликом, тяжело и громко сглатывает. — А поговорить? — Джаред кривит серый оскал. — Не важно это. Потом. Важно то, что сейчас… — хрипит Дженсен. Носом трётся о чужую щеку: раскалена до предела. — Пошел ты, Эклз! — злостно выплевывает партнер. — Ты свой выбор сделал, — Джаред резво и легко освобождается. Дженсен удивлен. Он не понимает. Его? Что? Послали? Патетичное «что» висит в воздухе. Он на автомате перекрывает дорогу собеседнику, но последний лишь пихает ладонью в грудь и рысью двигается на выход. Плечи напряжены, а мышцы грозно перекатываются. — Джаред, подожди, что это все значит? — Дженсен непонятливо озирается и поднимает руки. Падалеки останавливается в дверном проеме. Весь такой нежно-избитый. — Ты придурок! И я придурок, что подумал… Что можно… Пошел ты, Эклз. Просто отвали, держись от меня подальше! — хлопает резко дверью. И этот разговор… Черт, он какой-то слишком эмоциональный, крикливый, ядовитый, словно в мыльной опере играют. Дженсен оседает на пол. Тот же горький привкус во рту и зуд в затылке. Что-то внутри еще сильнее скручивается во что-то кислое и острое. Пахнет уже не жаренным. Теперь это самое настоящее копчение. Что-то не так. Понимаете?