Не доросли

Им обоим неудобно. Вроде как не про них это короткое торжественное слово — любовь. Как «чудо» для простолюдина. Разве объяснишь простолюдину, что никаких чудес не бывает, а есть только магия: безжалостный расчёт, помноженный на силу и чётко определённый акт воли? Для Локи любовь — чем-то сродни магии. Из разряда непостижимой. Потому он придумывает глупую метафору, способную скрыть этот зияющий изъян. Только он не учёл, что Сильви знает об изъяне, потому что он у них — один на двоих. Она тоже знает цену «чудесам», она тоже знает, что богиня любви, прекрасная золотоволосая Фрея, была и богиней войны, и делила с Отцом павших воинов, дабы сопроводить их к вратам Вальгаллы. Она знает, что нет никаких полутонов между любовью и смертью, кинжалом и цветком — одно разрезает другое. И она знает, что они никогда никого не полюбят. Если только любовь не окажется целью игры, или очередного злого трюка, или искрой, высекающей магию. А потому нет смысла играть в метафоры — они горьки, когда неправдивы. А ещё Сильви чувствует присутствие третьего. Так и сказала, прищурившись, недоброй улыбкой взрезая щёки: — Кажется, ты не договариваешь что-то, Лафейсон. (Она позволяла себе с отвращением выговаривать его фамилию, будто сама к ней не относилась). — Я чувствую, что тут есть кто-то ещё. Локи зеркалит её улыбку, представляя, что он в Асгардском дворце, играет в любезности с придворной дамой: — О чём ты говоришь, дорогая Сильвия? — Я говорю, — гримасничает она, — что ты испортился. Там, со своими новыми друзьями. Надоели принцы и принцессы? — Оставь. Это неважно. Сильви делает глубокий вдох, как ищейка, и бесстыжими глазами смотрит, смотрит, смотрит — куда угодно, только не в его лицо. Будто они сидят не среди нечеловеческих криков, града обломков, пыли и смрада, а действительно ведут светскую беседу в тенистых садах Асгарда. — Кто это? — с любопытством спрашивает она. — Девица в уродской помаде и уродской юбке, день и ночь печатающая бессмысленные отчёты? Или какой-нибудь клерк в скучном костюме, со скучным лицом, скучным голосом и скучным маленьким членом? Или… — Поразительная точность в описаниях. Ты там, случаем, не работала? В уродской помаде и в уродской юбке? — Я знаю об этой конторе всё. — Ах да, у тебя ведь был блистательный план. Стать королевой космоса, — вспоминает Локи дурацкую фразу, услышанную от скучного клерка в скучном костюме… — Блистательный. Пока ты в него не влез, — бросает она, и её лицо искажает такая знакомая ярость — Локи почти смотрит в зеркало, и отчего-то хочется отвернуться. — Не горячись. Всё равно мы умрём, так есть ли резон ругаться? — Резон ругаться есть всегда. И ты перевёл тему. — О да. Так делают, когда не желают отвечать на глупые вопросы. — Так всё же кто-то там есть? О, неужели тебя оставили с кинжалом в сердце? — она прикладывает ладонь к груди с преувеличенным театральным сочувствием. Локи — не быть ему богом озорства — решает подыграть: — Скорее уж я оставил его, — смахивает несуществующую слезинку. — Всё по законам греческих трагедий. — И что же, это любовь? Они, как дети, снова натыкаются на это глупое слово. То ли оно им не по размеру, то ли они сами не доросли. Натянутые улыбки для воображаемых светских бесед спали с их лиц. — Понятия не имею. — А он — знает? Он? Да что он может знать о любви? Камни продолжали падать, крупнее и крупнее, и лишь до них не долетали — разбивались о магический купол, от которого скоро ничего не останется. А потом и от них ничего не останется. Богиня любви и войны, прекрасная золотоволосая Фрея, наблюдает за ними немигающим взглядом. Поплачь за нас, Фрея, и твои слёзы обернутся золотом… Что может знать о любви временной агент, который даже самого себя — настоящего — не знает? Который хранит Священный Таймлайн, наблюдает за рождением и гибелью цивилизаций, гоняется за себе подобными, восторгается гидроскутерами и спасает от смерти ни в чём не повинных трикстеров, а потом понимающими взглядами и парочкой знакомых трюков цепляет на крюк, и жертва его милосердия беспомощна, как распятая в стекле бабочка… Это его трюки, это Локи давит беспомощных бабочек, потому что любовь и смерть не имеют полутонов. Но, наверное, он, в отличие от Мобиуса, что-то не так понимает. Наверное, Мобиус, в отличие от Локи, понимает всё. — Он… Он, я думаю, знает. Спросишь у него, когда он сюда явится, — устало говорит Локи, отчего-то до крайности уверенный в своих словах, и прикрывает глаза. До смерти ещё целая вечность. До любви — ещё больше, но это зависит от перспективы.