Облака без прошлого

      Тонкая струйка крови стекала с уголка губ. Только бы не умереть. Только держаться. Джашин всемогущий, как же больно. Внутренности жгло огнём, тянуло в разные стороны и, казалось, выворачивало наизнанку. Во рту противный вкус железа, желчи и земли. Перед глазами абсолютная темнота. То ли от того, что ослеп, то ли из-за абсолютной темноты в помещении. Пошевелиться нет ни сил ни возможности. Осталась только боль. Она наполняет тело, входит вместе с тонким потоком воздуха и выходит назад с противным хрипом, слетающим с губ. Сколько он уже тут, как его зовут, есть ли ещё что-то кроме темноты, боли и человека, который эту боль причиняет? Сейчас на эти вопросы ответа не найти. Весь мир сейчас сосредоточился внутри его истерзанного тела, а упрямое сознание всё никак не хочет отключаться, мучая своего носителя.       Звуки слышатся словно через стену, приглушённо и отдалённо, хотя есть чёткое понимание, что говорящий рядом на расстоянии вытянутой руки. — Последний этап практически завершён. Осталось немного, Хидан — голос мучителя уставший и немного сочувствующий.       Хидан… Так вот его имя.       Мучитель… Наставник, учитель, отец… Не биологический, нет, биологический вышвырнул его за порог в девять лет, сразу, как понял, что из сына ниндзя не получится. Слишком слабые чакроканалы. Тогда, скитаясь по многолюдным улицам, пустым дорогам и захудалым трактирам на окраинах деревень Хидан и встретил Его. Странного человека в пыльном дорожном плаще и жуткой косой за спиной. Он выглядел величественно и грозно, он притягивал взгляд и пугал одновременно, но несмотря на это, тогда еще совсем маленький одиннадцатилетний мальчик подошёл к нему и молча сел напротив одинокой фигуры.       Все люди в трактире старались отсесть как можно дальше, только бы не ощущать рядом эту давящую смертоносную ауру. Хидану тоже было страшно, но какое-то непонятное чувство тянуло его к этому человеку, и оно было столь велико, что вопреки желанию и страху заставило мальчика приблизиться к нему и начать разговор. — Нихуёвая коса у вас, я бы хотел себе такую, — Хидан перевёл взгляд на оружие прислонённое к столу.       Мат из уст маленького мальчика звучал некрасиво и неестественно, сейчас в этом сорванце никто бы не узнал сына члена одного из самых благородных и влиятельных кланов деревни Скрытых Горячих источников.       После своего изгнания Хидан был настолько зол на свою семью, что хотел стереть всё, чему его учили. Назло стать полной противоположностью того, кем бы хотели бы видеть его родители. Отец требовал идеального поведения — теперь он не стесняясь лез в драку, хамил и грубил всем кто имел неосторожность что-то ему возразить, мать следила за чистотой его речи, опрятностью и манерами — он начал материться через слово, забыл о культуре и одевался как хотела бунтарская душа, нередко шокируя своим эксцентричным внешним видом пожилых феодалок в крупных городах. Это был его внутренний протест, желание просто убежать от надоевших устоев, забыть себя прежнего насколько это вообще возможно, чтобы никто и никогда не вспомнил прилежного ученика, послушного сына и будущего главу клана.       Ему, как ребёнку, которому с детства внушали, что любовь — это то, что получают за достижения. Было до соплей обидно, когда другие дети получали её просто так. Хидану хотелось, чтобы у него была нормальная семья, а не образцово-показательная. Сначала он действительно думал, что если будет стараться, то люди, которых принято называть родными признают его, но… Сразу после окончания академии, обучение в которой, он, к слову, завершил на год раньше остальных, он оказался аутсайдером в собственной команде, так как не смотря на хороший багаж знаний, у него был невероятно маленький запас чакры, которого чудо, что хватило на создание теневого клона, а это значило лишь одно — клановые секретные техники для него закрыты. Когда об этом от его учителя узнал отец, то он не сдержался и впервые применил силу на своём сыне при посторонних. Ох, и знатную же вмятину Хидан своим телом оставил в деревянной стене дома. На заверения учителя о том, что чакра это ещё не всё что нужно настоящему ниндзя, действующий глава клана только отмахнулся и сопроводив учителя, лично выкинул всё еще ошарашенного сына из дома.       Так он и шатался целый год из города в город, пока не зашёл в тот трактир, где повстречался с Ним. — Коса действительно хороша, — путник оторвал взгляд от тарелки и с интересом посмотрел на нарушившего его покой мальчика, — Но знал бы ты, сколько жизней она унесла во славу великого Джашина, то так бы не смотрел на неё. — Это никак не влияет на её ахуенность, — подумав ответил Хидан, — а кто такой Джашин? — О-о, это действительно интересно… Что ж, я расскажу тебе.       С этих слов и началось их путешествие длиною в девять лет.       Каавель, так звали жреца самого кровавого культа, заказал необычному мальчику еды и пока тот ел, рассказал о боге, которому служил. Тогда, глядя на шебутного мальчишку, не побоявшегося завести с ним разговор, Каавель понимал — это судьба. Хидан станет не просто одним из немногочисленных последователей древнего, почти забытого культа, он станет жрецом и займет его место. Джашин всё же услышал его молитвы о собственной смерти и послал преемника, воспитав которого он сможет уйти на покой. Такова уж эта вера, сколько бы не было последователей, действительно бессмертным может быть только жрец. Именно жрец — воплощение воли Джашина на земле, именно жрецу принадлежит сердце бога, только вот и плата за это немаленькая.       Хидан же слушал мужчину с едва скрываемым восхищением. Мысли об убийстве совсем не пугали его, ведь он сможет стать по-настоящему сильным и отомстить за собственную, поруганную честь. В этот момент в сердце мальчика зарождалась надежда, любовь к вере и могущественному Джашину, поэтому по окончанию трапезы он впервые перед кем-то склонил голову в уважении и попросился в ученики к Каавелю, хотя прекрасно понимал, что путь, который он выбрал, будет тяжёлым.        Ушли из трактира они вместе, каждый погружённый в свои мысли и ожидания будущего.        Учитель Хидану нравился. Нравился настолько, что он иногда забывался и называл его отцом, на что Каавель лишь снисходительно улыбался и трепал парня по лохматой голове. Юный ученик не мог сказать, что тот был мягок и щадил его при обучении, впрочем, он и сам понимал, что путь Джашина — в первую очередь путь крови, боли и страданий, однако, вне учебного процесса наставник действительно заботился о мальчике, невольно давая то, что отняли родители — пусть и не очень простое и счастливое, но детство.        Хидан всё так же матерился и грубил окружающим, дурачился и злился, бросался в драку и теперь уже с удовольствием убивал, однако делал это только тогда, когда не был с учителем. Не потому, что боялся, потому что уважал и ценил. Сколько бы не сквернословил испорченный язык, но в молитвах и ритуалах не то что речь, даже мысли оставались чисты. Это вполне устраивало Каавеля, и он никогда не ругал мальчишку за манеры вне веры.        Шли года, Хидан рос и узнавал всё больше о древнем культе. Любимый наставник, как и прежде, учил его всему, что знал сам, тренировал в бою и помогал сродниться с болью. Каавель учил различать боль, как связь с богом и обычную боль. Учил любить и почитать первую и избегать по возможности второй.       Учитель верил в своего ученика, а тот, чувствуя это, верил и безгранично любил учителя с каждым годом всё больше. Но подходило роковое время, когда Каавелю предстояло раскрыть последнюю и самую главную тайну жрецов Джашина — обряд посвящения.       В девятнадцать лет, в день своего рождения, Каавель вручил своему ученику последний и самый секретный свиток культа, серебряный амулет и свою смертоносную косу с тремя острыми лезвиями. — Прежде чем ты о чём-то спросишь меня, прочти этот свиток, Хидан, — остановил возникшие вопросы учитель, — теперь я вижу, что ты готов стать настоящим жрецом, а потому вручаю это тебе.       Хидан с благоговеньем и трепетом принял священные вещи из рук учителя и не тратя и минуты раскрыл свиток. С каждой прочитанной строчкой его лицо становилось всё мрачнее. — Блять, это что, какая -то шутка? — ученик с надеждой посмотрел на учителя, — какого хуя тут написано, что я должен убить тебя, отец? Я… Я не хочу, — он был на грани паники, и даже описанная ранее собственная боль не пугала его так, как перспектива потерять единственного близкого человека. — Так надо, Хидан. Ты и сам знаешь, что жрец у Джашина может быть только один. Я до встрече с тобой молил его о смерти, молил о прекращении моего пути… Понимаешь, Хидан… Я устал, я живу на этом свете больше двухсот лет и все эти года я, впадая в кровавое безумие или просто по собственной воле служил великому Джашину, но… Но всему приходит конец и я прошу, отпусти меня, займи моё место и верно служи Джашину. Возможно, с тобой судьба будет более милостива, и ты найдёшь с кем разделить своё бессмертие, не повторяя мою судьбу, — он смотрел ласково, только взглядом прося прощения у любимого ученика за тот ад, что ему предстояло пройти, и заранее благодаря за дарованную свободу. — Я понял, Каавель… Спасибо… Но можно я этот день проведу с тобой… последний день, — он с надеждой, со слезами на глазах посмотрел на учителя, а увидев его улыбку и согласный кивок головой, не сдерживаясь обнял и попросил застегнуть цепочку со знаком на шее.        В этот день они как никогда раньше много смеялись, вспоминая забавные моменты с их путешествий и обучения Хидана, если самую вкусную еду которую нашли в деревне, а ночью юноша крепко обнимал своего учителя во сне, не желая расставаться с ним ни на миг.       Утром начался ад.       Пещера в который проходил древний ритуал находилась недалеко от деревни, но всё равно Каавель разбудил своего ученика незадолго до рассвета, чтобы лучи солнца не успели коснуться их.        Учитель и ученик медленно погружались в темноту, освещаемые лишь светом одной кроваво-красной свечи. Каменные своды давили, то сужаясь, то расширяясь, веяло холодом и сыростью, каждый шаг отражался эхом, где-то капала вода. Путь казался бесконечным и Хидан не мог точно сказать сколько они шли — такое понятие как время просто исчезло и больше не существовало здесь. Наконец Каавель остановился и обернулся к Хидану. — Мы пришли. Раздевайся и начинай молитву, — голос был глухим и немного хриплым из-за волнения, но выражения его лица Хидан, в слабом свете свечи различить не мог.       Послушно склонив голову ученик снял ненужную одежду и разрезав припасенным ножом свое запястье начертил на груди знак Джашина. Ритуал начался.        Как только последние строки древней молитвы сорвались с посиневших от холода губ, учитель подошел и повторив собственной кровью знак на груди ученика, начал самую жестокую и кровавую часть ритуала.        Твёрдой рукой он уверенно разрезал кожу Хидана выдвижным копьем, намечая контур будущего рисунка. Каждая линия в точности повторяла его собственный рисунок на коже во время жертвоприношения. Когда всё закончится, то красные кровавые линии станут белыми и в последствии свяжут Хидана с жертвой. Наметив рисунок, он засунул в рот ученику его же футболку и вооружившись ритуальным клинком начал аккуратными лоскутами срезать кожу.       Хидан готов был биться в агонии, но не мог и пошевелиться, хотел бы отключиться от мира, но учитель насильно поддерживал его сознание, не давая впасть в сладкое беспамятство, пытался молиться, но из головы вылетели слова молитв. Осталась только боль. Она непрекращающимся потоком вливалась в его тело, разрушала разум, меняла сознание. Перед глазами сначала мелькали цветные круги, а потом он и вовсе утратили способность видеть. Лицо… У него кажется теперь нет лица. Ключицы… Это глюки или он слышал как кинжал с противным скрипом поцарапал кость? Руки… Так глубоко, что часть мышц похоже тоже срезана… А учитель не меняясь в голосе продолжал читать молитву и как мясник разделывал Хидана. Рёбра, ноги, позвоночник… Когда эта боль прекратится? кажется она стало вечной… Или нет, теперь Хидан сам сгусток этой бесконечной, липкой от крови и горячей боли? Нет времени, нет пространства, нет света, нет прошлого и будущего, даже холод и тот пропал. Есть только Она — боль. Жгучая агония пронизывающая его на сквозь, являющаяся всем его существом сейчас и на веке. Кто он? Как его зовут? Сколько он уже здесь? Всё это уже не важно… есть только он и боль. Другого никогда не было и не будет.       Звук упавшего на камни клинка кажется странным и чужеродным, возвращая немного в реальность. Память начинает возвращаться и первое что вспоминает ученик — имя и образ своего учителя, его же собственное имя Каавель напоминает сам, говоря что-то о последнем этапе.       Как только учитель перестаёт его поддерживать, он падает лицом вниз в лужу собственной крови. Создание покидает его и он чувствует, как погружается в непонятное пространство. В прочем ему все равно. Если здесь нет боли и страданий, то его вполне устраивает это место.       Что-то увидеть или услышать нереально, сюда не проникает ни свет ни звук. Тут нет тверди, нет воды и даже воздуха кажется нет, так как Хидан понимает, что не дышит вовсе. Его окружает странный кисель из тьмы, в котором он плавает. Времени здесь тоже нет, поэтому сказать когда здесь появился силуэт его учителя, он не может. Возможно Каавель всегда был тут, возможно появился только что… — Ты хорошо справился, Хидан, — он улыбается и выглядит довольным, а если доволен Каавель, то должен быть доволен и Хидан… — Остался последний штрих, — он умудряется как-то идти в этом пространстве, а подойдя к парящему Хидану, вкладывает в руку ритуальное копьё, — теперь тебе осталось только разрезать нам грудь и пересадить себе сердце Джашина.       Парень и сам не понял как смог принять вертикальное положение, тело, как ни странно, слушалось его, а копьё чётко обрисовало символ под ногами. Слова молитвы без запинки срывались с губ и чем больше он говорил, тем больше силы чувствовал. Рука сама поднялась к грудной клетке и одним движением распорола ее, обнажая внутренности. Тоже самое произошло и с грудью учителя.       Каавель сам погрузил руку в свою рану и спустя мгновение на ладони красовалось необычное, мерцающее сердце. Сердце самого бога. В реальном мире никто не увидит его, но именно оно дарует настоящее бессмертие и силу Джашина. Хидан дрожащей от волнения рукой взял сердце и погрузил его в себя. Перед глазами промелькнула ярчайшая вспышка, и все погрузилось во тьму.       Пришёл в себя он так же резко и неожиданно. Все тело неимоверно болело, особенно неприятно было в груди. Практически догоревший огарок свечи не мог развеять окружавшую тьму. Рядом слышалось учащенное и тяжёлое дыхание учителя. — Хидан, мальчик мой, ты должен закончить начатое. Осталась немного, потерпи, — хрипло и как-то неестественно звучал некогда чарующий голос. Но все же он не потерял власти над своим учеником.       Молодой жрец Джашина с болезненным стоном сначала перекатился на бок, потом встал на четвереньки, и опираясь на копьё наконец встал. Ноги тряслись и грозились вот-вот подкоситься, но Хидан упорно продолжал стоять. Чертить круг было ещё тяжелее, сознание всё грозило его покинуть, а собственное тело прекращало слушаться. На последней линии он едва не упал и только рука Каавель спасла его.       Копьё без проблем погрузилось в раскуроченную грудь учителя, пачкаясь в густой крови.       Произнести молитвы, поднять руку для удара и… Замешкаться, пытаясь в последний раз посмотреть в родные глаза. — Каавель… Спасибо тебе за все. Я никогда не забуду тебя, отец. Будь же счастлив, — с последним словом он пронзает свою грудь и слышит последний хрип учителя и… Кажется, счастливое спасибо.       Дальше все снова укрыла тьма.       Второе пробуждение было намного легче, тело, как ни странно, совсем не болело и лишь перед глазами была сплошная тьма, а во рту пустыня. Холодно. Очень, и очень холодно. В мыслях каша, и ещё играют остатки посвящения. Теперь Хидан точно знает, что увидит в кошмарах. На ощупь он находит холодное и мокрое от крови тело учителя и, не сдержавшись, обнимает его, крича и рыдая навзрыд. Вся боль выходит из него с этим криком, оставляя после себя звенящую пустоту. Он не знает, сколько сидел так, перебирая длинные и всё ещё шелковистые волосы трупа, давясь слезами, хрипя и завывая, не знал он и сколько времени провел в отключке, но… Всему приходит конец.       Нащупав под плащом учителя керосиновую лампу и коробок со спичками, он наконец зажёг свет и тут же найдя неподалеку свои штаны и шерстяную мантию оделся. Засохшая кровь неприятно и слегка болезненно стягивала кожу. Хотелось поскорее отмыться.       Оглядев пещеру в слабом свете лампы, Хидан увидел небольшой выступ рядом с собой, похожий на каменное ложе. Аккуратно подняв уже окоченевшее тело Каавеля, он перенес его туда, закрыл стеклянные мёртвые глаза и поцеловав напоследок в лоб, не оборачиваясь ушел прочь.       Больше он не вернётся сюда. Больше нет ученика Хидана, он умер вместе с Каавелем, остался только жрец Джашина. Бессмертный и единственный, как и гласили древние свитки. Что ж, пора начинать новую жизнь.

***

      Новая жизнь началась с выхода из пещеры. Дойдя до небольшого озера недалеко от пещеры, Хидан с недоверием уставился на своё отражение, чтобы удостовериться, что это действительно он, достал из внутреннего кармана небольшое зеркальце, однако посмотрев на себя с минуту, отбросил проклятую вещицу. Когда-то смуглая кожа стала практически болезненно белой, черные волосы поседели и теперь были словно серебро, а некогда серые глаза стали рубиново-красными… Не веря, жрец прикоснулся к водной глади, стараясь развеять отражение, однако оно не пропадало, тогда он поспешно разделся и вбежал в воду, стараясь смыть новую личину. Он тёр кожу песком, надеясь вернуть ей былой загар, но та лишь краснела, снова и снова нырял, пытаясь смыть серебро, но ничего не менялось.       Только теперь Хидан понял, почему у учителя был такой необычный внешний вид. Те же белые волосы, красные глаза и светлая кожа. Такова суть ритуала, и не все внутренние изменения проходят без внешних последствий. — Впрочем, я все равно охуительно красив, — ухмыльнулся своей фирменной улыбкой Хидан, выходя из озера и одеваясь.       Теперь начался его самостоятельный путь, и, кажется, не мешает для начала раздать старые долги. Эта мысль грела его получше шерстяного плаща и зайдя в гостиницу чтобы забрать косу и немногочисленные вещи, он направился в деревню Скрытых Горячих источников, которая с некоторого времени стала на удивление мирным и гостеприимным местом.

***

      Бывший дом раздражал и бесил одним своим видом. Веселая детвора, беспечные взрослые, туристы… Мир да благодать. Хидан в течение трёх дней наблюдал за этим, расположившись в гостинице напротив и периодически посещая горячие источники и другие места, чтобы привести себя в порядок. Волосы он решил оставить прежними, загар как назло не прилипал к коже, а глаза ему даже нравились. Да и в целом, он ничего плохого не смог найти в своих изменениях, справедливо решив, что раз новая жизнь, то и другой вид вполне уместен.       На четвёртый день злоба и старая обида окончательно затмила разум и поудобнее перехватив косу, жрец Джашина вышел на охоту.       О… Как же приятно было слышать крики ужаса горожан, как же прекрасно было видеть их отчаянье, когда они понимали, что не могут убить Хидана, а тот их вполне. Горячая кровь пачкала лицо, руки, косу и одежду, заливала улицы, оставляя всюду свой запах. Люди орали, молили и убегали, но жрец все равно настигал их. Он не видел кого убивал, может мужчин, может женщин, а может и детей. Он впал в собственный экстаз, кровавое безумие и он не остановится пока жизнь не покинет это место. Хидан смеялся и слышал, как рядом смеётся сам Джашин, когда он в очередной раз погружал свою косу в тело.       Два дня. Два безумных дня он носился по деревне выискивая затаившихся и не успевших убежать. К концу второго дня улицы были завалены трупами, а воздух был густой от смрада. Только Хидан этого не замечал. В своем порыве он перепрыгивал тела, не видя их и продолжал свою охоту. На закате, когда он понял, что больше никого не осталось, жрец пошел в единственное место, которое осталось нетронутым — его бывший дом.        Поместье находилось в отдалении от деревни, а потому его папаша наверняка забаррикадировался в нем, надеясь что его минует участь деревни… Что ж, пора зайти в гости.       Хм, дыра в каменном заборе за кустами шиповника оставалась на месте. Помнится, он частенько через нее убегал ночью из дома, минуя охрану.       Легко пробравшись в дом через окно бывшей спальни, он спустился вниз, в гостиную, где как раз должны были ужинать его родители и младший братец. — Что ж, здравствуйте, семейство, — его хриплый голос был чужим даже для него самого. — Кто вы, и что вам от нас надо, — мать обеспокоенно вскочила пряча младшего сына за спину. — Ну нихуя себе, мать, ты что, родного сына не узнаешь? — он улыбнулся так широко, что кажется треснули сухие губы. — Хидан?..- в голосе отца слышалось неподдельное удивление и ужас.       Это было последнее, что раздалось в этом доме. Шок — смертелен для ниндзя. Пока глава семейства неподдельно удивлялся, старший сын несколькими отточенными движениями обезглавил все семейство. Отмывшись и поужинав, Хидан переоделся в новую одежду и ночью, поудобнее перехватив косу, навсегда покинул место, бывшее ему когда-то домом.