Кукольница

            Они лорды деревни.             Фамилия Беневьенто несет в себе серьезность и вес, и из всех дворян они наиболее известны своей невозмутимостью и скромностью. Будь то жестокость или любовь, соблазн власти никогда не должен над ними господствовать. Так говорили Донне.             Ее мать, добрая женщина с железной волей, выполняла свои социальные обязанности и управляла семейным имуществом. Ее отец в темных шерстяных костюмах и очках из проволоки предпочитал проводить время в мастерской под усадьбой. Там, закатав рукава рубашки, он учил ее ремеслу.             Она слишком молода, чтобы участвовать, но она слушала, как он описывает процесс с терпением профессора. В тусклом свете подвала она наблюдала, как он лепит изящные черты лица, которые позже превращаются в слепки лиц и конечностей. Наконец, отливки попадают в печь и появляются в виде глянцевых деталей, готовых к сборке и покраске, одеванию и формированию спутников-игрушек.       Хотя она и желает помочь, он осторожно запрещал ей держать и переносить готовый фарфор.       Некоторые вещи слишком хрупкие.

****** ******

      Авария произошла в мастерской.       Ноги спотыкаются и заставляют ее схватиться за ножку рабочего стола. Ошибка ребенка, невинные скачки роста, но от удара пара швейных ножниц слетает с края. Лезвия нашли ее.       Такой чистый порез должен был хорошо зажить, оставаясь не более чем тонкой полоской шрама. Но это не так. Несмотря на внимательную работу врача и аккуратные швы, рана заразилась, и как только шрам очистился, он стал узловатым, кожа скукожилась и пошла складками. Такая уродливая рана для маленькой девочки. - Жалко, жалко, - бормотал доктор во время своего последнего визита на дом.       Никто не говорил о шраме. И от этого только хуже. Потому что ей осталось интерпретировать взгляды. Люди замечали ее изъян. Она видит, как рассвет отражается на их лицах, их глаза скользят по изогнутой, сморщенной плоти ее виска, а потом они ничего не говорят. Пустота ужасающая, черная и ужасная - нет фиксированной точки, от которой можно было бы преломить, нет ссылки для исправления любого вынесенного приговора.       Молчание может быть наполнено любым количеством ужасов.

******* *******

      Ее восьмой день рождения - скромное мероприятие, в котором участвовали только ее родители и обслуживающий персонал - домработница, горничная и садовник. Они разговаривали вежливо, никто не упоминал о том, как юная госпожа после травмы предпочитала учиться сама, держа компанию с книгами и иголками, а не с детьми своего возраста. Важно то, что она хорошо себя ведет и спокойна. Беневьенто, достойная своего имени.       Сотрудники проводят растяжки из слоновой кости по перилам и включают старинный фонограф, чтобы наполнить гостиную музыкой. На серебряных вилках подают самую красивую саварину. Но от легкого торта с липким ромом, свежими сливками и терпким вареньем у нее заболел живот. Она не доела, и десерт испортился.       Затем ее отец прошептал ее имя с огоньком в глазах. Он достал из-под своего стула коробку почти такого же размера, обернутую тяжелой голубой лентой, и положил ее ей на колени. Она подняла крышку, и там, в куче папиросной бумаги, лежала самая изысканная кукла, которую она когда-либо видела.       Невеста в ослепляющем белом кружевном платье и французском шелковом тюле. Тяжелые веки с густыми ресницами опускаются на большие голубые глаза. Чистый цвет лица с оттенком тщательно окрашенного розового цвета на щеках. Идеально сшитые золотые локоны ниспадают ей на спину, что так непохоже на собственные волосы Донны, похожие на воронье крыло. Она протянула руку, чтобы погладить ее подушечками пальцев, и она такая же мягкая, как и блестящая. Каждый дюйм переливается с точностью. Работа ее отца, всегда безупречная. - Анжелика Беневьенто, - представил он, постукивая кукле по носу. - Энджи, - поправила Донна, впервые за несколько дней заговорив.

******* *******

      Траурная вуаль предложила ей убежище от любопытных глаз деревни, когда она шла позади гроба, сжимая Энджи в руках. Домработница попыталась разлучить их перед похоронами, но никто на земле не мог разлучить их. Так что, закутавшись в один из вышитых шалей своей матери, чтобы защитить ее от грязи и дождя, Энджи шла вместе с ней на похороны.       Горожане выражали соболезнования, но они не сожалели ни о чем. Они не могли сказать то, что, по их мнению, являлось правдой: потерять одного из родителей - это трагедия, а потерять обоих - проклятие. Ножницы, которые порезали ей лицо, должно быть, принадлежали ведьме, оставили ее не только изуродованной, но и проклятой. Чем еще можно объяснить ее странности? Как она отшатнулась от общества, закрываясь? Она, маленькое существо с заскоками, внесла тьму в дом, впустила дьявола сквозь кожу, и он пришел к главам дома.       Ее сапоги проваливались в лужу, образующуюся перед надгробием ее родителей, букет белых крокусов и казенное имущество лежат у ее основания, уже рваной и увядшей от дождя.       В траурном облачении она не плакала.       Под вуалью ее собственное молчание могло поглотить ее целиком.       Когда она стала достаточно взрослой, она обратилась к дневникам и сочинениям своего отца. Стопки томов описывали его кропотливую работу всей жизни. Она изучала его инструкции, читая их вслух Энджи перед камином, заполняя блокноты мыслями о том, как она могла бы улучшить его технику. Между днями в мастерской и вечерами в спальне она редко видела солнце, бледнея, как фарфор, который она училась создавать.       Но для работы ей не нужно солнце.       По мере того, как ее пальцы становились ловкими, она все больше и больше жаждала комфорта, связанного с глиной и обжиговыми печами, красками и кистями, тканями и нитками. Ее мастерство превзошло навыки отца, куклы становились более реалистичными. Гостиная превратилась в праздник, куклы заполнили комнату, сидели на столах, стульях и фарфоровых шкафах, наблюдая за миром своими блестящими стеклянными глазами.       Она вложила в каждое творение свою душу и сердце.       Разве это каким-то образом не оживляло их?       Но в некоторые дни работы недостаточно. Усадьба могла находиться вдали от центра города, в водопаде, но она ловила мельчайшие моменты. Молочник разносил молоко в бутылках. Бакалейщик сбрасывал корзины с товарами. Ее садовник, единственный оставшийся персонал поместья, иногда оставлял свои связки срезанных стеблей на крыльце.       Всегда крокусы и медвежья лапа.       Куклы заполнили и полки в библиотеке, и в холлах, и в гостевых спальнях.

******** *******

      Мать Миранда призвала ее к откровению.       К своему стыду, она с трудом справилась с подходящим приветствием и предложением к чаю.       Жрица спросила о ее здоровье, она сказала, что на новогодней службе ее будет не хватать. В этом году они должны дать особые благословения. - А, - говорит мама Миранда, - но, раз уж тебя там не будет, ты бы приняла благословение сейчас?       Великая честь. Слишком здорово отказываться из-за глупого беспокойства. Донна опустилась на колени перед креслом матери Миранды, сцепив руки и склонив голову в благоговении. Вуаль приподнята, и великая Мать взглянула ей в ее ужасное лицо и без сожаления пробормотала: - Жалко, жалко.        Вместо этого она схватила ее за локти, наклонилась, перья вьются со всех сторон, рот замаскированной маской прижался к ее уху: - Тебе не одиноко, дитя мое?       Ужасный, ненавистный вопрос. - У меня есть работа. - А у тебя возникнет соблазн пойти на более высокую работу? Ту, которая может вдохнуть жизнь там, где ее нет; ту, кому неважно твое имя или лицо? Ибо вы были бы частью вечности. Принадлежали к линии, которую невозможно сломать, украсть или сломать.       Какая жестокость - так ясно выражать свои желания. Словно обнаженная и открытая для всеобщего обозрения туша, только что вскрытая мясником. Донна подавила рыдания и прошептала: - Пожалуйста.       Мать Миранда обняла ее с добротой, присущей только святым, и сказала то, что Донна мечтала снова услышать с юных лет: - Тогда я назову тебя дочерью.       Затем Миранда ушла так же быстро, как и пришла, оставив после себя ужасную пустоту.       Снаружи, далекие добрые пожелания «С Новым годом!» и «С днем рождения!» эхом разносились в ночи.

******** *******

      В "подарке" матери не было добра.       Он испортил ее личико еще больше, превратив в настоящее чудовище. Из скрученного шрама выросла опухоль, охватившая правый глаз. Но по мере того, как он разрушал, он сплетал связь, выходящую за рамки кровных и семейных уз. Тех, которыми она делится со своими творениями.       Энджи подняла голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Ее глаза без век и широкие, радужная оболочка гнило-желтых, когда-то золотистых, блестящих зеленых волос, покрытие сколотилось и потрескалось от растущих под ними усиков Каду. Кукла хихикнула, а затем завизжала от радости, бросившись в объятия Донны.       Донна наклонилась и подняла ее, зная, что теперь в Дом Беневьенто больше не может причинить вреда.       Потому что она лорд деревни.