когда вырастешь

      очередная истерика. очередная ебаная истерика. коваль пиздит стены, стирая костяшки в кровь, пиздит себя, не в силах больше сдерживать растущее раздражение ко всему. треснувший во время прошлого срыва телефон, рискуя разбиться окончательно, отлетает в другой конец комнаты. все хорошо, да, дим? нормально себя чувствуешь? ничего и не скажешь, молодец. помнишь, как ты с гордостью говорил близким друзьям, что слез с таблеток? и вот оно, все заново. дима забегает в темную ванную, держа канцелярский нож в дрожащей руке. он будто расходится по швам на две половины: одна сопротивляется, вторая хочет ударить. еще. еще и еще. раскроить грудную клетку. выкинуть сердце нахуй. он сползает по стене на пол и бьется головой о кафель. просто успокойся. успокойсяуспокойсяуспокойся. знал ли ты полгода назад, к чему приведет твоя нелепая влюбленность, а, дим? все было так хорошо в начале, настолько же хорошо, насколько плохо стало в конце. в начале конца казалось, что он просто стал безразличен к тебе. после оказалось, что не только к тебе. ко всему. только понятно это стало уже постфактум, по телу на асфальте, лежащему в луже крови. и пошло-поехало, поползло димино сумасшествие, зацокало каблучками по лестнице. каждый день – как лезвием по сердцу, каждая ночь – коготками по ребрам. без него дима чувствует себя никем, хотя не то чтобы с ним он был кем-то. демоны внутри все же идут на компромисс: дима отбрасывает нож и царапает левую руку ногтями до крови. жмурится, корчится, беззвучно давит слезы. в голове ясно встают картинки: разломанные ребра, разрезанные руки. где-то прямо перед носом маячит отчаянное желание залезть в драку, отхватить по самое горло. все кажется ненастоящим, искусственным. раковина, тусклый свет из коридора, зубная паста на полочке – это ведь все ебучие декорации, всего навсего бутафория. он уже вырубается, голова гудит от мыслей, грудную клетку сдавило так, будто кирпичей сверху положили. — в чем смысл, мам? — поймешь, когда вырастешь. только вот дима так и не понял.