На практике понятней

-Антон? — показался врач в дверном проёме, — Можно? -Угу. — все, что мог выдавить Шастун. Ему было больно. Страшно. Непонятно. Он не знал, что с Арсением, как он там, и жив ли он вообще. Антон не знал. Ничего. Ровным счётом. И на протяжении долгого времени, он просто сидел на подоконнике, рассматривая снующих туда-сюда людей. Все они идут по своим делам. Кто-то спешит к любимому человеку. Кто-то спешит к любимому питомцу. Кто-то спешит на любимую работу. Кто-то только что получил отказ в ответ на признание в безумной любви. У всех этих людей была жизнь. Настоящая. У каждого в душе было множество бушующих эмоций. Радостных или грустных, не важно. Все они были живы внутри. Все. Кроме самого Шаста. Вся его жизнь была одной большой проблемой. Все его руки были покрыты огромным количеством шрамов. Но самым горестным было то, что все эти шрамы были ничем по сравнению с ранами на его сердце. И вот он. Такой большой, но такой маленький комочек проблем. Сидит. Сидит на подоконнике. Сидит и хочет курить. Безумно хочет курить. Но нельзя. В больнице запрещено. Телефоном пользоваться разрешили, но он не видел смысла в его эксплуатации, так как писать всё равно некому. Поэтому просто сидит. Сидит и наблюдает, как жизнь за окном течёт в размеренном темпе. Сидит и считает минуты до встречи с Арсением. По крайней мере очень надеется, что удача наконец повернётся к нему не задницей, и они встретятся. Надеется, что Арс всё-таки живой. -Антон. — вырвал его из раздумий врач, — Я по поводу Арсения. -Что с ним? — холодно спросил Антон, делая вид, что рассматривал какую-то очередную девчонку за окном. Он не хотел, чтобы кто-либо имел какие-либо догадки о его внутреннем состоянии, — Живой? — с надеждой добавил он. -Ты чего? Что ты такое говоришь вообще? Живой, конечно, живой. — врач был весьма удивлён и показывал всё своё негодование, — А точно, я же так и не дошёл до тебя. Извини. — Доктор почувствовал себя весьма неловко. -Да вы вообще заходили ко мне последний раз два дня назад. Когда рассказали про аварию. — С грустью добавил Антон. Он сейчас был похож на маленькую девочку, которая потеряла любимую куклу, и была очень огорчена этим, но ему всё равно. Он возмущён, но у него совсем нет сил начинать какой-либо длинный диалог, — Как он?.. -Как он…как он…— доктор немного задумался о чём-то личном, — А, как он! Норма… в смысле… стабильно. Стабильно, да. — «Видать у него жизнь тоже непростая» — усмехнулся про себя Шаст. -А что с ним вообще? Серьёзно это всё? Травмы сильные? — Шастун выдал всего себя и весь свой не поддельный интерес с потрохами. Он не хотел этого делать, но страх и переживание за любимого человека встало выше его собственного эго. -Ну, я бы не сказал, что всё прям очень плохо, но на данный момент мы имеем дело с сотрясением мозга, переломом двух рёбер и руки. Со смещением. — добавил он. — И несколько царапин от осколков. — У Антона, кажется, глаза на лоб чуть не вылезли. — Ты это, не переживай. — Врач сильно забеспокоился, заметив на себе взбудораженный взгляд парня, — Мы его прооперировали, к рёбрам привинтили металлические пластинки, а в руку вставили спицы. Раны зажили. -(Так уж получилось, что авария произошла недалеко от больницы, в которой находился Шаст, и Попова тоже привезли сюда.)- Сейчас он в реанимации. И да, — Доктор увидел, как Антон открыл рот, но опередил его, — к нему нельзя. — Антон закрыл рот и опечалился, — И нельзя будет ближайшую неделю точно. — Антон расстроиля ещё больше. Может внешне так не казалось, но внутри точно покис не слабо. — У него достаточно сильное сотрясение, и ему нужен покой. — Антон посмотрел в сторону врача отрешённым взглядом, — Спать короче ему нужно много и с койки не вставать. Вот. -Понятно. — в полнейшем разочаровании протянул Шаст. -И ты даже не будешь умолять меня пустить тебя к нему? — Кажется, врач удивился. Даже не кажется. Скорее всего он думал, что Антон на коленях и со слезами на глазах будет просить пустить его к Арсению, как это делал сам Арсений, пока не добился своего. -Нет. — печальным голосом ответил Антон. -И…почему же? — Врач искренне не понимал, почему Шастун не хочет навестить Попова. -Вы сказали, что ему нужен покой, значит нужен покой. Я не в праве перечить вашим словам, да и раз уж так нужно, значит Арсений так быстрее поправится. — Начал было рассуждать Шаст. -Знаешь, ты в какой-то степени прав. Но я не думаю, что от того, что ты зайдёшь на пару минут, случится что-то плохое. Наоборот, скорее всего, он пойдёт на поправку быстрее. Намного быстрее. Если почувствует моральную поддержку своего друга рядом с собой. Его присутствие. Ему так будет лучше. — ДРУГА. Это было единственное, на что Антон обратил внимание. -Так, можно всё-таки? — Было странно слышать слово «друг» по отношению к Арсу, но он сразу вспомнил, что об их отношениях никто не знает. И не должен узнать. Особенно Воля. Если Паша узнает, то тут такое начнётся. -Да. Я думаю, на 5 минут я тебя пущу. Но он без сознания сейчас. Не приходит в него всё это время. Побудь рядом просто, ладно? Ему это поможет. Я уверен. -Да! Да!!! Я знал, что получится!!! — Вдруг резко закричал Антон. -Шастун, ты чего?! — врач недоумевал. -Я знал, что так вы согласитесь меня пустить намного быстрее, чем если бы я слёзно молил вас об этом. — Антон заулыбался, как котяра. -Эх, хитрый ты, Шастун. Хитрый. — доктор улыбнулся. — Так ты пойдёшь к Арсению своему? -Пойду, конечно пойду! Если можно… — Антон опустил глаза. -Я ж сказал, на 5 минут нужно. Если не для тебя, то для Арсения. Давай, пойдём. Я тебе покажу, где он. Они вышли из палаты Шастуна и двинулись в отделение, в котором находился Попов. Когда они подошли к нужной палате, врач открыл идеально белую дверь, и взору Антона открылась печальнейшего вида картина: Арсений. Очень бледный Арсений, подключённый к различным приборам, с гипсом на руке, огромными пластырями на рёбрах, весь покрытый зашитыми ранами и ссадинами. Сказав тихое «только очень аккуратно, Шастун. Ничего не трогай.», врач махнул головой в сторону комнаты, давая понять, что можно войти, и Шаст зашёл внутрь. Дверь сзади закрылась. Антон подошёл к Попову. Ему так захотелось прижать к себе это беспомощное, больное и сильно похудевшее тело, чтобы хоть как-то уменьшить всю ту боль, которую предстояло испытать Арсению, когда он придёт в себя. Но нельзя. Нельзя. Запретили. Если он заденет какой-нибудь важный проводок, то собственноручно волшебным пенделем отправит своего же парня на тот свет. Поэтому он просто присел на корточки рядом с кроватью и едва ощущаемо коснулся руки Попова. Он начал водить большим пальцем по тыльной стороне ладони Арса, пытаясь хоть как-то помочь ему. По телу пробежали мурашки. К горлу подкатил ком. Такая холодная, но такая родная. Рука мужчины и правда была ледяная. Это было непривычно, так как обычно у Арсения руки теплющие. Они всегда придавали уверенности и согревали вечно замерзающего Антона в любой ситуации, несмотря на температуру воздуха. Вот он сидит, смотрит на Арсения. На человека, который всегда был рядом, всегда готов был прийти на помощь, всегда поддерживал. Перед концертами Шаст очень волновался. Каждый раз. И каждый раз, Попов был единственным, кто мог найти правильные слова, чтобы помочь парню. А Антон всего этого не ценил. Не обращал на это внимание. Ему казалось это нормальным. Повседневным. Обыденным. Ровно таким же, как факт того, что солнце светит, а трава растёт. Таким же, как пение птиц и всё остальное, находящееся в этом жестоком мире. Сам Шастун никогда не умел поддерживать. Не умел подбирать нужные слова. Ведь обычно поддержка была нужна только Антону. Он получал её от Арсения. Только от него. И вот сейчас, когда самому Арсению как никогда нужна помощь и поддержка, Шаст ничего не может сделать. Не умеет. Не может. Всё, что он мог, это крепко-крепко обнять Попова, и как ни странно, Арсу этого всегда хватало с головой. Он таял от одних только объятий Шастуна, а по телу пробегал табун мурашек. И вот этот Шастун сидит возле него на коленях, рядом с больничной кроватью, не имея возможности прижаться к Арсению, чтобы помочь тому. Поэтому он мысленно, через касание одними лишь руками, старался передать все свои силы Арсу и забрать его боль себе. *** За окном вопили птицы. Да, не пели, а прям вопили. В Питере, наконец-то, наступила весна. Всё та же больничная койка, персиковые стены, излюбленный подоконник, который Антон уже немного приукрасил, налепив на него наклейки от мандаринов, и дверь. Самая обыкновенная белая дверь, из-за которой появилась голова врача. -Антон! Мы тебя выписываем сегодня. Собирай вещи. Поздравляю! -Да? Здорово. Хорошо, сейчас да. — Шастун не ожидал этой новости, по крайней мере сейчас он точно не был готов её услышать. -Отлично. Я пока пойду сделаю тебе выписку. Чтоб к 15.00 был готовый. — Последние пару слов врач докрикивал уже из коридора. -Понял. — Сказал Антон, похоже, для себя, ибо мужчина уже был в коридоре и направлялся по своим больничным делишкам. «Странно, старый дед, на вид ему лет 70, а резвый, как малолетний мальчуган. Волчок фигов. Крутится и крутится. Бесит.» — утвердил про себя Шастун. Шастун принял известие о своей выписке без особой радости. Конечно, было круто что он покинет это здание, будет находится дома, но. он будет дома без Арсения. Арсений до сих пор лежит в больнице. Для Антона дом там, где есть Попов. А сейчас он в больнице валяется без сознания. Ему очень и очень больно. Тяжело. И Антону тоже. Но ему надо это пережить. И он переживет. Обязательно. *** Шастун вышел из больницы с небольшим чёрным рюкзаком и вдохнул полной грудью. Наконец-то. Воздух был чистый, лёгкий, без запаха медикаментов, к которому Шастун уже успел привыкнуть за всё время пребывания в больнице. Он свободен. Прям как в песне. «Так. Нужно вызвать машину, чтобы доехать домой, — мысленно сказал он себе, — домооооой. Так. Стоп. Домой. Я в Питере. Какое домой? Ключей от квартиры Арсения нет, мне их никто не даст, ибо я ему по сути никто и звать меня никак. Поэтому я не имею права получить его личные вещи. Да и адрес я не помню. Чёрт. Сука. И что делать?» — Антон всё продолжал ругаться на свою жизнь, стоя возле больницы. Захотелось курить. Он не курил неделю. Было тяжело без сигаретного дыма, так приятно отдававшего ментолом. Он раза три обернулся вокруг себя в поисках хоть какого-то места, где можно купить сигареты, и, выцепив взглядом какой-то небольшой магазинчик побрёл к нему. Шастун завалится внутрь, осмотрел данное местечко и, сказав уже как скороговорку «Здрасьте, будьте добры Вок зелёный с ментолом», вручил продавщице деньги. Счастливый Антон с пачкой сигарет в руках покинул сие спасительное место и вышел вон. Шагая по незнакомым улицам Питера, он выкурил примерно пол пачки сигарет. Губы были сухими, а во рту неприятно отдавало табаком. Ему всё ещё хотелось курить. Пускай он выкурил уже достаточное количество. Хотелось курить. А ещё он дико желал пить и есть. Но густые клубы дыма в лёгких помогали Шасту забыться. Заглушить внутреннюю боль, не отпускавшую его ни на минуту. С помощью курения вся его безысходность отходила на второй план. Идти попросту некуда. В кармане ровно 5000 рублей. Все деньги с зарплаты он потратил на то, чтобы снять квартиру в Москве на время съёмок и купить новые шмотки. Всё остальное он отослал маме. (Так как женщина в возрасте уже, денег у неё немного, и потому Шаст регулярно с каждой своей зарплаты какую-то часть отправлял матери.) Жильё в Питере на эти жалкие пять косарей тоже не снимешь. Можно уехать в Москву, но там комнаты, а уж тем более квартиры или номера в отелях, ещё дороже и его там никто не ждёт, поскольку Димка и Серёжа свалили куда-то отдыхать. Антон не знает, что делать. Он в абсолютной растерянности. Стоит такой одинокий и курит. Уже седьмую сигарету. Как же он давно не ощущал этот горький расслабляющий вкус, растекающийся по горлу и стекающий вниз к лёгким. После семи выкуренных штук Антон всё же решил притормозить с курением и подумать, куда ему себя деть, пока к вечеру не похолодало окончательно. Он уселся на бетонный поребрик и утонул в раздумьях о своём тяжком бытие. Спустя минут 20 в голову пришла гениальная мысль. У Антона созрел чёткий план действий. Он поедет туда, где его точно ждут. Он был уверен. Его там ждут всегда. Ему там всегда рады. В кармане всё ещё было ровно 5000, поэтому он дотопал до метро пешком, спустился, дождался поезд, зашёл в вагон, доехал до Московского вокзала и купил билет. Билет в один конец. Билет в Воронеж. Он не хотел этого делать. Не хотел оставлять Арсения одного. Не хотел бросать любимого человека. Но выбора у него не было. Хотя нет. Он мог, конечно мог ночевать на улице и приходить к Арсу каждый день, но так, он бы просто умер от переохлаждения или голода. Поэтому он выбрал второй вариант. Билет. Поезд. Грустные песни в наушниках. Рассвет. Перрон. Знакомый район, в котором он провёл всё своё детство. Двор. Подъезд. Дверь.