никуда.

Темнота расплывается, словно чернильная клякса по странице — постепенно, а потом, словно в обратной перемотке, снова собирается обратно во что-то осмысленное. От тепла голова пьяная, тепло цепляется судорожно за ресницы, уголки губ, плечи, стекает в яремную ямку. Старый трамвай скрипит и молит о помощи, но Серёжа не слушает — в ушах белые обрубки эйрподсов глушат собственные мысли. И наверное хорошо, что глушат. В чьей-то квартире темно, ноги липнут к линолеуму, а под потолком висит густое и горькое облако дыма. Серёжа умывает дымом пустые глаза и бессмысленно разглядывает ночь. Ночь чёрная и этим напоминает Олега. Луна — бледное лицо в обрамлении смоляных волос, Серёжа роняет голову на стол, щекой прижимается к липкой клеёнке. Что-то пошло не так. Например, всё. На кухне стойкий запах концентрированной тоски и хлора. У Серёжи не рот — царапина ниже носа, рваная кровящая рана, и губы красные, будто обмороженные. Серёже хочется орать, но он еле выговаривает: — Я же сдохну без него, понимаешь? Вот прямо здесь, прямо сейчас. И всё, финита ля комедия. Девушка напротив сочувственно кивает. Её зовут Марго, кажется, и у неё волосы цвета первого снега. Серёжа захлёбывается в собственном истеричном смехе, к горлу начинает подступать тошнота. Серёжа сгибается над белым унитазом, Марго аккуратно держит ему криво остриженные патлы и гладит по спине. Серёжа думает, что у Марго синдром спасателя, и что было бы круто повеситься прямо здесь, в ванной, на крючке для полотенец. Финита бля комедия. Серёжу снова выворачивает. Такси ему тоже вызывает Марго, и под окнами уже мигает фарами красный Киа Рио. Водитель курит прямо в салоне, Серёжа просит у него пауэрбанк и реанимирует свой севший телефон. Три часа двадцать девять минут, ноль пропущенных вызовов и ноль сообщений. Серёжа думает немного и просит у водителя ещё и сигарету. У двери в квартиру Серёжа зависает секунды на три, а потом давит пальцем кнопку звонка. Тишина, звонок сломался ещё в прошлом месяце, Олег обещал починить, но был слишком занят. Серёжа барабанит в дверь кулаком. — Олег! Впусти меня, пожалуйста! Давай поговорим нормально! — Серёжа отчаянно дёргает ручку в непонятной надежде. В ответ ему только безразличное молчание. — Олег! Впусти меня! Серёжа в отчаянии начинает царапать дверь ногтями, только бы впустили, дальше уже ничего не важно. Он срывает голос и скатывается вниз по стенке прямо на грязный пол, хочется разрыдаться, как брошенный ребенок. Слёзы начинают застилать глаза, Серёжа судорожно всхлипывает: — Ну пожалуйста, Олег, я тебя прошу… Нет, я умоляю, впусти меня, тут холодно, пожалуйста, — Серёжа давится рыданиями, — просто скажи, что я сделал не так, я всё исправлю, пожалуйста… В собственном бессилии Серёжа сворачивается на коврике у двери и проваливается в тревожный температурный сон. Ему снится, что он умер, по-настоящему умер. Гроб у него чёрный и лакированный, с золотыми ручками, а рядом с гробом Олег, тоже во всём чёрном. Олег. Серёжа просыпается рывком. Всё тело болит — он спал на коврике перед входной дверью в собственную квартиру. Сука. В кармане неожиданно обнаруживаются ключи, хотя Серёжа вроде не успел их забрать с тумбочки в прихожей, потому что его вышвырнули в коридор прямо в ночь. В квартире темно и пусто, Серёжа осматривает всё, включая шкафы и пространство под кроватью. Ничего. Его кинули. Снова. И тут Олег выплывает бесшумной тенью откуда-то из-за угла. У него глаза — прыжки из темноты, и Серёжа бросается к нему, размазывая по щекам уже подступившие слёзы. — Я думал, ты ушёл, — Серёжа утыкается носом в чужое плечо, Олег приятно пахнет ничем, — ушёл и бросил меня здесь одного. — Ну ты чего, Серёж, — Олег пальцем стирает с чужих щек мокрые дорожки, — куда я от тебя уйду, глупый. — Никуда. — Конечно, — Олег целует Серёжу куда-то в макушку, — куда же я денусь из твоей головы, родной? Серёжа предпочитает не обращать на это внимание и удовлетворённо крутит в голове слово «никуда». Никуда.