Последний корабль

      И это был последний корабль. Незаметно на пристани стало тесно, от сдержанного гула голосов не слышно плеска воды о причал. И все — Леголас заметил это сразу — смотрели вдаль, где небеса сливались с морем, или с надеждой, или с опасением, затаенной печалью.       «Кто из них ждёт? Кто — надеется? Кто — не верит?»       Леголас — не верил. Это неверие походило на шрам, старый, зарубцевавшийся, но так и не залечившийся. Это неверие было ночным кошмаром, самым строгим наставником и — как ни горько! — первым обвинителем на суде пред самим собой.       Леголас слишком хорошо знал отца, чтобы верить, что сегодня в толпе среди прочих, в чреде лиц, знакомых и незнакомых, усталых, радостных, изумленных, увидит бледный и непременно равнодушный облик родителя. Отец, увы, любил Лес; в его жилах помимо голубой крови, очевидно, текла ещё и зеленая, от трав-мурав, от дубов-тополей, от ручьев звонких да болот топких взятая.       И это был последний корабль. Белый, сверкающий, луч надежды для измученных душ, подаватель вечного счастья и безмятежья. Для всех измученных душ, кроме Трандуилиона.       Разговор последний помнится ярко, Леголас мог поклясться в каждом произнесенном слове, мог нарисовать на холсте каждую деталь, какие были тогда.       Отец разочарован, но по-прежнему равнодушен: лицо безморщинно, голос отстранен. А он, принц, тянулся к нему тогда, как к солнцу тянется вьюн, старался услышать голос не правителя — родителя.       Услышал. Тихая речь, столь неподходящая моменту прощания, прозвучала где-то над ухом, и в этот момент нельзя было видеть тауровых глаз.       «Уезжай, — сказал он, — и пусть сердце твоё обретёт покой и безмятежность. Я же буду блаженствовать здесь».       Леголас раскусил сразу гордого сродника: не упрекал, не самолюбовался отец, а только желал избавить непутевого отпрыска от волнений, от тяжести венца.       «Ada, поедем вместе...» — попросил, надеясь, что как когда-то в детстве, отец не устоит.       «Это мой долг, это моё желание».             И на том всё было кончено. Через долг — Леголас знал — он не переступит. И Лес, безумную свою любовь, детище, вскормленное собственной кровью и силами, не оставит.       И это был последний корабль. Окруженный светом дружеских объятий, счастьем сердечной нежности, ликованием сбывшихся надежд, он стоял гордой белой птицей у спокойной воды, и солнце золотило мачты.       Отца не было. Леголас, отвернувшись, побрел прочь, опустив голову, примерился: на то, чтобы побороть ураган мыслей уйдёт не одна ночь — вечность. Ревность колыхнулась неожиданным пожаром: что отцу этот Лес?! Что ему этот долг, когда никого, всё равно никого не осталось в подданных?!       Солнце, заходя и прощаясь с миром до следующего утра, подарило Морю зеленый свой луч.