Голос из глубины

      У Риана с бумагами и пошлинами хан-бар все было в порядке, хотя он заметно нервничал, пока отчитывался капитану стражи, но в конце концов всех проверили, и караван, благополучно прошедший Далторскую сторожевую заставу, на четвертый день пути наконец подошел к Драконьим горам. Чащи сменились полями и кустарником, озера остались далеко позади, а острые ломаные верхушки, словно спящие драконы, все отчетливее возвышались над путниками, придавливая своей мощью. С каждым днем Назар сильнее ощущал их, будто слышал, — гулким эхом где-то глубоко внутри себя. Караван шел, таща за собой вереницу пустых повозок, в которых ночью спали охранники и возницы, выставив этот самодельный кордон вокруг лагеря с кострами и палатками для купцов. Назар ложился в спальнике поодаль от всех, с теплым псом под боком, подкладывал под голову сумку с книгой и тихо пытался позвать Джейд. Он теперь всегда ее звал, особенно если Риан в дороге командовал ускориться и стук копыт делался громче. Но ответа не было.       Первый день пути стал последним, когда Джейд говорила в его голове, но сказала всего несколько слов и будто не Назару, хотя ее посыл он уловил. Сначала он отголосками расслышал что-то про пленницу, а потом — про затмение, значит, Орден Затмения добрался до Джейд, и это черным покрывалом легло на его и без того не слишком светлые мысли. Он ушел в себя, поначалу не замечая ни внимания Риана, ставшего вновь язвительным и высокомерным, ни редкого, но пристального взгляда их нового охранника, наемного везарийца Хиссама. Но уже на вторую ночь, когда Хиссам снова выбрал самое ближнее к Назару место для ночлега, случайностью это считать было бы уже глупо. Правда, днем они так или иначе ехали рядом, но едва ли перекинулись дюжиной фраз. Это только возница по имени Матиас, управлявший телегами Риана, трещал без умолку, стоило ему поравняться с лошадью Назара. И вот, четвертой ночью в лагере, разбитом на сей раз у подножия каменистого холма — часть охранников осталась на возвышении, посменно следя за горизонтом, — Хиссам вновь блеснул бритой головой теперь уже у того костра, где Назар варил в кипящей воде кашу из зерен и мясных сухарей.       — Чего тебе? — бросил он, не поднимая головы от котелка. Торопился закончить с едой и снова, как и каждую ночь, скрыться ненадолго в зарослях, пока кусты и редкие деревья еще попадаются, чтобы попытаться открыть книгу ведьмы. Свою новообретенную магию он выдавать не хотел, помня отцовские слова о том, что доверять нельзя никому.       Хиссам, смуглый, с черной треугольной бородой и нездешними чертами, завернутый, словно в тонкую восточную лепешку, в светлые одежды, под которыми, впрочем, угадывались и доспехи, и мышцы, молча достал из-за пазухи горсть бледных ягод. Дремавший возле ног Назара Эш заинтересованно принюхался.       — Это снежник. Его нельзя есть, — пояснил Назар, качая головой.       — Ты не будешь это есть, — ответил Хиссам. Голос у него был низкий, словно с Назаром говорил не человек, а огромная каменная глыба, что, впрочем, было недалеко от правды: хотя Назар считался довольно высоким, Хиссаму он приходился ниже на полголовы, а по сравнению с их нанимателем, Рианом, везариец и вовсе казался троллем, взявшим в женушки хрупкую эльфийку. Назара иногда забавляло смотреть на них, но не слишком часто, потому что он то и дело натыкался на ответные взгляды как от первого, так и от второго. И если Риан, как ни в чем не бывало, продолжал донимать не словом, так одним выражением лица, то Хиссам взгляд имел твердый, прямой и никогда не отводил его первым.       — Значит, неси туда, где взял.       Хиссам наградил Назара таким непонимающим ответным взглядом, словно они говорили на разных языках, хотя общим владел довольно сносно.       — Ты не ешь, я не ем. Улары едят. А мы съедим уларов.       Эш одобрительно тявкнул и был прав: где в предгорье растет снежник, обязательно водятся дикие куропатки, которые очень неравнодушны к переспелым белым ягодам, по осени падающим с кустов. Совсем у Назара из головы выпало, что трава-то уже начинает желтеть, и не от беспощадного летнего солнца, с каждым днем гревшего все меньше, а от приближающихся осенних холодов. На одной каше долго не протянешь, а до ближайшего постоялого двора, по словам торговцев, еще столько же дней пути. Говорили, в горах должна встретиться застава — старый форпост башен-близнецов Ихэр-хан, построенный еще во времена порабощения, а затем и восстания магов, теперь заброшенный и служащий временным перевалочным пунктом для путников. Наловить свежей дичи до того, как караван войдет в бедные на живность горы, — действительно неплохая идея, учитывая, что провизии с собой, будучи в смятении, Назар взял немного.       — У тебя лук и пес, — Хиссам многозначительно указал на спальник, рядом с которым Назар устроил и остальные свои вещи. — У меня стреломёт.       Было в нем что-то такое, роднившее их, несмотря на значительную, больше десяти точно, разницу в зимах: для остальных, как и Назар, этот наемник здесь всегда чужак. Назар хоть о своем происхождении по наставлению отца никогда никому не рассказывал, все же внутренне чувствовал эту вечную пропасть. С Хиссамом такого отчего-то не ощущалось, а потому он кивнул:       — Тогда идем.       После быстрого ужина, отчитавшись караульным и Риану о своей цели, они двинулись к холмам. Горные улары, в отличие от обычных диких куропаток, что прятались в полях, всегда были птицей более сложной в охоте, потому что скрываться среди камней им труднее, чем в траве. Их, серых и рябых как булыжники, и при свете дня не различить, не то что звездной ночью. Назару на уларов охотиться не доводилось, хотя на утесе, где раньше паслось его стадо, он частенько слышал их необычные переклички, но ни разу не видел, поэтому понятия не имел, что задумал везариец. Когда они поднялись на приличное расстояние от лагеря, тот остановился, опустился на большой камень и достал что-то, спрятанное на поясе.       — Пей, — сказал Хиссам, отхлебнув из простого длинного фиала, наподобие тех, где воины носят зелья, и протянул его Назару. — Один глоток, не больше.       — Это обязательно?       — Нет. Но у пса есть нюх и слух, у меня теперь — «Совиный глаз», а у тебя что? Поэтому пей.       Назару вдруг захотелось возразить, что и у него кое-что припасено: пока поднимались в гору, он ни разу не оступился в темноте, будто чувствуя, куда ставить ногу. Здесь, в предгорье, все ощущалось немного иначе, словно Назар уже знал, где что расположено, и это знание отражалось от камней и бежало прямо в его мысли даже несмотря на то, что он не снял ботинки и не прикасался к камню руками. На языке Хиссама же этот жест мог означать только одно — проверку доверия. Испить из одной фляги, равно как и поделиться ценным зельем, было чем-то большим, чем рядовым делом между двумя охотниками. Хиссам будто хотел заключить с Назаром какой-то договор, и оттого, примет он зелье или нет, зависело, будет ли везариец считаться с ним и впредь. Назар все же сделал глоток, решив, что признать его авторитет — точно не лишнее, особенно в условиях, когда других союзников ждать неоткуда. А проверить, так ли это на самом деле, он сможет чуть позже. Нужно всего лишь убедиться, что у Хиссама нет меток в форме полумесяца на плечах или где-то еще.       Думая об этом, Назар не сразу заметил, как его повело, зашатало и в конце концов заставило опуститься возле Хиссама. Иногда он тоже снадобьями пользовался: если надо было целый день запасать дров на суровые зимние месяцы, то зелья силы, пусть и недешевые в Ньольме из-за редких ингредиентов, все же неслабо выручали. Но от этого эффект был иной: глаза заслезились, закружилась голова, а затем и без того еле различимые очертания гор совсем потухли. Назар только ощущал их, но не видел. А еще вдруг почувствовал, как на плечо легла крепкая ладонь.       — Терпи, это недолго.       Назару очень хотелось, чтобы эти слова означали не только временные побочные эффекты от выпитого, но и прервавшуюся с ведьмой связь. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь вот так подошел, положил руку на плечо и сказал, что все будет в порядке. И в эту минуту легко было представить, что Хиссам именно так и сделал. Эш, крутившийся где-то поблизости, тоже вдруг ткнулся мокрым носом в ладонь, поскуливая, за что был награжден своим любимым чесанием за ухом. Так они трое провели некоторое время в молчании, пока не подействовало зелье, а затем началась охота.       Назар видел все так ярко и отчетливо, будто ночь поменялась с полуднем, а зрение и реакция обострились десятикратно. Он шел по левую руку от Хиссама, стараясь ступать по мелким каменным крошкам как можно тише, чтобы не спугнуть птиц раньше времени. Эш пускай и не умел делать стойку, все же пригодился: его чутье служило ориентиром, и в итоге они довольно быстро нашли и подняли стаю, обступив ее с двух сторон. Хиссам стрелял быстро — пока Назар натягивал тетиву, тот выпускал уже третью стрелу, но зато выстрелы у Назара были точнее. Все же стреломет у везарийца имелся, по-видимому, на самый крайний случай, а основным оружием ему служил экзотичный для этих мест килич, напоминающий обычный погнутый посередине меч стража. В итоге настреляли десять туш — четыре у Назара против шести Хиссамовых, половину из которых он отдаст Риану, разумеется, за дополнительную плату. Пока Назар собирал стрелы и вязал последнюю свою добычу, которую Эш удачно вынюхал среди камней, Хиссам двинулся чуть дальше, в расселину между двумя каменными плитами, где скрылись несколько уцелевших птиц. Всю стаю они, конечно, стрелять не собирались.       — Стой! — окликнул его Назар, что-то почувствовав. Опираясь одной рукой о землю, он «слышал», что внутри есть нечто, намного больше птицы и даже Хиссама, и оно не такое пугливое, как юркие улары. — Уходи, Хиссам, сейчас же, только спиной не поворачивайся!       К его облегчению, Хиссам послушался, хотя до этого сам раздавал команды. Он медленно пятился обратно, пока расстояние между ним и пещерой не увеличилось втрое, и тогда из глубин донесся такой вопль, что Эш взвизгнул и сиганул в ближайший куст снежника.       — Похоже на пустынника, — запыхавшись, решил Назар, когда они бегом спустились обратно к лагерю. — Надеюсь, за нами он не пойдет.       — Не пойдет. Это не пустынника клич, а виверны. Гнездится, потому и защищает. Нападать не будет, если близко не подходить, и гнездо не оставит.       — Все равно надо предупредить остальных, чтобы выше лагеря не совались.       Назар уже было двинулся к дозорным, но его остановили за плечо.       — Как ты понял? Я не видел никаких следов.       Назар растерялся, судорожно соображая, как ответить, но на помощь пришел его верный колли, лизнув пальцы, державшие связку птиц.       — Эш занервничал.       Рука исчезла с плеча, и Назар выдохнул.       — Я сам поговорю с остальными, — кивнул везариец. — Доброй ночи. ***       Только устроившись на спальнике подле тлеющего костра, Назар ощутил, насколько сильно устал. Спина и так ныла от длительной езды верхом, а теперь еще и пальцы онемели от напряженной стрельбы. Зато до орочьей столицы можно было забыть о скудном ужине и обеде — суп из диких куропаток должен скрасить унылое однообразие дороги. Эффект «Совиного глаза» почти кончился, вернув окружение в полумрак, и веки опустились сами собой. Все же довольный, Назар завозился, устраиваясь поудобнее, и почти уже задремал, как вдруг снова ощутил чье-то присутствие рядом. Открыв глаза, он увидел Риана, стоящего на коленях перед ним, точнее, поначалу только его светлые волосы, нависшие одной сплошной шторой. Днем Риан закручивал их на орочий манер в пучок на макушке, закалывая какими-то затейливыми палками, а теперь не смущаясь тряс ими над самым лицом Назара. До него тут же донесся знакомый аромат лесных масел, которыми Риан, видать, и в дороге пользовался. Несмотря на то, что они не останавливались у воды вот уже два дня, у купцов, в отличие от наемников и их лошадей, для омовения имелся отдельный запас воды в бочках.       — Светлого мира, — сонно улыбнулся он.       — Зачем пришел? Я устал. Завтра поговорим.       — Узнал, что охота ваша получилась бы плодотворной, если бы не виверна. Но десять тушек — тоже неплохо. Мы, конечно, выставили больше охраны. Хиссам тоже в дозоре. Поэтому тебе больше не нужно бояться больших ящериц с их пещерами, Назар.       — Я ничего не боюсь.       — Значит, и моей палатки тоже?       Риан явно был настроен подоставать его если не всю ночь, то половину точно. Назар вздохнул и перевернулся набок, спиной к настырному торговцу.       — Вот как. Я думал, в ту ночь мы наконец-то подружились. А ты уже четвертый день меня избегаешь, лишь по делу говоришь, а сердце закрыл, — прошелестел Риан над самым ухом, и у Назара по шее вдруг побежали мурашки. Да, сердцу хотелось, чтобы Риан снова обнял его, но разум противился его гадкому характеру.       — Подружились?! — обернувшись, Назар в первый раз за долгое время повысил на Риана голос. — Ты две зимы сжигал мои рукописи, бросал мои обеды в нужник, натравливал на меня своих дружков даже после того, как мы закончили казначейскую школу! Как ты можешь быть мне другом?       — Я был глупым мальчишкой.       Назар фыркнул, заворачиваясь поплотнее в одеяло, отгораживаясь:       — Будто сейчас что-то изменилось. И глупых мальчишек можно научить счетоводству.       — Ты упрямый, как твои бараны! — воскликнул Риан, наверняка перебудив половину каравана.       — А ты невыносимый, как… как… Как я не знаю что! Я спать хочу!       — Баранище фермерское! — не унимался тот, рискуя теперь разбудить не только весь лагерь, но и виверну в горах, даже ткнул Назара тонким пальцем в грудь. — Ну так что, идешь? У меня в палатке места на двоих.       — Я тебе очень благодарен за тот раз, Риан, правда. Я был не в себе и пришел к тебе только поэтому, — ответил Назар уже спокойнее, борясь с желанием поддаться тому теплу, что ощущалось в пугающей и волнующей близости от него. — Но я прочитал договор перед тем, как его подписывать, и про твои игрушки там слов не было. Я в советники, в помощники нанимался. Если прямо сейчас тебе не нужен мой совет об овцах или баранах, оставь меня, пожалуйста, в покое.       Риан, успевший уже пристроиться сбоку на краешке спальника, вскочил так же резко, как и появился, и наградил Назара долгим нечитаемым взглядом из-под подрагивающих ресниц. Даже подумалось, что вот он сейчас разыграет оскорбленную гордость. Они смотрели друг на друга под потрескивание остатков поленьев в костре, пока Риан все же не нарушил затянувшееся молчание:       — Знаешь, иногда мне хочется, чтобы у тебя еще кто-нибудь умер.       И с этими словами развернулся, оставив Назара, но не в покое, а в гораздо большей тревоге — за себя и ту, которая приходилась ему единственным, помимо собаки, другом. По крайней мере, кого все еще можно было бы так называть.