Дон Вонгола

Тьма была настолько густой и давящей, что казалась материальной — протяни руку и сможешь попробовать её фальшивый поролон наощупь. Мгла окутывала в кокон темноты, запускала свои холодные склизкие щупальца под рёбра, ворочая ими у самого сердца и заставляя мурашки пробегаться вдоль напряжённого позвоночника. Конечности словно заледенели и не слушались, не давая и пошевелиться, а лёгкие наполнялись жуткой паникой, словно тягучей смолой, заставляя беспомощно хрипеть и задыхаться. Глаза слезились от невыносимого смрада. Запах мертвечины. Будто бы что-то умерло и гнило, разлагалось прямо под носом. Но не было слышно ни звука. В ушах словно образовался вакуум, уловить хотя бы один звук было невозможно. И это лишь больше распаляло воображение, рисующее самые пугающие картины. Оглядевшись по сторонам, он не обнаружил ничего, кроме тесной комнатки без дверей и окон и стоящего прямо по центру алтаря. Над мрачным алтарём роняли чёрные восковые слёзы свечи, горящие слабым, рассеянным синим пламенем, больше походившим на дымку. Их тусклый свет обнажал и ещё больше искажал жуткие изуродованные лица глиняных и тряпичных кукол с пуговицами и крестиками вместо глаз. Их маленькие непропорциональные тельца слабо подрагивали, словно в них было заточено нечто живое, чему не терпелось вырваться из кривой темницы. Чудом обретя контроль над своим телом, на негнущихся ногах двинулся ближе к алтарю, чтобы разглядеть подробнее. Обнаруженное его поразило. В окружении кукол на алтаре лежал апельсин. Спелый, сочный, яркий, ослепительно-оранжевый, так выбивающийся из жуткой атмосферы. Рука сама потянулась к фрукту, чтобы убедиться в его подлинности. Палец коснулся кожуры, которая оказалась вовсе не упругой, а мягкой и слизистой. Фаланга вошла чуть глубже, внутрь плода. И в тот же момент он рассыпался прогнившей трухой, извергнув из своей тесноты нечто, разлетевшееся множеством неясных призраков по комнатке. Вокруг бесновались гибкие теневые силуэты различных тварей, окружающие со всех сторон. В ногах копошились черви, пиявки и мокрицы, по стенам толпами проползали пауки, чешуйницы и многоножки, по углам, словно мрачные стражи, вставали в стойки скорпионы и змеи. Над головой кружили вороны и стервятники, вдалеке перебегали и подпрыгивали в нетерпении шакалы и дьявольски скалились в кровожадных ухмылках гиены, а массивные челюсти кайманов то и дело угрожающе приоткрывались где-то непозволительно близко у ног, напоминая, что в этом странном месте даже бестелесные тени обладают плотностью и несут самую настоящую опасность. Однако его взгляд приковала к себе одна из кукол, которой до того на алтаре точно не было. Он протянул к ней дрожащие пальцы и осторожно взял её в руки. Почувствовал через ткань, как под его подушечками что-то копошится. И лишь приглядевшись ему удалось заметить, как из чуть разошедшегося шва, заменяющего рот, торчит длинный ус и в панике дёргается маленькая тараканья лапка. Поборов в себе порыв немедленно отбросить эту гадость, продолжил разглядывать куклу. Она была столь пугающая, что одним своим видом вызывала чувство, будто в живот вонзили ледяной острый стержень и теперь ворошили им внутри. Маленькая, бледная, сшита аккуратно, будто над ней целенаправленно трудились не один час. Симпатичный костюмчик, милая улыбка, светлые волосы и задорно поблёскивающие в отсветах пламени глазки-пуговки. Она могла бы показаться хорошенькой. Если бы он не держал в руках свою тряпичную копию. Меньше всего хотелось смотреть на неё, но отвести взгляд от жуткой поделки было невозможно. Внезапно его палец что-то укололо. Отдёрнув руку, он обнаружил, вонзённую в грудь куклы иголку и пару красных капель его собственной крови, пролитой по неосторожности. Тут же с вероломной неожиданностью на него обрушилась волна звуков: траурно каркали вороны, тоскливо выли шакалы, надрывались визгливым хохотом гиены. По глазам ударила яркая вспышка, ослепив на мгновение, а потом всё так же резко стихло. Он всё ещё стоял в маленькой тёмной комнатке, но больше его не окружали демонические сущности. Исчез и алтарь со странными куклами. Тишина вновь давила на сознание, смешиваясь с нарастающим тревожным чувством. Кто-то стоял у него за спиной. Он чувствовал это, ощущал пронзительный, внимательный взгляд, направленный на его спину. И от этого волосы на затылке вставали дыбом. Было страшно обернуться. Он боялся того, с чем мог встретиться. Но он понимал, что выбора у него нет. Зажмурив глаза и сделав глубокий вдох, он обернулся к опасности лицом и так и замер с закрытыми глазами, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего не изменилось. Таинственный наблюдатель всё так же безмолвно смотрел и не двигался. Тогда он рискнул и открыл глаза. Перед ним никого не оказалось. Его взгляд переместился ниже и упал на чёрный гроб, стоявший рядом. Абсолютно пустой. Лишь прядь светлых волос покоилась на подушке. Внутри всё похолодело от ужаса. Дыхание перехватило, в горле застрял, раздирая, немой крик. Витторио проснулся от сковывающего всё тело страха. Окинул беглым взглядом помещение, в котором находился — его родная спальня, которую ему выделили в особняке Вонголы. Юноша облегчённо выдохнул, перевернувшись на другой бок и силясь унять сердце, бившееся так сильно, что угрожало пробить грудную клетку. Случайно заметил собственное отражение в зеркале туалетного столика. Выдавил слабую улыбку, пытаясь приободрить самого себя. Но тут же вновь помрачнел, заметив в зеркале нечто странное. Не веря своим глазам, он медленно поднялся и подошёл ближе к зеркалу, ощутив, как у него дрожат и подгибаются колени. Внимательно осмотрел свои волосы. Хоть они и были размётаны после сна, но не заметить того, что кто-то выстриг ему целый клок светлых прядей, Витторио не мог. *** На рассвете солнце одевало свежую после осенней ночи Сицилию в тончайший золотой шифон первых лучей. Солнечные нити оплетали светлым кружевом сонные узкие улочки, вдоль которых тянулись невысокие каменные дома, ласкали первым теплом похолодевший за ночь камень, которым были вымощены тротуары, пускали блики по безмятежной глади Тирренского моря. Где-то вдалеке виднелся бледно-голубой купол собора Успения Пресвятой Девы Марии — памятника мастерству архитекторов Средневековья, увековечившего в себе разнообразную культуру Сицилии в общем и Палермо в частности. Чего только не испытал на себе многострадальный остров. Являясь самым крупным в Средиземном море, обладая ценными ресурсами, занимая выгодную стратегическую позицию, он всегда был лакомым кусочком для самых разных цивилизаций, был окружён амбициозными правителями, алчущими прибрать его к рукам, сделать своим, подчинить. Так Сицилию и бросало на протяжении всей истории из крайности в крайность: то она представала королевой, несущей в мир богатство, процветание и культуру, то превращалась в бесправную рабыню, стоящую на коленях перед очередным захватчиком. С самой древности этот остров начал впитывать в себя лучшие черты господствующих в мире культур. Первопроходцами, привнёсшими на его землю свою культуру, стали финикийцы. Они основали там древнее поселение Сус, что на их языке означало «цветок». Это имя они выбрали благодаря красотам местности, что так поразила карфагенян. Финикийцы стали развивать на Сицилии ювелирное дело, ткачество, производство стекла и другие ремёсла, а также привнесли на остров свою архитектуру и свою религию. И по сей день на территории бывшего Карфагена можно было увидеть множество памятников карфагенской культуры: от руин, оставшихся от древних городов, до более свежих отпечатков влияния финикийцев, таких как оригинальных орнаментов, красочных стеклянных витражей, элементов их языческой мифологии. Потом до берегов Сицилии доплыли эллины и начали колонизировать остров, разделив господство с Карфагеном и распространяя уже свою культуру. В частности, именно на территории Сицилии находился прекраснейший и величественнейший из городов античной Греции — Сиракузы, подаривший древней истории светлый ум известного философа и учёного Архимеда. Именно греки дали городу Сус новое название — Панорм, «тихая гавань». Впрочем, помимо эллинов, у финикийцев были и менее дружественно настроенные соседи. С Римом у Карфагена были всегда весьма сложные и натянутые отношения, что и привело к затяжному периоду Пунических войн. Власть над Сицилией Карфаген потерял уже в ходе первой из трёх, остров захватили римляне, и отныне Сицилия стала римской провинцией. Впрочем, как только война была окончена, знаменитый император Октавиан Август решил, что территории Сицилии и, в частности, Панорма были слишком выгодны и приносили слишком высокие доходы, свободное развитие региона несло риски и опасность того, что территория станет независимой, а потому статус острова очень быстро опустился до колонии. Отныне Сицилия служила лишь местом, где можно было добыть ценные ресурсы, а также стратегически-удобным регионом с выгодной экономической позицией в Средиземном море. Её земли нещадно опустошали и грабили. И единственное, что стало поддержкой и фундаментом для построения будущего — новая, привнесённая верующими легионерами, религия. Так на Сицилии зародилось и начало постепенно расцветать христианство. Господство Рима нависало над Сицилией шесть веков. Однако всему рано или поздно приходит конец, мир меняется, то, что казалось вечным, исчезает практически бесследно. Римская империя пала, и на её бывшие колонии, ранее полностью зависимые от своих хозяев, а ныне абсолютно беззащитные, подверглись нападениям варваров. Сицилию разрывали между собой вандалы и готы, однако всё же победа досталась последним. Впрочем, долго просуществовать варварскому наследию короля Теодориха Великого, мнившего себя преемником римского величия, не удалось — уже через двадцать лет владычество готов пало, и отныне над островом властвовала Византия. Казалось бы, что теперь судьба решена, и быть острову частью Византийской империи. И кто бы вообще мог бы предположить, что новый виток в жизни Сицилии свершится в девятом веке из-за трогательной истории любви православного адмирала византийского флота и монахини из католического монастыря. Император не смог простить вероотступника и загнал его в Северную Африку, к арабской династии Аглабидов, от которой тот и получил поддержку. Именно на неё и на защиту сарацинского кадия изменник и променял Сицилию, без сожалений отдав её арабам. Впрочем, Панорму, переименованному на тот промежуток времени в Баларм, это, в каком-то плане, оказалось на руку, ведь сарацины способствовали укреплению торговых путей, что дало региону шанс на успешное существование в случае отделения, а так же сделал Панорм важнейшим торговым центром Сицилии. С тех пор город так и не утратил своего влияния над островом Это стало весьма плодовитой почвой для развития автономии и становления Сицилии как отдельного королевства. Что, собственно, и организовали норманнские захватчики, вытеснив с острова всех сарацин и присвоив себе его территории. Под знаменем норманнов и правлением дважды коронованного Рожера II Сицилия обрела статус королевства, а Палермо стал его столицей. Норманны сильно посодействовали развитию Сицилии во всех сферах — чего только стоит тот факт, что почти век она была главной морской державой Средиземноморья. Именно норманны выстроили в Палермо множество величественных зданий, самым выдающимся из которых, без сомнения, был собор Успения Пресвятой Девы Марии. Вернее, само здание Кафедрального собора не было построено норманнами. До собора на этом месте находилась мусульманская мечеть, а ещё раньше византийский храм. Невероятное слияние этих двух культур и объединение историй разных периодов и веков было увековечено цитатой из священного Корана, высеченной на каменном теле византийской колонны, расположенной в южной стороне собора, где её можно наблюдать и по сей день. Впрочем арабских черт в здании собора довольно много. Изначально в архитектуре собора между собой умелым образом сочетались арабский стиль и готика, которая носила в себе черты чисто нормандского стиля, что особенно заметно на ложных арках. Так же в готическом стиле выполнен главный западный вход с колокольнями, деревянные хоры и епископский трон с мозаикой. Однако позже, в XVI веке, к готике и арабскому стилю добавился классицизм, когда одна сицилийская чета архитекторов пристроила к собору северный портик. Двумя веками позднее и сам северный вход приобрёл характерный для классицизма вид, обзаведясь новыми стенами и небольшими куполами. Также классический купол имеется внутри собора над мощами святой Розалины, покровительницы Палермо. Этот собор стал сердцем города, его центром. Местом преклонения перед верой и историей, одним из памятников исторической культуры. Его стены помнят многое из эпохальных событий, случившихся на Сицилии. Рожер II сделал традицией короновать на сицилийский престол именно в стенах этого собора, который на тот момент был ещё лишь центральным кафедральным храмом. В стенах этого же собора впоследствии короли находили свой последний приют. Их саркофаги и по сей день хранятся там, тщательно оберегаемые законом. Рядом с Рожером II покоится другой сицилийский правитель — Фридрих II, который подарил Палермо блестящую придворную жизнь, перевезя на остров почти весь императорский двор. Однако не все короли на Сицилии пользовались почётом. После смерти сына Фридриха II, Манфреда Сицилийского, который занимал трон, на земли острова пришли французы, которым удалось завладеть Палермо. Но мстительный сицилийский народ не смог простить захватчикам казнь предшественника Манфреда — короля Конрада II, не стали люди терпеть и бесчинства французов, а последней каплей стала раздача сицилийских земель вместе с крестьянами французским феодалам и перенос столицы Сицилийского королевства за пределы острова, из Палермо в Неаполь. После этого и рядовые граждане, и сицилийская знать объединились, твёрдо вознамерившись избавиться от незваных гостей на своих территориях. 29 марта 1282 года в церкви Палермского кладбища пробил колокол к ночному богослужению. И в тот же миг по улицам побежали глашатаи, призывая всех сицилийцев восстать против французских оккупантов. Этот призыв был встречен горячо и с огромной охотой. Сицилийцы преследовали французов и безжалостно с ними расправлялись, началась массовая резня. Всех, в чьём происхождении не было уверенности, мятежники проверяли «лингвистически», и тех, кто не проходил этот своеобразный тест, постигала печальная участь. Восстание завершилось истреблением почти всех французов. Те из них, кому посчастливилось выжить, были изгнаны с острова, который полностью перешёл под власть повстанцев. Те, в свою очередь, понимали, что сами с управлением не справятся, а потому предложили корону арагонскому королю, лишь бы не возвращаться обратно под французов. Арагонский правитель не отказал и официально занял сицилийский престол, ознаменовав своей коронацией для острова Испанский Период, который, однако, ознаменовался для Сицилии лишь чёрной полосой из-за политических взглядов монарха, отказавшегося признавать сюзеренитет Папы. Испанцы занимали сицилийские земли долго, однако в 1847 году строптивый народ вновь поднял бунт против действующего тогда монарха, который захотел объединить Сицилию и Неаполь, что, разумеется, не пришлось по вкусу сицилийцам и вызвало общественное возмущение. После свержения испанцев остров временно был предоставлен самому себе, однако спустя тринадцать лет Сицилия вошла в состав Итальянского королевства. С тех пор её покой и процветание нарушались лишь однажды, в эпоху Второй Мировой. Смертоносный мятеж 1282 года описывали в своих произведениях такие деятели итальянской культуры, как Данте Алигьери и Джузеппе Верди*, а само событие оставило неизгладимый след в истории. Его прозвали Сицилийской вечерней. Забавно, но в народе укрепился миф, будто бунтовщики скандировали лозунги: «Morte Alla Francia, Italia Anela!»** — и из первых букв каждого из слов этой фразы образовалось наименование «mafia». Федерико откровенно посмеивался над теми людьми, которые верили этой безумной сказке. Он знал историю Сицилии наизусть и мог в любой момент процитировать любое событие — Восьмая сильно позаботилась о том, чтобы её внуки знали историческое наследие той земли, где зародился и расцвёл их семейный бизнес. А потому Федерико знал наверняка, что такая интерпретация происхождения слова «мафия» не более чем красивая сказка, ведь на тот момент, когда впервые была произнесена эта фраза, никакой единой Италии не существовало. Сицилийцы же и вовсе никогда не были заинтересованы в итальянском единстве, будучи привязаны исключительно к своему родному острову. И по сей день местные жители поправляют туристов, которые называют сицилийцев итальянцами. Слишком разнятся их истории, чтобы жители острова и континента могли бы чувствовать себя единым народом. Федерико усмехнулся. Его бабушка горячо привязалась к Сицилии, так как Второй Вонгола, которого женщина глубоко чтила, был родом именно отсюда, да и сама Даниэла была вынуждена длительное время оставаться на Сицилии, не имея возможности уехать, и пережила вместе с этим островом самый страшный и тяжёлый период Новейшей Истории. Но можно ли Вонголу назвать сицилийцами? Формально, конечно, оно так и есть: Второй Вонгола, Третий, Четвёртый и их потомки относились именно к этому народу. Всё началось с Пятого, который решил закрепить связь между Примо и Секундо не только кровно, но и культурно, а потому вместе со своей семьёй переехал на родину своего дедушки Джотто, в Тоскану, во Флоренцию, и обосновался там. Все последующие лидеры управляли семьёй уже из Флоренции, держась от бизнеса на безопасном расстоянии. На Сицилию же приезжали либо на кратковременный отдых, либо по работе, на церемонии или переговоры. Вот и сейчас дон Тимотео был здесь лишь потому, что союзники из Америки попросили о деловой встрече. А его сыновья были рядом с ним, в теории, чтобы набраться опыта, но на практике отец почему-то решил их не допускать к ведению переговоров и держал всю информацию в тайне. Из Койота и Висконти тоже вытянуть ничего не получилось, оба молчали и всячески избегали расспросов. Серджио, вопреки ожиданиям, пост Внешнего Советника так и не получил, а с тем иноземцем, который потеснил их названного брата с облюбованной должности, никто из сыновей Девятого достаточно хорошо знаком не был. Приходилось мучиться неведением и гадать, каковы причины такого отстранения собственных наследников. До вчерашнего вечера Федерико был уверен, что причина проста и банальна: отец считал, что они ещё не готовы вникать в дела бизнеса, подводил их к этому медленно, постепенно, пытался подготовить твёрдую почву, на которую они смогут встать, обеспечить гарантии безопасности на первых порах. Конечно, Федерико такая тактика тоже не радовала, ведь он был уверен, что уже готов к тому, чтобы присоединиться к отцу в управлении. Он для этого много работал и учился без устали, постоянно самосовершенствовался и открывал новые границы. Даже до полного набора хранителей ему не хватало лишь Грозы. Конечно, были идеи предложить Серджио присоединиться, но тот так горел своими мечтами о должности консильери, что Федерико становилось стыдно лезть к нему с такими вопросами. А потом у них уже установилась связь с Энрико, и стало ясно, что от этого варианта придётся отказаться. Энрико… он опередил своего младшего братца ещё на этапе рождения, но Федерико, сколько себя помнил, постоянно стремился опередить того во всём остальном: в силе, в выносливости, в учёбе, в талантах, в умениях, в знаниях, в успехах, во влиянии среди солдат, да даже в росте! Стремился затмить его в глазах солдат, в глазах союзников и, разумеется, в глазах отца. Это было непросто, но он старался, работал и достиг своей цели. Солдаты его уважали и подсознательно воспринимали как следующего лидера, на официальных вечерах союзники и противники Вонголы смотрели именно на него, порой даже пытались заискивать перед ним, а любовью отца он овладел безраздельно. И вот вчера отец вдруг говорит, что планирует передать управление семьёй Энрико. Да, это было заявлено неофициально и лишь в кругу родных. Но ведь это было произнесено вслух, эти слова все запомнили и усвоили — наследник официально теперь только старший из сыновей, выбрали его. Федерико стиснул зубы до скрежета. Почему Энрико?! Неужели дело только в его первенстве? Но ведь это первенство только по рождению, а не по достоинству! Федерико превосходил своего старшего братца во всём, умел всё, чего не умел тот, знал всё, чего никак не мог знать тот, и умел то, чего при всём желании никогда не сможет суметь брат. Да ведь тот даже не знает так глубоко историю и культурное наследие Италии, Сицилии и собственной семьи! Как можно доверить управление человеку, который не знает, кто он такой? Который не помнит традиций? Который даже не старается вникнуть во всю суть, нырнуть на самую глубину? А ведь без понимания своего прошлого и никакого будущего быть не может. К тому же Энрико — мягкий, неуверенный хлюпик, который даже на оскорбление бывает ответить не способен из-за какой-то эфемерной вежливости и тактичности. Им легко манипулировать, его запросто можно склонить в любую сторону, ведь он робкий и даже не посмеет спорить с тем, кого считает авторитетнее себя. Слабак, мямля, тряпка. Неужели папа не видит, что такой босс погубит Вонголу? Федерико выдохнул, взяв себя в руки и умерив свою злость. Конечно, в нём просто говорит обида. Нехорошо так думать о старшем. Даже несмотря на то, что Федерико потратил не один год на это призрачное соревнование больше с самим собой, нежели с братом, Энрико он в самом деле очень любил. Старший брат имел удивительнейшее свойство — он всегда был рядом, когда был нужен. Никогда не обижался на подколки, всегда прощал за слова, которые его сто процентов задевали, никогда не отворачивался и не отказывал в помощи. Папа, бабушка, Койот, Витторио… никто не давал Федерико столько же тепла, понимания и поддержки, сколько давал старший брат. Нужно об этом помнить и быть благодарным. Федерико ощутил где-то в груди укол совести, внезапно ему стало стыдно за те оскорбительные мысли. Ведь Энрико относился к своему младшему брату с искренней любовью, заботой и участием. На памяти нашёлся всего один случай, когда от старшего брата внезапно повеяло холодом и злостью — вчера утром, в саду, когда Федерико спросил о Серджио. Правда, причины столь болезненной реакции Федерико так и не понял, но списал всё на то, что у старшего просто за годы всепрощения накопилось. В остальном же Энрико всегда был готов подставить плечо. Так, возможно, теперь пришла очередь Федерико подставить плечо в ответ? Всё-таки Федерико искренне считал себя более подготовленным к положению босса. А значит, он мог бы помочь брату, уже просто предоставив свои знания и наблюдения и том же пламени или помочь тому научиться правильно ставить себя в обществе, чтобы было легче потом вести дела. При этих рассуждениях что-то болезненно защемило внутри. Ощущение напоминало затупившуюся иголку, которую чья-то жестокая рука медленно ввинчивала в самое сердце. Но Федерико отогнал это чувство и упрямо сжал кулаки. Нельзя поддаваться. Нужно идти дальше, уметь уступить, когда нужно. Поэтому надо взять себя в руки. Федерико ещё раз вгляделся в умиротворяющий рассветный пейзаж города, открывающийся с балкона, и вернулся в комнату. Подошёл к письменному столу, на котором со вчерашнего вечера так и оставалась лежать пухлая тетрадка со всевозможными вкладышами, на страницах которой мелким, убористым почерком были записаны годы изучений и наблюдений за пламенем и его возможностями. Парень любовно огладил пальцами надтреснутый кожаный чёрный переплёт, будто в знак прощания. «В конце концов, если ты решил, что Савада больше подходит на эту должность, то я не буду из-за этого огорчаться. Ведь, по сути, это ничего не меняет. Я уверен, что тебе лучше знать, как поступить. А я всё равно останусь частью семьи, и не важно, буду ли я при этом Внешним Советником или нет». Наверное, стоит начать больше прислушиваться к Серджио, порой он говорит настолько дельные вещи, что остаётся лишь удивляться его разумному и взвешенному подходу к любой ситуации. В груди что-то снова больно кольнуло. Серджио… а ведь отец поступил с ним так же. Тоже отдал его место другому. Значит, вот, что он чувствовал. Теперь Федерико понимал. Ну да ладно, не время сейчас об этом думать. Ссориться с Энрико из-за решения отца и развязывать конфликт — плохая мысль. Результата это не принесёт, таков уж был их отец — если что-то решил, то от своей задумки и на смертном одре не откажется, доведёт до конца. Не в силах Федерико было бороться с таким упрямством и пытаться изменить отцовское решение. Но в его силах было приложить максимум усилий, чтобы это решение не привело к катастрофе для всей Вонголы. В конце концов, ведь это важнее собственных амбиций, так? *** Интересно, много ли кто задумывается, как хорошо иметь собственную постель? Большую, просторную, удобную мягкую. Чтоб можно было просто утром, никуда не спеша, раскинуться на ней в позе морской звезды и лежать, смотря в потолок, наслаждаясь просто самой возможностью так сделать. Чувствовать, как приятно тянутся мышцы спины, рук и ног, сминать пальцами простынь, ощущая ещё тёплую после сна ткань. По лицу Занзаса сама собой расплывалась довольная улыбка, когда он, лёжа на кровати, сквозь чуть прищуренные глаза наблюдал за игрой солнечного света, льющегося из огромного окна, в хрусталиках дорогой люстры. Согретые призмой стекла солнечные лучи ласкали тело теплом, от чего парнишку слегка разморило и клонило обратно в сон. Хоть как-то двигаться было крайне лениво, все дела казались такими неважными и ненужными, их можно было отсрочить, отложить, оставить на потом, чтобы сейчас просто лежать на широкой кровати и тонуть в полусонной неге. Живя на ферме, мальчик привык вставать рано, чтобы побыстрее уйти из дома, пока Мауро и Беатриче не затеяли очередной грандиозный скандал, и отправиться на «заработки». Но сейчас, по привычке проснувшись с лучами солнца, парнишка вдруг обнаружил, что не хочет спешить выбраться из-под тёплого одеяла и покинуть уютную постель. Не было криков, голода, переживаний, были только мягкие подушки, покой и сытый желудок. Как вообще в таких условиях могут существовать люди, встающие рано по собственной воле? Наверное, Занзас впервые чувствовал себя настолько хорошо и надёжно. И от этого хотелось забыть обо всём и проспать до обеда, лишь бы не покидать этого умиротворённого состояния. Наконец-то в его жизни всё пошло на лад, ему не нужно ни о чём беспокоиться, он может расслабиться и ни о чём не волноваться, ведь впервые у него всё складывается, как надо. Постепенно потеряв последнюю нить, связывающую его с реальностью, Занзас вновь задремал. Воспоминания закружили пёстрым хороводом, хаотично сменяя друг друга с огромной скоростью. Будто чьи-то чужие руки перебирали фотографии, вытягивая их в произвольном порядке. Словно это была плёнка, которую высматривал режиссёр по отдельным кадрам, силясь что-то найти. Наверное, так сказался стресс минувших дней. Всё резко оборвалось, когда в дверь негромко, но настойчиво постучали. — Занзас, — хоть это имя и было произнесено мягким голосом Энрико, но всё равно неприятно резануло слух. — Ты ещё спишь? Занзас слегка скривился с непривычки и неохотно закопошился на кровати, пытаясь выбраться из плена одеяла. — Нет, — параллельно вяло кинул он в ответ. — Что-то случилось? Куда-то зовут? Быстрый взгляд на окно — всё ещё утро, значит, спал недолго. Мальчишка спрыгнул босыми ногами на пушистый ковёр, подошёл к двери и приоткрыл её, высунув взлохмаченную голову наружу и уставившись на старшего брата заспанными глазами. — Ну, можно и так сказать, — улыбнулся тот. — Давай-ка, приводи себя в порядок, папа хочет с тобой поговорить. Всю сонливость мгновенно как рукой сняло. Занзас напрягся. Зачем его хотят видеть? Сознание тут же подбросило самый худший вариант. Неужели о той встрече в кафе уже стало известно? В таком случае его зовут, чтобы… чтобы что? Предостеречь об опасности? Или допросить? Внезапно мысли прояснились, и мальчик почувствовал, как внутри него что-то начинает рушиться. Теперь всё встало на свои места: и мрачная сосредоточенность донны, и предполагаемая слежка Федерико, и, возможно, этот неожиданный разговор с отцом. Занзас еле удержался от того, чтобы не стукнуть себя со всей силы по лбу. Каким же идиотом он себя чувствовал: ему следовало сразу подумать, что новичок, о чём-то разговаривающий и что-то обещающий стороннему, но странно-осведомлённому человеку с улицы, выглядит, как минимум, подозрительно. Значит, точно будет допрос. И с пристрастием. А что по итогам? Отвернутся? Выкинут обратно на улицу? Или что-то ещё хуже? Дышать стало трудно, мысли путались между собой, в горле образовался ком. Сердце бешено колотилось о рёбра, паника накрывала волной. — Эй, — Энрико заметил состояние мальчика и, видимо, растерялся, недоумевая, что вызвало такую реакцию. — Ты чего? Что случилось, тебе плохо? Однако все вопросы парня остались без ответа. Тогда тот осторожно и робко прикоснулся к плечу мальчика. Занзас поднял на брата напуганный расфокусированный бегающий взгляд, но ни слова так и не произнёс. Энрико сосредоточенно нахмурился, закусив губу и соображая, что в таких ситуациях надо вообще делать. Пытаться и дальше заговорить с ребёнком было бесполезно, и потому юноша не нашёл ничего лучше, чем, аккуратно поддерживая под острый локоть, затащить того обратно в комнату. Усадив Занзаса на кровать, Энрико отошёл к небольшому журнальному столику и налил из стеклянного графина в стакан немного воды, после чего предложил мальчику. Тот неуверенно принял стакан и попытался отхлебнуть, но всё тело парнишки била настолько сильная дрожь, что даже держать стакан ровно не получалось. Стоило поблагодарить Энрико за то, что он наполнил ёмкость не до краёв, иначе бы уже все простыни вымокли от расплескавшихся капель. Кое-как вновь овладев своим телом, Занзас всё же сделал небольшой глоток. Ожидаемо подавился и закашлялся, вернув стакан старшему брату. Энрико же почти сразу плеснул немного воды себе на руку, всё же намочив простынь, и настойчиво провёл ей по лицу мальчика. Прохладная влага на лбу и щеках смогла чуть-чуть привести в чувства и заставить успокоиться. А одеяло, заботливо накинутое на плечи парнишки руками брата, дало слабое чувство защищённости. — Ну как? Немножко отпустило? — Энрико мягко опустился рядом с мальчиком, бережно приобняв за всё ещё подрагивающие плечи. Тот в ответ смог лишь рассеянно кивнуть. Парень прижал голову мальчика к груди и ласково погладил пальцами по чёрным жёстким волосам. — Тише, всё хорошо. Всё закончилось, — убеждал он вполголоса. — Ты чего так разволновался? — Да так, — скомкано бросил Занзас. — Просто сон дурной вспомнился, — ответил он уклончиво. Мальчик сделал вялую попытку отстраниться от брата, но тот лишь крепче прижал его к себе, продолжая перебирать пальцами тёмные пряди. Занзас ощущал размеренное дыхание брата и слышал монотонный стук его сердца. От парня вновь исходила тёплая умиротворяющая аура пламени, помогая мальчику расслабиться. И, казалось, постепенно, медленно-медленно, но спокойствие Энрико переходило к нему самому. Тело переставало трясти, пульс уже не колотился как бешеный, дышать стало легче, вернулась способность более-менее свободно говорить. Кажется, Энрико это тоже почувствовал. — Может, выговоришься? Иногда помогает, — предложил парень, но тут же поспешно добавил: — Если хочешь, конечно. Занзас задумался. С одной стороны, ему не хотелось жаловаться на свои проблемы каким-либо сторонним людям. Но с другой, и в самом деле было желание поделиться переживаниями хоть с кем-то, не держать всё, что накипело, в себе. Вот только нужно ли? Ну, расскажет он всё как есть Энрико. И какая у того будет реакция? А вдруг опасения Занзаса ложные, отец зовёт его не по этому поводу, и можно не переживать? Тогда от чистосердечного перед ещё одним человеком может стать только хуже. Поводов нет, а клеймо-то останется. — Нет, всё в порядке, — Занзас попытался выдавить из себя улыбку, но вышло крайне неубедительно. — Да, я вижу, — мягко, но с ощутимой долей скепсиса заметил Энрико. — Но это твоё решение, я не настаиваю, — парень выдохнул и чуть приподнял голову младшего брата за подбородок. Тыльной стороной ладони ощупал щёки и лоб парнишки и вновь задумчиво свёл к переносице брови, вновь сосредоточенно закусив губу. — Как ты себя чувствуешь? Ты горячий, мне кажется, у тебя температура. Может, тогда, я скажу папе, что ты заболел и не можешь прийти, а ты сегодня отлежишься? Занзас заторможено покачал головой. Предложенный Энрико вариант был чертовски соблазнителен, но принять его мальчик не мог. Он хотел пойти и узнать, что же всё-таки от него хочет отец. Иначе придётся мучиться неизвестностью и тревогой, вновь себя накручивать и нервничать. — Нет, всё хорошо, — уверил он парня. — Я чувствую себя нормально, а жар, наверное, из-за пламени поднялся, — Занзас с досадой скрипнул зубами. — Я его ещё слабо контролирую. Энрико понимающе улыбнулся и в очередной раз пригладил непослушные чёрные волосы брата. — Точно уверен? — всё же ещё раз уточнил он, на что мальчик решительно кивнул. — Хорошо, тогда собирайся, я подожду снаружи. Молодой человек встал с кровати и покинул комнату, оставив мальчика одного. А вместе с ним комнату покинула и аура гармонии, из-за чего в душе снова заворочался червь тревоги. Занзас ещё немного посидел, укутанный в одеяло, приходя в себя. Потом медленно сполз на ковёр и неспешно начал собираться. Рука пошарила в кармане вчерашних штанов в поисках клочка бумаги с номером. *** Кости после сна ломило — видимо, ворочался сильно и принимал неудобные позы. Спина и поясница ныли, ноги были ватными. Да и в целом возраст чувствовался. За окном утренний ветер перебирал ажурные листья кустарников, увенчанных ярко-красными колючими плодами. Всё-таки чудесный выбор для зелёного оформления дворика. Довольно практичный. Протерев глаза, мужчина с раздражением заметил, что вчера смыл грим с руки недостаточно хорошо, и на кончиках пальцев были заметны маленькие тёмные пятна. Воспоминания о вчерашнем дне вообще были не из приятных. Подумать только, мальчишка-уличный вор — сын Вонголы. Да это даже звучит смешно! И ладно бы сам Винченцо, он ещё мальчик маленький, глупый, наивный, мало ли что мог себе нафантазировать, тем более что мать у него больная, возможно, и ему дурная наследственность перепала. Но какого чёрта сама Вонгола подыгрывает его нездоровым вымыслам? И ведь это даже на видимость не списать, там в кафе, где произошла их последняя встреча, мальчишку сопровождала сама донна Даниэла. А ведь казалась женщиной разумной, должна была сразу понять, что с Винченцо вышло странное недоразумение и никакой он ей не внук. Так в чём же дело? Неужели она в самом деле признала в нём родство? Или её почтенные годы внезапно взяли своё, и теперь бедняга просто чудит? В таком случае, остаётся её только пожалеть, печальный конец для поистине великой женщины. Фабрицио вздохнул. Внук не внук, а все планы своим неожиданным родством эта мелюзга попортила. Ещё в тот день, когда этот дворовый щенок пришёл и ластился к руке Валентино в надежде на подачку, Фабрицио смог разглядеть в нём мощнейшее пламя, о котором, как оказалось, и сам мальчишка даже не подозревал. Впрочем, это было Фабрицио только на руку. Со своими товарищами он информацией никогда не делился, решив использовать ребёнка исключительно в своих интересах. А заинтересованность в этом недоноске у мужчины была самая прямая. О деятельности семьи Эстранео ходило множество омерзительных слухов, но большинство предпочитало игнорировать или вовсе не верить. Их можно было понять, слухи об экспериментах над детьми могли бы вогнать в ужас кого угодно, а потому политика неверия была крайне распространена: ну не могут же существовать такие ублюдки, которые рассматривают детей исключительно в качестве расходного материала! Однако они существовали. И были такими не одни. Репутация семьи Бовино была намного чище, а если кто-то и шептался об их союзничестве с Эстранео, то их никто и слушать не хотел. Умельцы-Бовино скрывались куда лучше, нежели их коллеги, и благодаря своим тайным экспериментам с пламенем в рекордно короткое время стали одной из сильнейших семей. Если смотреть объективно, то во многом превосходили ту же Вонголу. У Бовино были люди с мощным пламенем всех сортов и видов, передовые технологии, куча научных проектов, способных перевернуть мир, и талантливые умы, готовые воплотить их в жизнь. Проговаривали, что они уже начали опыты с пламенем, направленные на то, чтобы обуздать его, как атом, выявить всю суть, открыть новые возможности, невиданные доселе. Такими темпами, лично Фабрицио бы не удивился, узнав, что лет через двадцать Бовино смогут укротить само время и заставить даже его работать на себя. Однако они на этом поприще всё же были новичками, у них не было ни богатой истории, ни великих предков, ни авторитета, ни влияния, из-за чего Бовино пока что не воспринимали всерьёз в качестве конкурента. Но ведь это дело наживное. Бовино уже показали, что трудностей они не боятся и готовы упорно пробиваться на вершину. И нет сомнений, что в скором будущем они проявят свою мощь и докажут, что достойны места нового лидера. Уйди Вонгола в небытие, и пьедестал первенства заняли бы именно Бовино. Фабрицио был с этой семьёй ещё тогда, когда она лишь начинала свой стремительный взлёт на преступный Олимп, хоть официально её частью никогда и не являлся. Вёл гражданскую жизнь, занимался в основном поставкой материала, в том числе и живого, а его за услуги благодарили покровительством и защитой. Вполне себе выгодная сделка. На Винченцо у мужчины уже были далеко идущие планы. Бовино отстегнули бы сколько угодно за мальчишку с настолько сильным пламенем. Да и самому Винченцо так было бы даже лучше. Он всего лишь отброс с улицы, а так у него бы появился шанс пополнить ряды перспективной молодой семьи, жить в достатке и роскоши. Либо сдохнуть в ходе очередного эксперимента — в его положении не самая худшая участь. Договор был уже заключён, Фабрицио готовился со дня на день передать мальчишку в руки Бовино, как внезапно влезает вездесущая Вонгола и рушит все планы, как карточный домик! Благо боссов это только порадовало. Их логика была проста: используя мальчишку, надавить на Вонголу и поставить её в зависимое положение. В теории просто, на практике почти невозможно. Но да ладно, Фабрицио это уже мало тревожило. Он сделал всё, что от него зависело, а с остальным пусть сами разбираются. Будто бы у него дел других нет, кроме как следить за каким-то вонгольским выродком. От мыслей отвлёк внезапный звонок телефона, неожиданно громкий в умиротворённой тишине комнаты. Потянувшись и слегка размяв поясницу, старик отошёл от окна к столу, на котором в нетерпении чуть ли не подпрыгивал гаджет, продолжая скандировать надоедливую мелодию. Фабрицио посмотрел на номер. Сочетание цифр оказалось незнакомым, это был ни кто-то из начальства или коллег. Пожав плечами, мужчина наконец ответил: — Да? Я вас слушаю. — Сможешь сегодня в час встретиться? — тут же отозвался знакомый детский голос, искажённый динамиком. — А, Винченцо, — тут же напустил в интонации елея Фабрицио. — Рад, что ты всё же откликнулся на мою просьбу, ты даже не представляешь, как сильно ты выручаешь меня! — наигранно-трагично воскликнул он. — Раздражаешь, — цыкнул мальчишка. — Лучше скажи, где встретимся? — На нашем старом месте, — ответил Фабрицио. С другого конца линии раздались оборванные гудки. Губы сами расплылись в щербатой улыбке — мальчишка клюнул, как и ожидалось. Пальцы быстро застрочили новый номер. Кто бы мог подумать, что безумный план Бовино удастся? *** Занзас шёл по коридорам, ощущая на себе обеспокоенный взгляд старшего брата. Энрико следил за мальчиком, будто тот в любой момент мог свалиться без чувств. И поводы так думать и переживать были: видно, недавний приступ ещё не до конца отступил, так как лицо мальчика было настолько белым и безжизненным, что напоминало бумагу. Движения скованные, деревянные, будто бы мальчик сам не чувствует своего тела и идёт, словно игрушечный солдатик — только пока завод не кончится и он не замрёт на месте, не в силах больше ступить и шага. Сам же Занзас невидящим, остекленевшим взглядом смотрел вперёд, не в силах разглядеть и того, что было перед самым носом. В горле пересохло, и поперёк встал ком, не дающий не то что сглотнуть, но и вдохнуть нормально. С каждым шагом мальчик всё замедлял ход. Ему чудилось, что его ведут не в отцовскую комнату, а в тюрьму. Тёмную, холодную, закрывающую неприступными каменными стенами от мира. Нет! Даже не туда. Это наказание выглядело слишком хорошо, слишком мягко, чтобы быть достойным его. Казалось, за очередным поворотом обнаружится эшафот, а не очередной светлый коридор. Но этого всё никак не происходило, и воображение расходилось ещё сильнее, а нервы готовы были просто отказать. Колени тряслись, ноги не слушались, а пальцы намертво вцепились в злосчастный карман. В абсолютно пустой карман. Кто-то рылся в его вещах. Кто-то смог незаметно украсть листочек с номером, и теперь неизвестно, где эта пресловутая бумажка, в чьих руках и как похититель собирается ей воспользоваться. И, пожалуй, самое страшное — всё это случилось в присутствии Занзаса, а он этого даже не заметил. Его страхи, что Девятый узнает и объявит предателем, становились всё реальнее. В реальность мальчика вернул лишь сильный толчок, чуть не сбивший его с ног. Но чужие руки сумели вовремя его поддержать, не дав упасть. — Ой, прости, — виновато улыбнулся незнакомый блондин, продолжая держать мальчика за плечи. Занзас бегло оглядел парня и убедился, что раньше его не встречал. Он бы точно запомнил кого-то с манерой столь примечательно одеваться. Остроносые чёрные туфли, шёлковая пепельно-розовая блуза с бантом на шее, классические серые брюки со стрелками и в цвет им лёгкое пальто и заломленный набок берет. И куда он только в таком виде собрался? Да ещё и утром. Конечно, в Италии можно часто увидеть стильно и красиво одетых мужчин и женщин, но этот модник даже среди них бросался в глаза. — Ты не ушибся? — участливо поинтересовался блондин, ласково улыбнувшись. — Нет, всё в порядке, — отпрянул от него Занзас. — Куда так спешишь, Витторио? — Энрико приветливо кивнул парню. — Да так, — названный Витторио вернул старшему Вонголе его жест и отступил на почтительное расстояние. — У меня запланированы кое-какие дела в городе, — уклончиво ответил он. — Самое время, — протянул старший Вонгола, бросив взгляд на наручные часы. — Считаю, чем раньше сделаешь, тем скорее освободишься, — пояснил Витторио. — И какие у тебя вообще могут быть дела в городе? — изумлённо приподнял бровь Энрико. Действительно, какие? Показ мод? Фотосессия на глянцевую обложку? Да вроде бы Милан на другом конце страны. — Неужели Федерико уже с утра дал тебе какие-то поручения? — Нет, у меня дела личные, — покачал головой его собеседник. — Встреча со старым знакомым, если конкретнее, — вежливо, но с явной неохотой ответил он. — Целую жизнь с ним не виделись, а тут появилась возможность увидеться. — И сколько времени это займёт? — нахмурился Вонгола. — Не много, я не могу позволить себе отлучиться надолго, — прикинул Витторио. — Просто поговорим о самом важном. А после сразу же разойдёмся каждый по своим мирам. — И то верно, — согласился Энрико. — Не задерживайся особо, ты здесь нужен, да и Федерико тебя обыщется. — Полагаю, в случае моей задержки искать будет не только он, — выдавил Витторио настолько кислую улыбку, что аж скулы заболели лишь при взгляде на неё. — Переживать не стоит, он в курсе моей отлучки и лично дал мне разрешение, — на секунду Занзасу показалось, что в глазах парня зажглось некое превосходство над старшим Вонголой. — И да, — внезапно протянул он, — пока ещё тут и не забыл. Тебе не кажется, что с мальчиком не всё в порядке? Он весь бледный и отрешённый, как призрак. А ну-ка, погляди на меня, малыш. Парень аккуратно обхватил пальцами лицо Занзаса и чуть приподнял, вынуждая смотреть в глаза. Глаза у этого молодого человека оказались холодными, морозящими, неприятными. А цепкий пристальный взгляд убивал любое желание хоть когда-либо заглядывать в голубые радужки. На лице Витторио проступило беспокойство. — Посмотри, он же не здоров, — вновь обратился он к Энрико. — Поверь, я это вижу, — согласно кивнул тот. — Тогда, может, ему стоит вернуться в постель? — предложил парень. — Я чувствую себя нормально, — возразил Занзас, привлекая внимание. — Со мной всё хорошо, не надо переживать, — резко бросил он, сердито глядя на Витторио. — Уверен? — не отступал так просто тот. — Я уже пытался, — пресёк его Энрико. — Это его решение, оставь. Иди по своим делам, не теряй времени. — Да, конечно, — не стал настаивать его собеседник. — Хорошего дня. — Взаимно, — кивнул старший Вонгола. Витторио обогнул их и стремительно исчез где-то за поворотом. — Кто это был? — полюбопытствовал Занзас, отвлечённый от своих мрачных мыслей. — Такой неприятный. — Его зовут Витторио Буджардини, — пожал плечами брат. — Федерико признал его своим хранителем Тумана, вот он среди нас и ошивается. Хранитель Федерико? Что ж, теперь всё встало на места. — А чем он занимается? — спросил мальчик, решив начать издалека. — Ну, конкретно сейчас, не тем, чем следовало бы, — усмехнулся Вонгола. — А вообще, чёрт его знает, если честно. Зачастую обязанности Туманов сводятся к тому, чтобы прикрывать семью и незаметно выявлять вражеских людей поблизости или засланных в ряды. Но в чём обязанности этого типа, наверное, сможет ответить только Федерико. И то сомневаюсь. — И почему его тогда держат? — удивился Занзас. — Он — хранитель, — вновь пожал плечами Энрико, будто бы ответ был очевиден. — В некотором плане, официальное доверенное лицо, близкий человек одного из отпрысков Вонголы. Это его положение, которое обязывает его быть рядом с Федерико, слушаться его и защищать от внешних угроз. — И как, получается? — спросил Занзас, и прозвучало чуть резче, чем хотелось бы. Энрико потрепал мальчика по волосам. — Как видишь. По крайней мере, поводов для недовольства его работой он не давал, да и Федерико ему доверяет. — А ты? — испытующе глянул на него Занзас. — А мне особо до него дела нет, — отмахнулся Энрико. — Пересекаемся редко, друг друга не трогаем. — Насколько этот Витторио сильный? — мальчик напрягся, ловя каждое слово. — Ну, так точно сказать не могу, — протянул Энрико, задумавшись. — Я видел его в деле всего пару раз, но не припомню, чтобы он совершал нечто на грани фантастики. Думаю, уровня среднего или чуть выше, раз Федерико его всё-таки признал. — Он может становиться невидимым? — наконец прямо спросил Занзас. Энрико притормозил и посмотрел на младшего брата. — Ты снова касаешься этой темы, — заметил Вонгола. — Меня это начинает беспокоить. Койот был тогда прав, ты что-то увидел? Слушай, — парень присел перед мальчиком на корточки, — Я всё понимаю, у каждого есть право на свои тайны, но если ты действительно видел что-то подозрительное, связанное с Туманом, то лучше об этом рассказать. Это не шутки, Туманы опасны своей непредсказуемостью, им нередко удаётся провести даже более опытных и внимательных людей, оставшись незамеченными. Возможно, где-то у нас под носом разгуливает враг, а мы и не догадываемся. Если это так, то ничем хорошим это не закончится, а твоё молчание может стать роковым. Я хочу верить, что виной твоим вопросам лишь детское любопытство, но всё же прошу, если Койот был прав, то расскажи, что ты видел. Энрико умолк, пристально смотря на Занзаса. Тот нахмурился и отвёл глаза в сторону. После недолгого размышления всё же нашёл слова, чтобы успокоить Энрико и при этом не выдать свою маленькую тайну, и без того ставшую большой проблемой. — У меня иногда чувство, будто кто-то следит за мной, — произнёс он, всё еще не смотря на брата. — Но когда я оборачиваюсь или пытаюсь подловить, то никого вокруг не вижу. Вот я и подумал, может быть так, что за мной следит Туман, ставший невидимым. — Небеса святые, и ты всё это время молчал? — изумился Энрико. — А вдруг мне лишь кажется? — Занзас наконец заглянул в глаза парню, сделав максимально растерянное лицо. — Подставлять кого-то я тоже не хочу. — Ценю твоё благородство, но лучше такие детали не замалчивать, — упрекнул его старший. — Это слишком серьёзно. Лучше ошибиться в подозрениях на этом свете, чем быть воспетым за порядочность на том. — Прости, я об этом не подумал, — виновато потупил глаза в пол Занзас. Сработало. Энрико успокоился и лишь тяжело выдохнул, вновь поднявшись в полный рост. — Ничего страшного, по крайней мере, пока что, — уверил он. — Я, пожалуй, скажу Койоту о твоих наблюдениях, он разберётся с возможным преследователем, не беспокойся. А почему твоё внимание привлёк именно Витторио? — спросил парень. — Ты сам сказал, что он — человек Федерико. А тот меня не слишком любит, ты ведь помнишь. Вот я и подумал, может, это он ко мне на хвост подсадил своего хранителя, чтобы шпионить, — пожал плечами мальчик, когда они продолжили свой ход. — Очевидно же. — Вполне логично, — согласился Энрико. Ненадолго повисло молчание, каждый был в своих мыслях. — А сколько у Федерико ещё хранителей? — задумчиво спросил мальчик, нарушив тишину. — Помимо Витторио, пять. Все, кроме Грозы, — ответил старший. — Правда, здесь ты можешь пересечься только с его Ураганом — Доротеей. Женщина надёжная, но суровая. Что не удивительно, — ученица Койота, он её специально выбирал, — пояснил парень. — Кстати, а кто такой этот Койот? — задал следующий вопрос Занзас. — Ураган папы, — ответил брат. — А так же сотто капо, второй человек после дона. — Что это значит? — не понял Занзас. — Если честно, не хочу сейчас сильно углубляться в структуру нашей иерархии, — признался Энрико. — Пожалуй, приберегу эту обширную тему для наших лекций. Если вкратце, то он руководит остальными хранителями, отвечает за их действия, а в случае, если нашего отца арестуют или с ним случится самое страшное, то именно Койот займёт его место. — Вернее, занял бы, — неожиданно возразил мальчик. — Папа же вчера сказал, что передаст титул тебе. — А, да, — неловко потёр шею Энрико. — Ты не выглядишь особо счастливым, — заметил Занзас. — Тебя разве не обрадовала эта новость? Вы же с детства готовились к тому, чтобы стать боссами, каждый из вас мечтал об этом, разве нет? — Возможно, тебе в твоём возрасте статус дона и кажется чем-то заманчивым, но когда ты станешь старше, то поймёшь, что высокое положение вменяет и высокие требования, которым необходимо соответствовать. А так же облагает множеством обязанностей и колоссальной ответственностью, — произнёс Энрико. — Не уверен, что готов возложить её на себя. — Почему? — удивился парнишка. — У меня нет достаточного опыта, да и собственных хранителей тоже, — стыдливо закусил губу старший. — Ну, ты же не сегодня и не завтра вступаешь в должность, — напомнил мальчик. — Думаю, папа не позволит тебе занять кресло дона неподготовленным. И хранителей найти успеешь, Серджио же согласился быть с тобой, — на этих словах Энрико как-то нервно отвернулся в сторону. — Слушай, — Занзас резко повернул голову и взглянул на брата так, будто его озарила идея, — а нельзя попросить Федерико уступить тебе своих? Ему-то всё равно ничего теперь не светит, а значит и хранители ему без надобности, разве нет? Да и сам сказал, ему Грозы только и не хватает, а Серджио как раз Гроза. Значит, у тебя может легко набраться полный комплект. Энрико смешливо фыркнул и вновь растрепал ладонью чёрную шевелюру братишки. — Выдумщик, — протянул он. — Если бы всё было так просто. Между Небом и хранителями особенная связь, которую так легко не разрушить. Нельзя просто прогнать своего хранителя или просто уйти от своего Неба, это немножко не так работает. Насильно привязать атрибуты к Небу нельзя, они должны сами решить следовать за ним. Хранители Федерико выбрали его, а не меня, меня они не примут. А братец и вовсе на такое предложение смертельно оскорбится. Он же у нас натура ранимая. — Позёр, — поправил Занзас. — Не без этого, — усмехнулся Энрико, задорно подмигнув, и постучал в дверь комнаты Девятого. *** — Мне помнится, мы договаривались на утро, — встретил Витторио холодный женский голос. Доротея стояла около машины, скрестив руки на груди и грозно сведя к переносице брови. — Моё время ценно, знаешь ли, я не собираюсь посвящать всё его твоим проблемам, — упрекнула женщина. — Боюсь, милая Дора, это вовсе не мои проблемы, — покачал головой Туман, весело улыбаясь. А чего стоило ожидать? У этого человека не было совести, а соответственно и стыд для него оставался понятием чуждым. Он нисколько не смущался тем, что напрягает постороннего человека и отнимает чужое время. Откуда только берутся такие эгоисты? — Это проблемы помасштабнее и, если их не решить, они коснутся и меня, и тебя, и всю семью, — трагично выдохнул он. — Ну да ладно, обо всём расскажу по дороге, — вновь сменил тон с печального на задорный Витторио. Лицо и рука Доротеи зло дёрнулись, будто она изо всех сил держалась, дабы не залепить нахальному коллеге оглушительную пощёчину. — В машину, — скомандовала она, словно плюнув сквозь зубы, и сама села за руль, громко хлопнув дверью. Витторио не заставил себя ждать и тут же устроился на соседнем сидении, сразу пристегнувшись. Выглянув в боковое зеркало, поправил берет и бант на шее. Доротея лишь закатила глаза, раздражённо цыкнув, и завела машину. — Куда направляемся? — уточнила она. — На самую окраину города, — указал молодой человек, не отрываясь от своего отражения. — На кой? — изумилась женщина. — Объясни уже нормально, в чём суть проблемы? К чему все эти шифровки в стенах дома, я понимаю, однако тут мы одни, никто не подслушает наш разговор, можешь выдохнуть и сказать всё прямо. — Говорю: мы в дерьме, — всё ещё с улыбкой произнёс Вито. — Замечательно. А если конкретней? — Дору всегда бесила эта особенность парня — информацию из него чуть ли не клещами тянуть приходилось. — Твой учитель жизни мне не даёт, душа моя, — посетовал жалобным голосом Туман. — Следит за каждым моим шагом. Уверен, он и слежку за мной установил, вот я и не говорю лишний раз ни о чём открыто. Ни к чему ему знать о моих планах. — А мне? — приподняла бровь женщина. — А тебе, милочка, я оказываю доверие, цени это, — самодовольно ухмыльнулся Вито. — Какая милость, синьор, право, я польщена, — съязвила Дора. — Значит так, — жёстко произнесла она. — Либо ты говоришь всё как есть и не юлишь, либо я выкидываю тебя из своей машины, и дальше разбирайся со своими неприятностями как хочешь. — Это не демократично, — обиженно поджал губы Витторио, но, поймав яростный взгляд напарницы, посерьёзнел и продолжил уже без тени веселья в голосе: — Он считает меня предателем, не верит мне, преследует. Ищет момента, ждёт, когда я оступлюсь, чтобы раздавить меня. Трудно было сказать, что в этот момент так неуловимо переменилось в вечно насмешливом и снисходительном голосе. Всего один миг, который парень не уследил, в его голосе мимолётно проскользнула странная тоска. Если бы Дора не знала этого человека, то в эту секунду даже могла бы подумать, что ему не всё равно на мнение окружающих. — Есть поводы? — поинтересовалась она, плавно трогаясь с места и выезжая на дорогу. — К сожалению, недавно появился, — с тяжёлым вздохом признался он, вновь взяв себя в руки. — Ты уже в курсе пополнения в семье нашего дона? — Что-то слышала, — равнодушно отозвалась женщина. — А это тут при чём? — Этот ребёнок появился из ниоткуда, но, как оказалось, смог принести с собой немало проблем, — произнёс молодой человек. — В частности, например? — продолжала расспрашивать Доротея. — Например, довольно странные знакомства, — пояснил Витторио. — Вчера, во время прогулки по городу, к нему обратился за помощью старый знакомый, непонятно как вышедший на его след, и попросил о встрече, дав контактный номер. — Это его проблемы, при чём здесь ты? — не поняла женщина. — Так уж вышло, что всю эту историю мне пришлось подслушать из его личного разговора, о чём какими-то неведомыми мне путями стало известно Койоту. Можно сказать, я сам дал ему косвенное подтверждение его подозрений, — вновь тяжело вздохнул Витторио. — А зачем тебе вообще понадобилось подслушивать чужой разговор? — задала закономерный вопрос Доротея. — Не мне, — возразил Вито. — Это нужно было Федерико, и он попросил меня помочь. — А где твой мозг в это время был? — раздражённо поинтересовалась женщина. — Ладно Федерико, он ещё толком из подросткового возраста не вышел, способен иногда глупость сотворить. Но ты же взрослый… сколько там тебе, кстати? — Этот вопрос неприличный, отвечать я на него не буду, — отказался говорить молодой человек. — Как угодно, — хмыкнула его партнёрша. — В любом случае тебе следовало думать головой и просчитать последствия своих действий. Ты этого не сделал, теперь расплачивайся, — заключила она. — Твои слова ранили меня в самое сердце, но только потому, что ты права, — улыбнулся Вито, но без привычной ехидности, скорее устало. — Я в самом деле оступился. И теперь мне нужно загладить вину. — Я так понимаю, моя обязанность тебе в этом помочь, — быстро смекнула Дора. — В чём заключается твой план по реабилитации? — Найти того странного человека с улицы и побеседовать с ним, — любезно ответил Витторио. — Познакомиться как следует, задать несколько интересующих вопросов. Если знакомство зайдёт слишком далеко, то, возможно, представиться его семье и побеседовать ещё и с ними. Должны же мы знать наших врагов так же, как они умудрились узнать нас, раз способны предугадать чьё-то появление в конкретном месте. — И как ты собираешься выйти на его след? — спросила женщина. — Я уже это сделал. Рука Витторио нырнула в карман серого пальто и выудила оттуда аккуратно сложенный пополам маленький листочек. — Что это? — поинтересовалась Доротея, не отвлекаясь от дороги и едва взглянув на бумажку. — Тот самый номер, — пояснил молодой человек. — Я уже позвонил и назначил свидание, он меня ждёт. — Поэтому ты, как любая приличная леди, решил опоздать? — усмехнулась женщина. — Да успокойся уже, — тяжело выдохнул Вито. — Да, опоздал. Совсем немного. Извини, я сам не рассчитывал, что задержусь. — А в чём причина-то? — всё же спросила Доротея. — Сказать по правде, на эту встречу ждут не меня, а того мальчика, — признался парень. — Нужно было удостовериться, что я смогу максимально точно скопировать его внешность. Ну, и раз уж представился случай, я и в его сознание заглянул. Мало ли, на будущее пригодится, — пожал плечами он. — Совсем больной? — воскликнула Доротея и даже возмущённо обернулась к коллеге, на несколько секунд позабыв о дороге. — Без обид, но с твоим уровнем вытворять такое, всё равно что студенту-первокурснику медучилища проводить операцию на мозге. Ты мог навредить ребёнку, и тогда тебе точно пришёл бы конец. Сомневаюсь, что Девятый спустил бы тебе с рук смерть или безумие своего сына. — Благодарен за столь высокую оценку моих навыков, — уязвлённо и обиженно вскинул голову Туман. — Знаешь, я, конечно, не самый лучший и талантливый иллюзионист, но и принижать мои способности не надо. — Да не в этом суть, — раздражённо прорычала женщина. — Ты ведь сам понимаешь, что умеешь только самые банальные вещи, будешь это отрицать? — покосилась она на открывшего было рот и собравшегося возразить Витторио. Тот стушевался и плотно сомкнул губы, продолжив слушать. — Тебе не кажется, что этого немного недостаточно, чтобы копаться в чужом сознании с целью, иной чем пытки? — вопросила она. — Ты хоть осознаёшь, по какой грани ходил? — Весьма отчётливо, — совершенно серьёзно кивнул Витторио. — И всё же, я тоже не стою на месте в своём развитии. Возможно, ты не поверишь, но я был уверен, что с мальчиком ничего непоправимого не произойдёт. Я знал, что в моих силах сделать всё аккуратно и не навредить. Понимаешь, — обратился он к ней, — он ещё ребёнок. Его сознание мягкое, пластичное, податливое, им можно управлять без особых усилий. Я знал, что справлюсь с задачей. Да, возможно, не так профессионально и незаметно, как иллюзионисты классом выше, но и тут у меня было вспомогательное обстоятельство. Он спал, а во сне разум практически всех людей беззащитен и доступен любому желающему. А если учесть, что последние дни у мальчика выдались нервными, то он даже при всём желании не смог бы защитить свои мысли — состояние не то. Это даже на матёрых взрослых пламенниках работает почти безотказно, не то что на обычном неопытном ребёнке. — И всё равно, это было рискованно, — покачала головой Доротея, но уже спокойнее. — Прошу, избегай так делать. Оставь лишь на крайний случай. Тебе ещё повезло, что тебя за такими действиями не застали. — Вообще-то, я уверен, что как минимум один человек о моих действиях в курсе, — опустил глаза на свои сплетённые в замок пальцы Витторио. — Кто и как? — вновь напряглась Доротея. — Крокент Бауч. Странное имя повисло оборванным звоном в наступившей тишине. Каждый из них молчал и думал о своём: он терпеливо ждал последующих вопросов, она — соображала, как эти вопросы лучше задать. — Откуда такая уверенность, что именно он и именно следит? — наконец решилась спросить женщина. — Можно сказать, он сделал чистосердечное, — уклончиво ответил Вито. — Что тебе первое приходит на ум, когда речь заходит о Новом Орлеане? — Хм, — задумалась она, не понимая, к чему клонит напарник. — Наверное, болота и джаз. — Позитивно, — оценил Витторио. — А мне сразу вспоминается кое-что другое. Он стянул с головы берет, обнаруживая несколько неровно остриженных прядей, и глубокомысленно посмотрел на коллегу. — Догадываешься, о чём я? — всё же уточнил он. — Ты про вуду? — предположила Доротея. — У меня были мысли, что Туман и его способность к иллюзиям находили и занимали определённую нишу в религиях, — сказал парень. — Когда я только попал в семью, моим первым порывом было узнать больше о пламени, в особенности о Тумане. Знаешь, я был раздосадован, что о нём так мало информации. Однако вскоре я наткнулся на то, что и натолкнуло меня на подобные размышления. О первом поколении Вонголы можно найти лишь несчастные обрывки, но среди них я смог найти настоящее сокровище. Тебе знакомо имя Деймона Спейда? — Хм, обижаешь, — отозвалась Дора. — Всё-таки один из величайших Туманов, живших когда-либо. Вроде как, он был хранителем ещё у Примо, но потом переметнулся ко Второму и продолжил работать на него, если не ошибаюсь. — Всё верно говоришь, — подтвердил парень. — Когда я узнал об его перебежке, я стал активно штудировать любую литературу, в которой упоминались времена правления Второго, а так же что-то о его хранителях. Так я узнал, что, помимо всего прочего, Спейд обладал навыком овладевать чужим сознанием и использовать проводников-медиумов, чьи тела захватывал. — Кажется, у кого-то появился кумир, — усмехнулась Дора, глядя на то, с каким огнём в глазах и какой страстью её напарник рассказывал о деяниях Первого Тумана. — Ты не поймёшь, — покачал головой тот. — Я в самом деле восхищаюсь этим человеком, хоть и многого о нём не знаю. Могу ошибаться, но ведь Спейд был графом и солдатом-кавалеристом, да и жил в те времена, когда в Европе ещё даже не было упоминаний о пламени. Сомневаюсь, что при таких данных у него были какие-нибудь учителя и наставники. Выходит, он самоучка и таких небывалых высот добился самостоятельно, исключительно благодаря стараниям и упорству. Эти качества сделали его Легендой, — лицо молодого человека тронула лёгкая светлая печаль. — Я тоже самоучка, который до попадания в семью знал о пламени крайне поверхностно и постигал его лишь методом проб и ошибок. Всему, что я умею, я научился сам, мне никто не помогал. Возможно ли, что когда-нибудь и я смогу достичь таких же высот? — Не хочу давать тебе ложных надежд, — покачала головой Доротея. — Всё-таки о Спейде можно судить лишь по отрывкам из старых книг. Нельзя сказать точно, каким человеком он был и как смог добиться того, чтобы войти в историю как одному из сильнейших. Возможно, он сам по себе был уникумом. Но приободрись, — она чуть повернулась к нему и одарила его тёплой полуулыбкой. — Лично я считаю, что при упорной работе и стараниях, нет ничего невозможного. — Спасибо, — вернул ей мягкую улыбку Вито и прокашлялся. — Так вот, все эти трюки с медиумами заставили меня вспомнить об одном интересном явлении. — Одержимость бесами? — тут же догадалась женщина. — В точку, — кивнул он. — После этого я стал задумываться, а как много в христианстве найдётся моментов, которые похожи на воздействие пламени? — И как? — заинтересованно приподняла бровь Дора. — Результаты, мягко говоря, впечатлили, — размыто ответил молодой человек. — Однако до сегодняшнего дня я сомневался, сколько в моих теориях правды. — И что тебя убедило? — Помнишь, что я говорил про сны? В них сознание уязвимо. Однако есть способ, как даже это обернуть себе на пользу, — заявил Витторио. — Конечно, преимущества сомнительные — если бы Бауч захотел меня во сне убить или свести с ума, то я ничего не смог бы сделать. Да и, откровенно говоря, в любом случае ничего бы не смог, он сильнее меня и просто запечатал бы меня в иллюзии. Но на моё счастье он не собирался причинять мне никакого вреда, по крайней мере, в тот момент. Я смог добиться во сне чуткости сознания к чужому воздействию, моя интуиция завуалированно подсказывает мне во снах, что происходит вокруг. — И что, ты во сне увидел, как он изготавливает на тебя куклу, — скептически хмыкнула женщина, но поймав на себе абсолютно серьёзный взгляд коллеги, напряглась. — Серьёзно? — Абсолютно, — мрачно подтвердил он. — Я более чем в этом уверен. — Я не профи в вудуистике, но, по-моему, классический вольт*** работает не так, — заметила она. — Даже если предположить, что он действительно занимается подобной чепухой, то максимум, что он может сделать — понатыкать в тебя иголок. С чего ты взял, что он таким образом следит за тобой? — Это всего лишь предположение, — пожал плечами Витторио. — Я сам крайне плохо знаком с этой религией и её составляющими, поэтому допускаю, что могу многого не понимать. Бауч же её приверженец, знающий все обычаи и ритуалы наизусть. Думаю, ему доступно куда больше, чем мы с тобой можем представить. Доротея лишь угрюмо кивнула. Оставшийся путь они провели в молчании. *** Взгляды всех присутствующих в комнате устремились на вошедших, из-за чего Занзас оробел и поёжился. Девятый ласково улыбнулся, едва увидев сыновей. — Долго же вы, однако, — мягко укорил он их за излишнюю задержку. И хоть в его тоне не было и намёка на недовольство, Занзас почувствовал, как к щекам прилила кровь. — Это я виноват, из-за меня задержались, — признался он, пристыженный словами отца и пристальным вниманием окружающих. — Он плохо себя чувствует, — встрял Энрико. — Я убеждал его остаться в постели, но он решил прийти. — Занзас, — обратился к мальчику Девятый, и тот поднял голову, встретившись с лёгкой, неуверенной тревогой в глазах отца. Дон Вонгола с явным трудом присел перед ним на корточки, как до того это делал Энрико, и провёл прохладной рукой по детскому лицу. — Это правда? Мальчик только отвернулся, не желая отвечать на этот вопрос. — Если ты болен, то мы можем позвать врачей. Лучше начать лечение сразу и не запускать, чтобы потом не слечь с осложнениями. Что тебя беспокоит? Вроде бы дон и проявлял участие, но в его движениях чувствовалась скованность. Они оба понимали, что не знают друг друга, и хоть номинально и зовутся отцом и сыном, но убедительно отыгрывать эти роли не способны — это слишком неловко, неестественно. Тем не менее мужчина старался сократить дистанцию между ними. Его попытка попасть в образ заботливого папы ощущалась, но пока что у него получалось не очень. Так же как и Занзас не мог строить из себя примерного сына, ведь толком не знал, как себя следует вести. Найти общий язык с Энрико и Восьмой оказалось проще — те и сами делали активные шаги навстречу. С отцом ситуация была совершенно другая. Нужно было многое выяснить, прежде чем пытаться хоть как-то сблизиться. — У него температура и его всего трясёт, — тем временем сдал Занзаса старший брат, и тот скрипнул зубами, едва удержавшись от того, чтобы не кинуть что-нибудь близлежащее в сторону непрошенного заступника. Вот кто его просил выступать консультантом по здоровью? — Со мной всё в порядке, — вместо этого в очередной раз процедил он. — Я чувствую себя отлично. Врал. Страх перед предстоящим разговором никуда не пропал, и коленки у него по-прежнему тряслись. Теперь, под перекрёстком пытливых острых взглядов, ещё сильнее. И даже миролюбивое настроение Девятого было не в силах его успокоить. Мальчик ждал, что в любой момент дон переменится в лице и присутствующие люди тут же нападут. — Занзас, — обратился к нему Энрико, очевидно, всё ещё в надежде достучаться. — Твоя бравада ни к чему… — Брось, — перебил его уже знакомый Койот, решивший, очевидно, вставить своё слово. — Отстань от мальчишки, — бросил он молодому Вонголе. — Всё он правильно делает. Девятый, было, собрался оборвать намечающуюся перепалку, но старший сын его опередил: — Я так не думаю. На мой взгляд, это просто издевательство над организмом. — Излишняя опека превращает детей в комнатные растения, помести их в более суровые условия — завянут, — бескомпромиссно заявил Койот. — Парень молодец, сделал всё как надо. Не важно, как ты себя чувствуешь, сказали явиться — должен явиться. Похвально. На немое удивление мальчика Койот лишь дёрнул усами в намёке на одобрение. Занзас благодарно приподнял уголки губ и слабо, неуверенно кивнул. Кажется, это был первый раз в жизни, когда его за что-то похвалили, и мальчик не был уверен, как следует на это реагировать, тем более в такой обстановке. Но даже столь малый жест помог слегка прийти в себя. Даже закралась мысль о том, что волноваться не стоит. Ведь если его подбадривают, то вряд ли собираются навредить. — И всё же, постоянно не давать себе спуску — тоже не выход, — несмело возразил Энрико. Должно быть, внезапная робость была связана с тем, что Койота парень уважал и не считал себя в праве с ним спорить. — А как иначе закалиться? — вздёрнул тяжёлую бровь Койот. — Твой брат никогда не отдыхает. Даже сегодня, несмотря на то, что я дал ему выходной, я уверен, что найду его либо в библиотеке за очередной книгой, которую он будет конспектировать, либо на поле, где он будет отрабатывать новую технику или оттачивать навыки стрельбы. Только упорство и готовность работать, не щадя себя, способны дать такой потрясающий результат. Если этот малец из той же породы, что и Федерико, то его ждёт блестящее будущее. — Или полнейшее эмоциональное выгорание и фанатичная помешанность на эфемерных эталонах, — вырвалось у Энрико. Кажется, парень начинал закипать, пусть и по-прежнему его лицо было спокойно, а поза непринуждённа. — По-твоему, лучше, когда человек любой чепухой оправдывает свою лень, чтобы просто сидеть, развалившись на кресле? — рыкнул Койот. — Гораздо хуже изнурить свой организм до того, что человек не сможет подняться с кресла чисто физически, — неожиданно жёстко отрезал Энрико, упрямо вскинув подбородок. — Прекратите, оба, — неожиданно прервал их строгим голосом Девятый, приосанившись и посерьёзнев, вновь приняв образ дона могущественнейшей семьи и напоминая о том, что он всё ещё главный и такого поведения в своём присутствии не потерпит. — Этот спор бессмыслен. Если мальчик решил, что чувствует себя приемлемо для того, чтобы прийти, так тому и быть. — Но… — попытался возразить Энрико. — Койот, Савада, вы поняли, что от вас требуется? — однако Девятый решительно перебил сына, проигнорировав его несмелые порывы и резко сменив тему. — Так точно, — незамедлительно отозвался Койот. Занзас перевёл взгляд на незнакомого молодого человека, что стоял поодаль и единственный не произнёс ни слова, предпочитая молчаливо наблюдать. Совсем молодой, высокий, широкоплечий. Светлые волосы коротко подстрижены, на подбородке пробивалась лёгкая щетина. По виду европеец, но чуть по-восточному раскосые тёмные глаза и чужеродная фамилия наводили на мысли о смешанной крови. Значит, это и есть тот самый иностранец, который потеснил Серджио? — На том и покончим, — удовлетворённо кивнул Девятый. — Снова какие-то проблемы? — вежливо полюбопытствовал Энрико. — Приходи после обеда. Если никаких форс-мажоров не случится, объясню тебе все детали. Я же обещал, что сегодня начнётся твоя подготовка, — мужчина отвернулся, сложив руки в замок за спиной и указав Занзасу на место за столиком, где вчера сам разыгрывал партию в шахматы с Серджио. Мальчик чуть посомневался — живот слегка скрутило от волнения, но всё же сел и продолжил ждать, к чему всё идёт. Дон Тимотео тем временем решил поставить точку в этом разговоре: — Сейчас же не смею вас задерживать, синьоры. Прошу, наверняка у вас всех ещё много дел. Исполнительный Койот тут же поспешил удалиться, а вот его молодой коллега, названный Савадой, явно тормозил, то почти беззастенчиво разглядывая мальчика, то бросая странные изумлённые взгляды на Энрико. Ладно, такой реакции на себя Занзас ожидал и просто терпеливо ждал того момента, когда прекратит быть для своего нового окружения экзотической зверушкой, которую рассматривают, как дети обезьянок в зоопарке. Хоть это порядком бесит, но понять можно. Но чем его так Энрико заинтересовал? Неужели тоже впервые его видит? — Что-то не так, синьор консильери? — не один Занзас заметил столь пристальное внимание. Энрико обратился к молодому человеку довольно резко. Настолько, что это даже не вязалось с его привычной сдержанностью. Сконфуженный Савада часто заморгал, растерявшись. Стоило отдать должное, собрался он быстро, расправил плечи и, тактично пропустив резкость Энрико мимо ушей, ответил с бодрой и доброжелательной улыбкой: — Никак нет. — В таком случае, поспешите удалиться, — посоветовал молодой Вонгола тем же холодным тоном. И сам же кинулся наперерез новоявленному внешнему советнику, спеша покинуть комнату вперёд него. Тот, в свою очередь, не подал ни единого признака обиды и уступчиво пропустил внезапно вскипевшего молодого человека вперёд. Занзас проводил спину брата с недоумением. Что это с ним вдруг произошло? Отчего-то именно в этот момент стало очевидно, что Энрико и Федерико, при всех кажущихся различиях, всё же братья и чем-то даже очень схожи между собой. Но верить в это почему-то не хотелось, и мальчик не мог найти этому причин. Наверное, в самой глубине его сознания просто зародился страх, что вся доброта Энрико — лишь напускное, и на самом деле он относится к новичку так же, как его младший брат, просто держит это в тайне, прячет за улыбкой. Так не хотелось думать об этом, не хотелось разочаровываться. Дверь тихо хлопнула, отрезая Занзаса и Девятого от остального мира. Мужчина облегчённо вздохнул и потёр виски, пытаясь успокоиться. Занзас же неуютно поёрзал на кресле, а в наступившей тишине отчётливо послышалось его сбивчивое нервное сопение. Пока в комнате были посторонние, он ещё мог перевести своё внимание на них и наблюдать за ними, но сейчас не осталось ничего, на что можно было бы отвлечься. Он остался наедине с совершенно чужим мужчиной, которого знал два дня, и то мельком. Возможно, в другой ситуации мальчик и обрадовался бы, но сейчас вновь начал поднимать голову страх, казавшийся исчезнувшим. И чем дольше затягивалось молчание, тем активней дребезжала где-то в душе струнка нарастающей паники. Но мальчик продолжал ждать первого слова или действия от дона, пытаясь успокоить себя тем, что если бы ему хотели навредить, то уже сделали бы это. А так, если Девятый медлит, да и позволил остаться им наедине, выпроводив всех посторонних, то, возможно, и бояться нечего? — Как же утомили эти конфликты, — нарушил тишину дон Вонгола, переведя утомлённый тяжёлый взгляд на сына. Тот аж на секунду задохнулся, не ожидая такого начала разговора. И мужчина заметил это. — В чём дело? Ты выглядишь удивлённым. — Я думал, — мальчик запнулся. Стоит ли вообще затрагивать эту тему самому? — Что вы хотите поговорить о чём-то, — всё же аккуратно и несмело прощупал зыбкую почву он. — Прошу, давай на «ты», нет смысла дистанцироваться, всё же не чужие люди, — попросил его Девятый, как-то невесело усмехнувшись. Видно, и сам не верил в то, что говорил. — Ты прав, разговор действительно есть, и довольно серьёзный, — в подтверждение своих слов сам дон тоже собрался и расправился, чуть одёрнув свободный пиджак. Занзас насторожился и сгруппировался, готовясь то ли отбиться, то ли убежать при малейшем резком движении мужчины. Наконец разговор подошёл к самой сути. Дон Тимотео оглядел его любопытным взглядом. Со стороны мальчик напоминал загнанное в угол животное: смотрит волком, ощетинивается, боится, но именно поэтому готов выкинуть всё, что угодно. В очередной раз тяжело выдохнув, мужчина решил быть с ребёнком поосторожней. Ни к чему нервировать его, он и так сейчас похож на сдавленную до предела тугую пружину, которая того и гляди сорвётся. — Я не буду тянуть, перейду сразу к сути, если ты не против, — начал разговор Девятый. — Думаю, ты поймёшь, если я скажу, что для меня вся эта ситуация стала такой же неожиданностью, как и для тебя. Когда мне сообщили о том, что какая-то женщина хочет встретиться, чтобы передать мне моего сына, я, сказать по правде, сильно растерялся и даже не сразу сообразил, как реагировать и что делать. Лицо Занзаса дёрнулось в слабом намёке на удивление. Отец не выглядел рассерженно или грозно, только сосредоточенно. И в карманы его руки не тянутся, чтобы достать пресловутую бумажку и уличить ребёнка в предательстве. Значит, Занзаса позвали для того, чтобы просто поговорить по душам и расставить все точки над «i»? От сердца отлегло, тревога наконец унялась и внутри образовалось невероятное облегчение. Возможно, так подействовал выброс адреналина в кровь, но внезапно откуда-то даже пришла смелость. Тело, наконец, расслабилось, мальчик устроился на кресле поудобней и даже решился поддержать попытку дона завязать беседу. Девятый прав, нужно поговорить обо всём сейчас. И если отец делает шаг навстречу, Занзас должен последовать его примеру и попробовать развить диалог. Это не так уж и сложно. Иногда они с Мауро вели такие беседы, когда тот выпивал, приходил в приподнятое настроение, и его тянуло поболтать и пооткровенничать с кем-то, так что опыт у мальчика в таких разговорах был. — Но вы… — он спохватился, — ты назначил встречу, — напомнил он. — Значит, ты вспомнил мою маму и решил увидеть меня, не так ли? Мальчик поднял на отца глаза и заметил, как мужчина скептично усмехнулся и покачал головой: — Боюсь тебя разочаровать. Изначально я решил встретиться только из интереса, — честно признался он. — Но я сейчас здесь, — продолжал мальчик. — Если бы эта встреча была ошибкой, ты не забрал бы меня, — уверенно заявил он больше самому себе, чем отцу. — Ты вспомнил мою маму. Как вы с ней познакомились? Видимо, этот вопрос несколько выбил дона из колеи. Он отвернулся и задумался о чём-то. Неужели надеялся, что этого вопроса не прозвучит? Или на самом деле так и не вспомнил Беатриче и теперь пытался убедительней слукавить? — Это очень долгая и запутанная история, — наконец смог вымолвить мужчина. — И, если честно, я не помню её. Ясно, значит, подбирает слова, чтобы не сказать лишнего. Занзас обиженно нахмурился. За кого Девятый его принимает? Хоть парнишка и не особо любил общаться со сверстниками, многие из которых дразнили его, он иногда прибивался к старшим ребятам. Те, конечно, были не в восторге и не хотели общаться с «мелюзгой», но их разговоры Занзас прекрасно слышал и старательно запоминал их слова. А дома ещё и Мауро, который и так без стеснения мог ответить на любой неудобный детский вопрос, а когда был поддат и не настроен на разборки, мог даже примеры из своей жизни привести во всех красках и подробностях. Мальчик вовсе не маленький и не глупый, и прекрасно понял, что пытался утаить отец. Он давно всё о таких вещах знает, и нет смысла так с ним осторожничать. И чтобы это доказать, он спросил по-взрослому, прямо: — То есть поебались и расстались? Дон неожиданно судорожно обернулся к сыну, и его лицо приняло просто непередаваемое выражение. Занзас закусил губу, пытаясь не рассмеяться — настолько крайняя степень изумления читалась в комично округлившихся глазах мужчины. — Кхм, — хрипло кашлянул тот, наконец отмерев и продолжая разговор: — Ну, что-то вроде того. Я предпочёл бы более изящную формулировку, но смысл ты уловил верно. Видимо, Девятый просто не ожидал, что Занзас не глупый и всё понимает, вот и растерялся. Недооценивает пока что, но ничего, ещё привыкнет. — А как так вышло, что ты её не запомнил? — полюбопытствовал мальчик, пытаясь и дальше казаться взрослым. — Она-то ладно, Мауро говорил, что ей вообще всё равно, перед кем ноги раздвигать, но почему ты её забыл? Был пьяным, да? Хотя, на пьяницу не похож, я знаю, как они выглядят, — участливо, с неподдельным пониманием посочувствовал он. Но для мужчины это был финальный аккорд. Подобная осведомлённость поставила его в тупик, и он не нашёлся, что можно было бы на это ответить. Отвернувшись и прикрыв слегка зардевшееся лицо, он уклончиво промолвил: — Я бы не хотел вдаваться в такие подробности. Его тон всё ещё пытался быть спокойным и сдержанным, но нотки нервозности всё же смогли проскочить, выдавая непривычность ситуации для дона. — Почему? — не пожелал уступить Занзас. — Мне интересно узнать. Я же ещё неделю назад и представить не мог, что у меня может найтись отец. Всю мою жизнь я о тебе не слышал, ты никогда раньше не появлялся. Почему ты ни разу даже не навестил мою маму? Ты забыл о ней? Или тебе было всё равно? Дон Тимотео шумно вздохнул — этот разговор давался ему тяжело. — Иногда в жизни так случается, — ответил он. — Впрочем, я уверен, ты и сам это прекрасно понимаешь, судя по твоим… словам, — мужчина слегка замялся. — Однако есть вещи, которые тебе понять пока что ещё будет трудно. — Вовсе нет, — возразил мальчик. — У одного соседского мальчишки родители в разводе, он живёт с матерью и отчимом. Я знаю, что не всем везёт, не у всех есть мама и папа, — пожал плечами он. — Но я всегда завидовал ему, когда замечал, как его папа приходил к нему и забирал его, счастливого, куда-то на весь день. Вечером он возвращался с улыбкой на лице и мороженным. Я ненавидел его, — понуро признался Занзас, опустив сжатый кулак на столешницу. — Я всегда мечтал, что когда-нибудь и мой папа так же придёт и заберёт меня. И ты пришёл, — он поднял глаза на Девятого. — Но почему только сейчас? Ты был так нужен, — он ненадолго замолк, чтобы потом продолжить: — Я понимаю, мама сама не знала, кто мой отец. Но неужели ты никогда даже не думал, что у тебя есть ещё дети? Он смотрел на отца, пытаясь прочитать его мысли в глазах, но так и не мог ухватить из роя эмоций, бушевавших в карих радужках, хоть что-то похожее на однозначный ответ. — Не думаю, что смогу объяснить тебе всё, что происходило в моей жизни восемь лет назад, и что могло так повлиять на меня, стерев из памяти образ твоей матери, — покачал головой дон. — Возможно, когда-нибудь позже, ты и сам сможешь узнать то, чего не было сказано сегодня, и понять меня, а сейчас я лишь скажу, что те времена были отнюдь не самыми лёгкими в моей жизни, и я вполне мог забыться. Порой так происходит: делаешь что-то, не задумываясь, забываешь, а потом последствия неожиданно настигают. Увы, это как раз тот случай. Мне жаль, что я не смог забрать тебя раньше. Возможно, узнай мы друг о друге хотя бы года три назад, то привыкли быстрее, и даже не пришлось бы сейчас идти на такие откровенности, — он безрадостно хмыкнул. — В любом случае не думаю, что сейчас это важно. Главное, что я нашёл тебя, и сейчас ты здесь. — Да, это так, — согласился Занзас понуро. Возможно, мужчина даже не понял, как прозвучали его слова, но он только что буквально сказал, что рождение мальчика — ошибка, случайность, которой не должно было произойти. И осознавать сказанное было неприятно. — А что с моей мамой? — перевёл тему парнишка. — Почему её ты оставил там? Разве, после того, как ты узнал, что она от тебя родила, ты не должен был забрать её и жениться на ней? — Всё не так просто, — рассмеялся детской наивности мужчина. — У нас так не принято. Наше общество возмутится уже тогда, когда поползут слухи, что у меня появился сын на стороне, а если бы с тобой пришла ещё и новая женщина, то стало бы ещё хуже. — А разве людям лучше, когда мать нового сына неизвестна? — не понял мальчик. — Смотря, какая мать, — Девятый не стал говорить открыто, но намёк на не вполне здоровое состояние Беатриче улавливался явственно. — К тому же только представь, какую реакцию такой поступок с моей стороны вызвал бы у твоих братьев. Занзас поморщился — глубокую обиду в глазах Энрико, ядовитое презрение на роже Федерико и брезгливо поджатые губы Массимо воображение нарисовало весьма быстро и отчётливо. Действительно, вряд ли бы им понравился подобный шаг отца. — Да, ясно, — буркнул он. — Наверное, им было бы неприятно. — Смотрю на тебя и понимаю, насколько сильно ты отличаешься от них, — внезапно произнёс мужчина. — Тебе в столь юном возрасте знакомы такие вещи, о которых иные и не задумываются. В определённой степени, это и моя вина тоже, ты прав. Познакомься мы раньше, возможно, и ты бы пребывал в блаженном неведении. Я сожалею, что прошло столько времени до нашей встречи и что я не смог подарить тебе безоблачного детства. Но я искренне надеюсь, что мы ещё сможем наверстать упущенное. Тяжёлая мужская ладонь накрыла всё ещё сжатый детский кулачок, заставив вздрогнуть. Занзас рассеянно взглянул на отца — тот вновь мягко и лучезарно улыбался. Мальчик неуверенно ответил на улыбку. — Да, конечно, — кивнул он. И вроде бы стоило, наконец, тёплой атмосфере растечься в воздухе, как её тут же нарушил телефонный звонок откуда-то из соседней комнаты. Кажется, Занзас заметил, как у Девятого дёрнулся глаз. — Прости, я отвечу. Это может быть важно, — дон выпрямился, по-деловому одёрнув пиджак, и скрылся в соседней комнате. Мальчик же, за неимением другого занятия, соскочил со стула и принялся рассматривать помещение. Вчерашним вечером всё его внимание поглотил телевизор, и рассмотреть обстановку как следует не получилось. Вкус Девятого несколько отличался от вкуса его матери. Возможно, обстановка в комнате Даниэлы и могла показаться мрачноватой, но отчего-то цепляла она куда больше, чем интерьер этой комнаты. Здесь всё было как-то… чересчур. Даже завитушек на рамах картин было чересчур много. Настолько, что они перетягивали внимание на себя, и разглядеть, что изображено на картине, было возможным только с очень большим трудом. Лёгкие занавески почти не отгораживали от солнечного света, отражающегося от хрусталиков люстры — близнеца той, что была в комнате самого Занзаса — и пуская зайчиков по ковру и стенам, играя в гранях стеклянного флакона, одиноко стоящего на полке книжного шкафа и окружении бумаг. Навряд ли важные документы, иначе бы хранились лучше. Хотя, в любом случае странно, что всё так раскидано. А если он так на виду оставит какую-то личную информацию, которую никто видеть не должен? Подойдя к шкафу, мальчик осторожно взял в руки флакон, дабы осмотреть. Похоже, одеколон. Интересно, и почему он здесь, а не в спальне, на туалетном столике? Или Девятый им брызгается сугубо перед выходом, чтобы запах дольше сохранялся? Столь необычно было видеть такую небрежность у, казалось бы, серьёзнейшего человека, которому, как никому другому, следовало бы следить, где и как лежат его вещи. Открыв флакон, Занзас немного вдохнул и тут же сморщился, отпрянув — запах оказался очень крепким, резким и непривычным. В носу нестерпимо защекотало, и вырвался громкий чих. Палец случайно соскочил, и из флакона прямо в лицо брызнула струя. Откашливаясь и отплёвываясь от пахучего спирта, мальчик скорее закрыл сосуд и поставил его на полку, спешно вернувшись на кресло у столика, подальше от места преступления. Впрочем, наивно полагать, будто настолько сильное амбре Девятый не учует. Мужчина спустя какое-то время вернулся напряжённый и отрешённый, но, вопреки ожиданиям, не поспешил указать сыну на дверь. — Тебе кто-нибудь уже сообщил, что наша семья на Сицилии временно? — поинтересовался он у Занзаса. Красноречивым ответом послужило немое удивление на лице сына. — Что ж, в таком случае, скажу об этом я. На остров мы приехали только потому, что так того требовали дела. Сейчас же все проблемы решены, и буквально дня через три мы возвращаемся во Флоренцию. — А я? — вырвалось у Занзаса раньше, чем он успел подумать. — Разумеется, ты с нами, — уверил его дон. — Если тебе нужно собрать какие-то вещи, то можем завтра отправиться в город. Тебе хотелось бы что-нибудь забрать из прошлого дома? Тут же вспомнилась отодранная потемневшая половица под кроватью в его комнатушке — туда Занзас прятал все добытые им деньги. Но был ли смысл их забирать теперь, когда он богат и может позволить себе суммы куда большие, чем та заначка. Нет, пусть остаётся там, скрытая половицей. Может быть, Мауро или Беатриче когда-нибудь найдут, будет им своеобразный откуп. — Нет, там не осталось ничего важного, — уверенно ответил он. — В таком случае, если тебе что-то понадобится, мы купим уже на месте, сейчас тратиться на это нет смысла. Всё необходимое же есть? — уточнил Девятый. — Вполне, — подтвердил парнишка, постепенно ушедший в свои мысли. К такому повороту он не был готов, и ему следовало понять, как реагировать на незапланированный переезд. И, желательно, одному, наедине с собой. — Я хочу уйти. Всё же Энрико был прав, я плохо себя чувствую, — оправдался он, неуклюже поднимаясь с кресла. — Сам дойдёшь или проводить? — обеспокоенно уверился мужчина, не попытавшись его задержать. — Справлюсь, — скомкано выдавил Занзас. Чуть пошатнувшись, он направился к выходу, прокручивая в голове очередную неожиданную новость.