Учитель, поможете мне завестись?

      — Блять! — слышит Чу Ваньнин отчётливое и красочное, когда останавливает машину на обочине и приближается к молодому человеку, сокрушенно почесывающему затылок возле своего заглохшего и испускающего дух автомобиля.       — Вам нужна помощь? — негромко спрашивает он, и Мо Жань вздрагивает от звука этого холодного, ясного голоса — и разворачивается от неожиданности всем телом, стремясь воззриться на его источник.       Определённо, если бы каждый раз, когда он глох, ему предлагал помощь такой утонченный красавец, он бы делал это до подозрительного часто.       Ослепительная в своей какой-то чистой невинности улыбка возникает на губах Мо Жаня, отчего на его щеках мягко появляются нежные впадинки ямочек.       Чу Ваньнин останавливается на месте, воззрясь на эту открытую улыбку с лёгким смущением, которое прикрывает деликатным покашливанием в кулак, отводя свой слишком прямой взгляд: в конце концов просто немыслимо так сиять улыбкой при разговоре с незнакомыми людьми.       «Как и пялиться на незнакомого человека», — ворчит про себя Чу Ваньнин.       — Честно говоря, мне кажется, тут потребуется вызов мастера, — Мо Жань со вздохом, но не переставая улыбаться, кивает на свой автомобиль, и удивлённо провожает взглядом Чу Ваньнина, который обходит его и приближается к капоту машины.       — Неужели больше никто не остановился? — спрашивает Чу Ваньнин, и подозрительно осматривает внутренности транспорта, нахмурив свои красивые брови вразлет.       Брови красивые — Мо Жань отмечает это мельком, а вот на глазах, похожих на тонкий заснеженный лёд своим выражением, раскосых и таких проницательных, особенно задерживает внимание.       — Нет. Там отлетела какая-то штука, и я не думаю, что кто-то смог бы помочь.       Мо Жань приближается и опирается костяшками пальцев в край машины — в поле зрения Чу Ваньнина попадают сильные загорелые руки с завернутыми рукавами рубашки, обнажающими перекатывающиеся мышцы. Одна широкая ладонь этого красавца могла бы запросто перехватить оба запястья Чу Ваньнина — Чу Ваньнин отчётливо заливается нежной, подобно цветущим яблоневым бутонам, краской, когда осознает, о чем он только что подумал, и торопливо отводит взгляд, дернув головой в сторону.       — Я могу помочь, — мрачно проговаривает Чу Ваньнин, и, обогнув по дуге удивленного Мо Жаня, отправляется в свою машину за инструментами.       Он что, только что... покраснел кончиками ушей?..       Мо Жань запоздало соображает, что этот странный красивый мужчина с добрым сердцем же весь одет с иголочки в белоснежный костюм — он запачкается, если будет возиться с его автомобилем, — и бросается следом.       — Ваш костюм!.. — сбивчиво пытается предостеречь он, но когда Чу Ваньнин выныривает откуда-то из машины, Мо Жань замечает, что тот снял пиджак, закатав рукава своей рубашки, надел перчатки и плотный фартук из влагостойкой ткани, а в руках у него оказывается небольшой чемоданчик с инструментами — и не может не присвистнуть: вот это подготовка.       Он бы, возможно, полез сам голыми руками.       Интересно, этот красавец каждый день кому-то машины чинить помогает?       — Спасибо вам, — смущенно произносит Мо Жань, пропуская его к машине, а сам останавливается неподалёку, с любопытством наблюдая за процессом. — Как вас зовут?       — ЧмнмВанмнмн, — звучит откуда-то из-под крышки капота под ритм каких-то закручивающихся гаек и лязгающих друг о друга деталей и инструментов.       — Простите? — неловко переспрашивает Мо Жань, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть.       Под его наблюдением Чу Ваньнин выпрямляется и недовольно бросает на него взгляд исподлобья, после чего извлекает из зубов тонкую отвёртку и отчётливо произносит:       — Чу Ваньнин. И если вы не будете меня отвлекать, я закончу гораздо быстрее.       Он никак не ожидал, что его сердитый ответ этот молодой человек воспримет с мягким звучным смехом.       — Ого! Здорово! Меня зовут Мо Жань.       Мо Жань твёрдо решил, что будет его отвлекать.       Он скрещивает руки на груди, довольно быстро потеряв интерес к самому процессу ремонта и невольно переводя взгляд на механика.       Тот стоит, склонившись над капотом — чёрные густые волосы собраны в хвост, из-под края рабочих перчаток видны узкие запястья и бледная кожа. От усердной работы его лицо покрывает лёгкий румянец, губы сосредоточенно сжимаются в тонкую линию, но весь его облик словно источает ауру свежести, красоты и элегантности.       Мо Жань вдруг чувствует, как в его горле начинает першить, когда он случайно мажет взглядом по чужим крепким бедрам и ягодицам, и он оказывается вынужден спешно отвернуться, сжав пальцы в кулаки.       Да что с ним такое? Он уже далеко не школьник, чтобы вот так вот заводиться с того, что красивый человек просто оказался рядом. Но Мо Жань вспоминает этот сердитый строгий взгляд прохладных глаз, подтянутое гибкое тело, склонившееся над машиной и понимает, что дело куда серьёзнее, чем просто «красивый человек». Это невероятно красивый человек.       Невероятно красивый человек, нагнувшись над его автомобилем, словно чувствует что-то неладное и вскидывает голову. Он находит Мо Жаня взглядом и зовёт:        — Если вы не заняты, то потребуется ваше участие.       О нет.       Мо Жань встряхивает головой, и приближается к машине с широкой и яркой улыбкой, как ему тут же вручают какой-то инструмент.       — Держите тут. Не здесь. Не так. Левее и крепче. Не тяните.       Чу Ваньнин раздаёт указания, в то время как сам, другой рукой и другими инструментами делает что-то с другой стороны прибора и не может не чувствовать лёгкого беспокойства от того, что на него так пристально палятся. У него что, машинное масло на щеке?       — Вы механик? — вдруг спрашивает его Мо Жань, и Чу Ваньнин дёргает рукой, вставляя раскрутившуюся гайку на место.       Какой низкий голос.       — Нет, — отзывается он, и кончиком отвёртки безболезненно стукает Мо Жаня по ладони. — Я же сказал держать крепче, — ворчит он, но на вопрос отвечает. — Мне просто нравится возиться с механизмами.       — Ай! — шутливо восклицает Мо Жань, но слушается указания, и не то он слишком расслабляется, не то все его старания уходят на то, чтобы следовать инструкции и сосредоточиться на физическом действии, но следующим, что он ляпает с задорным прищуром и без задней мысли, оказывается:       — А windows вы тоже переустановить можете?       Мо Жаню хочется стукнуть себя отвёрткой по лбу, но уже слишком поздно: пошлый подтекст слишком явно звучит в воздухе, заставляя этого крепкого телом молодого человека неожиданно совершенно по-юношески засмущаться.       Однако Чу Ваньнин, совершенно не подозревая ни о каком подтексте, удивлённо поднимает голову и уставляется на Мо Жаня:       — А у вас ещё и компьютер сломан? На самом деле я не в очень хороших отношениях с техникой, и вряд ли смогу здесь помочь.       То, что он видит, когда сталкивается взглядом с Мо Жанем, заставляет его оторопеть: он сказал что-то не то? Почему этот человек так стреляет глазами? И стоит как-то странно, почти согнувшись.       Словно почувствовав инстинктивно, что что-то не так, он торопливо выпрямляется, забирая из рук Мо Жаня инструмент, и отходит на несколько шагов назад.       — Всё готово, — он снимает с рук рабочие перчатки, убирая их в карман фартука, и кивает на машину. — Сможете завестись?       — Я уже, — вновь бездумно ляпает Мо Жань вновь, и, едва не застонав вслух от своей глупости, торопливо юркает в машину до того, как увидит полный непонимания взгляд.       Чу Ваньнину кажется, что он определённо не понимает молодёжных шуток, и, подсознательно ощущая направленность этих шуток, но не желая сознательно её признавать, он лишь чувствует растерянное смущение.       И старается не думать о тёмном горящем взгляде, с которым этот человек так странно на него взирал.       Машина издает тарахтение, а затем утробно рычит, словно сытый довольный зверь. Чу Ваньнина этот звук выводит из транса: ему вдруг кажется, что автомобиль, издающий такие звуки, в его представлении определённо подходит Мо Жаню. Кажется, именно это чувство называют животной притягательностью, и если бы Чу Ваньнин был чуть более сведущ в сексуальных и чувственных вопросах, то мог бы задуматься о том, что именно заставляет его чувствовать себя неуютно.       Но Чу Ваньнин был Чу Ваньнином. Поэтому когда Мо Жань, сияя улыбкой и перекатывая мышцами рук выходит из машины, он лишь удовлетворённо кивает.       — И правда заработала! — радостно заявляет Мо Жань, посмеиваясь, и облокачивается о машину локтем: ему совершенно не хочется расставаться с этим красавцем сейчас, потому, сверкнув глазами, он предлагает. — Быть может, в благодарность я смогу угостить вас кофе? Я знаю красивое мес...       — Не нужно, — перебивает его Чу Ваньнин. — У меня есть дела. Впредь будьте внимательнее к своему автомобилю.       Сказав это, он отправляется к своей машине, но вместо того, чтобы остаться на месте, Мо Жань вдруг следует за ним. И когда Чу Ваньнин открывает дверь на водительское место, Мо Жань вдруг перехватывает её ладонью, другой упираясь аккурат в крышу машины рядом с головой Чу Ваньнина.       — Ваньнин, — окликает он, и этот голос, низкий, глубокий и хриплый, зовущий его по имени, посылает по телу Чу Ваньнина волну мурашек, заставляя холод и жар единовременно пройтись вдоль позвоночника. Он рывком разворачивается — сердито, почти гневно, резко, почти испуганно, и возмущённо уставляется на нахала, планируя отчитать его за фамильярное поведение, но тут обжигающе горячая ладонь касается его щеки, проводя по ней большим пальцем, и этот голос, полный какой-то влажной неудовлетворенности, произносит совсем рядом с ухом:       — Ваньнин. У тебя здесь машинное масло, — а затем, приложив немалое усилие, чтобы не вжать этого мужчину в дверцу его машины, прижавшись всем пылающим телом, Мо Жань рывком отстраняется и заставляет себя улыбнуться. — Быть может, ты хотя бы дашь мне свой номер, и я угощу тебя кофе потом?       Чу Ваньнину кажется, что он содрогается всем телом, опешив под этой наглой, ломающей границы вседозволенности, а затем мигом краснеет — он со звоном отбивает от себя чужую ладонь, буркнув «я не пью кофе», и торопливо запрыгивает в машину, вжимая ногу в педаль газа, словно совершая побег.       В том числе от жара, распространяющегося по его телу.       Чу Ваньнину последующую неделю снятся странные сны. Глубокие, насыщенные, один другого переигрывающие в своей непристойности. Чу Ваньнину снятся сильные загорелые руки, упирающиеся в капот машины. Чу Ваньнину снится яркая улыбка и темнеющий взгляд всему его телу.       Чу Ваньнин просыпается со следами явного возбуждения, неверяще и совершенно по-дурацки уставляясь на демонстрацию его желания на белых простынях. Он чувствует, как липкий холод, где-то там, под слоем жара ещё не рассеявшегося томления, стремительно ползёт по позвоночнику. Он списывает это на утомление, на волнение, на тот странный жест, когда чужие пальцы стёрли остатки масла с его щеки — на что угодно, — чувствуя подспудное раздражение от понимания, что эти обвинения нелепы.       Чу Ваньнин стоит под холодным душем, отвлекается от мыслей о снах в ворохе повседневных дел, читает захватывающие сюжетом книги перед тем, как лечь спать — но сюжеты его собственных снов оказываются не в пример увлекательнее.       — Сможете завестись?       — Я уже, — красавец с ямочками на щеках ухмыляется и стремительным движением в пару шагов оказывается совсем рядом — Чу Ваньнин даже не успевает охнуть, как его толкают на капот машины, вздергивая одну ногу за колено и прижимаясь бёдрами к бедрам.       Голова Чу Ваньнина беспокойно мечется по подушке, он хмурит острые брови и поджимает тонкие губы, его пальцы в напряжении сжимают ткань одеяла — Чу Ваньнин во сне замахивается для пощечины, а затем выгибается телом, когда запястье, зажатое в крепкой хватке, прижимают к капоту и над ним тихо, бархатно смеются, склоняясь ниже.       — Ваньнин, — он слышит низкий, пропитанный влажной похотью голос, так похожий на тот, что звучал над его ухом в ту встречу, он чувствует горячее желание, упирающееся ему между бедер, он цепляется одной рукой за крышку капота, и звучно, совершенно бесстыдно стонет, раздвигая шире колени.       Чу Ваньнин помнит, что красавца зовут Мо Жань, и этот Мо Жань целует его — глубоко, нагло, но так восхитительно, вжимается в него всем телом, распластывая по поверхности передней части машины. Он трется о него бёдрами — возбуждающе-быстро, порывисто, хаотично, пока сильные руки в нетерпении распахивают, едва не разрывая, его одежду.       Волосы Чу Ваньнина в беспорядке разметаны по подушке — во снах его волосы оказываются намотаны на чужое запястье; Чу Ваньнин задыхается от духоты — во снах он задыхается от страстных поцелуев и от того, как неутешительные размеры чужого желания проникают, после пальцев, в его тело. Чу Ваньнин жалобно тихо стонет во время сна, неосознанно вскидывая бедра в желании потереться об одеяло — Чу Ваньнин во сне стонет сладко и с удовольствием, подмахивая бедрами навстречу мощным, порывистым движениям другого мужчины.       Он задыхается от наслаждения, от ощущения пламенно горящего чужого тела, от стонущих нашептываний ему на ухо и от поцелуев, щедро разбавленных укусами. Он дрожит в этих руках от удовольствия — такого постыдного, такого сильного, такого яркого и желанного, он цепляется за чужие плечи и обхватывает скрещенными ногами чужие бедра, и слезы, скатывающиеся с уголков его глаз, обжигают его своей страстью — он не стонет, а выкрикивает чужое имя перед тем, как бессильно рухнуть в забытие.

* * *

      Летние каникулы приближаются к завершению. Чу Ваньнин просыпается бледнее обычного и впервые обнаруживает, что опаздывает. Он приводит себя в порядок поспешно, даже не выпив чаю, и торопливо заводит машину — к дверям универа он приезжает за десять минут до начала его первой пары.       — Я не проведу ни одного занятия, пока не выпью этот стаканчик кофе, — мрачно озвучивает он свою позицию, прихлебывая из обычного пластикового стаканчика какую-то дешёвую гадость, пока некий студент с подозрительно знакомой улыбкой, возмутительными ямочками и прямым взглядом не восклицает, приближаясь к нему:       — Ого! Так вы, оказывается, все-таки любите кофе? Быть может, учитель Чу все же позволит себя угостить?