С широко закрытыми глазами

Чайльд тонул. Ледяная вода не давала ни малейшего шанса выбраться на поверхность, обжигающий холод стремительно распространялся по венам, замедлял кровоток, сжимая своими тонкими пальцами сердце. Тело переставало слушаться, наливаясь тяжестью, тьма и холод тянули вниз, в черный озерный ил, в небытие, в ничто. Он собрал последние силы и резким гребком направил себя вверх, к свету, к кромке толстого льда, которая темнела над ним. Попытался ухватиться за край ледяного пролома, но руки только бессильно скользнули по острым краям и Чайльд почувствовал как рвется кожа на ладонях. Он отчаянно пытался выбраться и зацепиться хоть за что-то, хотя прекрасно понимал, что хвататься там не за что. С детства отец брал его с собой на озеро, на подледную рыбалку и это уж он знал наверняка. Он уже проваливался под лед, ему было лет семь, они с отцом тогда наслаждались субботним солнечным днем во время небольшой оттепели посреди свирепой зимы Снежной и направились знакомой тропой сквозь сосновый лес к блестящей, словно отполированной, озерной поверхности. Чайльд бежал впереди, его красная шапочка вспыхивала ярким пятном между белоснежных сугробов, он подбирал шишки и забрасывал их обратно в пушистые белые барханы и каждый раз заливисто хохотал, когда удавалось закинуть шишку еще немного дальше, чем в предыдущий раз. Они вспугнули белку, пушистый зверек выпрыгнул на тропинку и Чайльд с радостным визгом понесся за ней, оставляя позади предостережительный окрик отца. Белка выскочила на озерный лед и скачками направилась к высоким старым елям на другой стороне озера, чтобы найти там укрытие и спрятаться от маленького, громкого преследователя. Чайльд выбежал на лед вслед за ней, ведь он уже представил, как поймал пушистика и гордый принесет и покажет его дома маме, младшей сестре и братьям, они будут гладить и кормить белку орехами, смеяться от этой маленькой неожиданной радости. Так что добычу он упустить не мог. Он был на середине озера, когда услышал странный слабый звук, но не понял откуда он доносится. Если бы он был немного старше и опытнее, он бы сразу его узнал, понял бы что это не что иное, как треск, и трещит это лед под ним. Но ему было семь, он был неудержимым и преследовал свою добычу, игнорируя крики отца позади. И следующим, что зафиксировали органы чувств маленького Чайльда была обжигающая боль, невозможность вдохнуть, удаляющийся солнечный свет и сковывающая темнота вокруг. Тогда отец вытащил его, полуживого и трясущегося от холода и страха из пролома, бегом нес на руках до дома и потом долго курил на крыльце, а мама целый день плакала, прижимая его к груди и растирая огромным пушистым полотенцем. Поэтому Чайльд знал, что если ты ушел под лед один, ты останешься там навсегда. И сейчас только его непримиримое упрямство и жажда жизни заставляли его стискивать зубы, дальше цепляться и раздирать руки о кромку льда в бесплодных попытках выбраться. Но силы заканчивались, окровавленные руки коченели и переставали хоть немного сгибаться, реакции притуплялись и Чайльду даже показалось, что сердце стучит медленнее, хотя это тихий стук стал единственным звуком, который он слышал, который отдавался набатом колоколов в голове. Веки налились свинцом и начали закрываться, тьма кажется размыла границы тела и пыталась вытолкнуть остатки тепла и жизни, все заполнить собой, Чайльд перестал сопротивляться и закрыл глаза.

***

Что-то коснулось лица Чайльда, что-то мягкое и гладкое скользнуло по щеке, вокруг как будто бы потеплело, он почувствовал что ледяная вода больше не давит на него сверху, он чувствует воздух, он может дышать! Ощущения возвращались, он медленно открыл глаза и посмотрел вверх, на небо. Высоко над ним, на фоне яркого, кристально голубого неба темнел силуэт какой-то хищной птицы. Подул ветер и принес с собой приглушенный шелест листвы. Чайльд попытался пошевелиться и ему даже удалось, он понял что лежит в воде на гладких, мелких камнях. Он почувствовал, что что-то лежит рядом, на его левой руке, впечатывая ее в острую гальку. Он осторожно высвободил руку, поднял ее вверх, против солнца и теперь холод сковал его уже изнутри, когда на лицо упала темная капля. Он повернул голову. Она лежала на боку, спиной к нему. Светлые волосы намокли и спутались, прилипнув к щеке Чайльда, подол голубого платья задрался, обнажая бледные ноги и родинку под коленом. Чайльд узнал это платье, мама вышила его вручную — на голубом батисте белая гладь шелковых ниток, складывающаяся в причудливый узор. Сейчас узор был запятнан красным. У Чайльда перед глазами тоже плясали красные узоры, кажется он перестал дышать и протянул руку к ее плечу: — Тоня… Тоня! Ты слышишь меня? Он прикоснулся и аккуратно перевернул ее. Его встретила равнодушная чернота пустых глазниц с запекшимися корками крови. Чайльда затрясло и согнуло пополам, крик вырвался наружу и вытряхнул его из сна.

***

Он сидел на кровати, обхватив голову и растирая виски руками, блуждая пустым взглядом по просторной комнате. Давно ему не снились сны. Эти сны, где Тоня. Чайльд надеялся, что захлопнул их глубоко, в дальнем ящике своего подсознания, так глубоко, что они не найдут снова выход на поверхность. Да уж, не свезло, и вот они снова с ним, снова будут терзать ночами, отравляя его. Взгляд упал на циферблат электронных часов на массивной тумбе — четыре утра и он явно не сможет снова уснуть. Чайльд посидел еще немного, пялясь в пустоту, куда-то в щель между плотными шторами, через которую виднелись огни ночного города и край одинокой, густой ночи, наполненной призраками прошлого. Чайльд зажмурился, растер руками лицо, стряхивая с себя ошметки кошмара и тяжело поднялся с кровати. Если уж он больше не уснет, то хоть проведет время с пользой и возможно сможет хоть немного отогнать тяжелые воспоминания — он быстро подхватил с кресла спортивные шорты, влез в кроссовки и накинул на плечи свое полотенце для тренировок и вышел из апартаментов, тренажерный зал в его жилом комплексе был этажом выше. Он много тренировался, часто приходил в зал, когда не мог уснуть поздно вечером или когда, как сегодня, его выдергивал из сна, разрывающий на части, болезненный кошмар. И тут, на беговой дорожке, на зашкаливающей скорости, шум тока крови и учащенное сердцебиение вытесняли лишние мысли. Боль, ощущение разливающейся молочной кислоты в мышцах, когда он толкал вверх штангу с добавленным экстра весом, повторы и сеты сложных упражнений стали его некой медитацией. Пустой зал действовал умиротворяюще, утренняя тренировка была отличным началом дня и к началу официальных рабочих часов Чайльд был бодр и полон сил, всегда ехидно стебая вечно сонного по утрам Кэйю, у которого глаза открывались только после двух двойных эспрессо без сахара. Чёрных как его душа, как говорила Розария. В 5:30 утра Чайльд уже окончил свою тренировку и, стоя под душем, прикидывал за сколько времени он закончит отчет по закрытому делу о наркопритоне, который им наконец удалось накрыть на днях и успеет ли он заскочить в подвал восточного крыла к Альбедо, который обещал ему покопаться в тех старых делах. Чайльд не знал на что он надеется и что конкретно он ищет, когда пересматривал материалы, на первый взгляд абсолютно разных, но одинаково так и не раскрытых старых дел, но что-то именно в них не давало покоя, он часто засиживался в архиве до ночи, перечитывая отчеты и перебирая вещдоки. Джинн только качала головой, когда заставала его в пустом помещении, за кипами документов, она прекрасно знала, что именно гонит детектива Тарталью по следу в каждом новом странном деле об убийстве, что заставляет его перерывать старые дела и не дает ему покоя. Мисс Джинн Гуннхильдр, самая молодая начальница Управления полиции Мондштадта, слишком много знала о прошлом своей разношёрстной команды и на слишком многое порой закрывала глаза.

***

Трель телефона выдернула Чайльда из его размышлений, он быстро выключил воду, переступил бортик душевой кабины и прошлепал босыми ногами по мраморному полу к столу, на котором он оставил телефон. Звонил Кэйа. — Так рано ты априори встать не мог. Еще не ложился, Альберих? — Чайльд прижал телефон плечом к уху и открыл створку шкафа с одеждой. — Я буду у тебя через 10 минут, у нас труп, — и Кэйа сразу же отключился. Чайльд быстро надел черные джинсы и футболку, достал из шкафа свою неизменную черную косуху. Существование полицейской униформы он упрямо игнорировал с первого дня его службы в Управлении, регулярно зарабатывая недовольное цоканье языком и закатывание глаз от Лизы Минчи, куратора отдела по делам несовершеннолетних и, по совместительству, заместителя Джинн. — Пример из тебя такой себе, Тарталья. На тебя же смотрят наши стажеры, у тебя все-таки самый высокий процент раскрываемости дел. А выглядишь ты как…ну…точно не как полицейский. И не как пример для подражания, — Лиза каждый раз откровенно злилась на общих собраниях, когда ее взгляд цеплялся за Чайльда, — есть правила, ты слышишь меня, Тарталья, вот свод правил, которые мы все должны соблюдать! — и она гневно трясла в воздухе увесистым томиком. — Больше смахиваешь на того, кто бы примкнул к банде, а не на того, кто с ними борется, — вторила ей Эула Лоуренс, куратор отдела нравов. Чайльд очаровательно улыбался и наиграно потягивался, край футболки полз вверх, обнажая идеальные кубики пресса и статистки Управления, стенографирующие протоколы собраний, покрывались пунцовыми пятнами и напрочь забывали что и вообще как они должны были тут делать, молоденькие стажерки начинали шептаться и хихикать, а мисс Минчи, казалось, готова была перекусить его пополам на месте или надавать назидательных пинков. Но, обычно, в дверь вваливался стабильно опаздывающий капитан Кэйа Альберих, в крайне обтягивающих штанах и рубашке, расстегнутой, кажется до самого пупка, или Розария, офицер из отдела по борьбе с бандами и наркотиками, часто работающая под прикрытием, и щеголяющая короткими кожаными юбками, колготками в сетку, микроплатьями с причудливыми аксессуарами, и мисс Лиза моментально забывала о Тарталье, начиная метать разряды своего искрящегося гнева в новые мишени.

***

Чайльд зашнуровал черные кеды, проверил по карманам свое удостоверение и телефон, холодок табельного пистолета во внутреннем кармане он и так чувствовал через подкладку куртки, подхватил с тумбы связку ключей и вышел из квартиры. Что-то напрягло его в голосе Кэйи, что-то неуловимое, но Чайльд все же почувствовал, они были напарниками уже больше двух лет и слишком хорошо знали друг друга. Он вышел на пустую улицу из стеклянного лобби жилого комплекса и поежился от смены температуры, пахло весной, но воздух все еще был довольно холодным. Из-за поворота вылетела машина, Чайльд сразу узнал синюю Хонду Кэйи и зашагал навстречу. Кэйа почти на ходу открыл ему дверь и моментально сунул в руки стакан с кофе. — Во, твой большой латте, без сахара. Не благодари, пристегивайся, полетели, — выпалил Альберих на одном дыхании и резко крутанул руль для разворота. Кажется, Кэйа уже влил в себя свои два убойных эспрессо, его пальцы на руле нервно подрагивали. — Что там такое? — Чайльд отхлебнул кофе и немного развернулся на сидении к Кэйе. — Не знаю, но думаю, с телом что-то странное. Чайльд моментально напрягся. — Что именно? — Сейчас посмотрим. Все что я знаю — это то, что патрульная Эмбер, которая первой приехала на вызов, вышла на частоту для вызова опергруппы в истерике.