Расхититель грез

–Нет-нет-нет-нет-нет…       Лицо Канкуро остается абсолютно непроницаемым и холодным, пока один из его доверенных людей из Анбу наносит Мацури, потерявшей сознание секунду назад, сокрушительный удар по лицу.       Песок шершавой коркой покрывает кровавые разводы на ее руках, но Аканэ не делает ни единого движения, чтобы его стряхнуть. Удар, нанесенный ею, такой силы, что тело Мацури дергается и смещается от центра допросной Камеры.       Она кричит, тут же приходя в себя, бьется в растяжке из цепей и снова заливается слезами. Канкуро брезгливо морщится, подавая знак Аканэ отойти от вздрагивающей Мацури. Он только начал, а девушка уже почти потеряла человеческий вид, ни о какой выдержке и чести шиноби не идет и речи. Ками, как же она кричит...       Канкуро наносит хлесткий удар тыльной стороной ладони – резко, наотмашь, прерывая тонкие всхлипывания и спастические рыдания бывшей ученицы его брата. – Ох, Мацури, – презрительно тянет он, – что за беспечное желание вцепиться в руку, которая тебя кормит?       Девушка повисает на держащих ее цепях, силясь унять дрожь в ослабевших ногах. Края браслетов с силой врезаются в поврежденную кожу запястий, посылая раскаленные волны боли по всему телу куноичи. Она вновь всхлипывает, вызывая у Канкуро лишь очередной всплеск раздражения. Как же ему осточертели пытки. – Кто дал тебе поручение? – Мацури лишь устало качает головой. – Аканэ, – холодно бросает он замершей рядом куноичи из Анбу, – мизинец левой руки. – Господин, Канкуро, – сдавленно шепчет ему она, – вы уверены? Госпожа Мацури ведь могла быть помещена в гендзюцу.       Вот теперь он по-настоящему зол. Марионетчик с яростью хватает пленницу за шею и поворачивает ее лицом к шокировано застывшей Аканэ. – Гипноз? – в ярости шипит он, – нет. Женские счеты, мелочная ревность и эгоистичная, тупая одержимость.       Он с брезгливостью отшвыривает от себя дрожащую Мацури и сплевывает ей под ноги. – Предательство всегда находит себе оправдания, Мацури. Оно является под маской благих намерений или чистой и светлой любви, но оно всегда запачкано. Оно всегда смердит подлостью и не имеет ничего общего с тем, чем притворяется, – он берется за стягивающие пленницу цепи, вырывая из ее жалобно кривящихся губ животные стоны. – Свободна, Аканэ, – холодно бросает он за спину, – ты отстраняешься от всех текущих миссий, а через неделю явишься ко мне для дальнейшего дисциплинарного расследования. – Господин Канкуро, – шокировано хрипит она, но нити чакры, холодными змеями свивающиеся вокруг горла, заставляют ее отказаться от дальнейших пререканий.       Она покидает это богом забытое место, где остаются только двое – он и Мацури. – У нас впереди долгая ночь, дорогая, – из скрытых в нишах на стенах шкафов он достает зловеще поблескивающие в дрожащем свете масляных ламп предметы, – я хотел тебе признаться.       Мацури тонко скулит от ужаса, видя его приготовления – она начинает биться в оковах, как насаженная на иголку бабочка. – Не надо, – в ужасе кричит Мацури в исступлении раскачиваясь на разрывающих ее запястья цепях, – прошу, умоляю, нет! – Я хочу тебе признаться, Мацури, – будто не замечая ее глубокого ужаса продолжает Канкуро, – мне часто приходится сдерживаться во время пыток, не потому что я теряю голову от процесса, напротив, он вызывает во мне отвращение. Он приближается.       Марионетчик слизывает каплю крови, осевшую на его раскрашенных сизой краской губах. Мацури кричит так, как будто вот-вот ее душа покинет дрожащее в страданиях тело. – Но в силу моего мастерства, – его речь холодна и спокойна, а голос – единственное, что удерживает его пленницу от соскальзывания в спасительную темноту, – в силу моих познаний о человеческих телах, о мелочах каждого уникального и зауряднейшего процесса в твоем теле я, к твоему глубочайшему сожалению, прекрасно представляю, как заставить тебя ощутить самую невероятную в своей глубине боль. – Мне действительно жаль, Мацури, – Канкуро бесстрастно проводит свои манипуляции, сопровождаемые душераздирающими криками пленницы. Он понижает голос до интимного шепота: – Признаться, я пожалел твою соратницу, – он прижимает дурно пахнущую тряпицу к кровоточащей ране девушки, – моя ошибка, Мацури. Ты можешь винить во всем ее, а можешь – меня, но последствия наших решений лягут на твои плечи. Она лишь мычит, когда Канкуро наконец задает свой вопрос: – Что они задумали, Мацури? У тебя остался последний шанс. ***       Время будто прерывает свой бег, секунды крошатся, разлетаются снопами искр и оседают в темноте где-то за границей их сознаний. Гаара судорожно сжимает трепещущую девушку в отчаянном объятии. И никто из них не может с точностью сказать, когда на периферии их чувств, сосредоточенных лишь друг на друге, появляется зудящая, раздражающая неправильность. Но лишь эта мысль оформляется в их головах, как между ними повисает неловкость – Сакура испуганно дергается в его объятьях, а Гаара потеряно озирается, отстраненно наблюдая за тем, как все вокруг вдруг обретает форму и вес, обрастая звуками и образами. Входная дверь, ведущая в его покои, едва держится на петлях от сотрясающих ее ударов.       Что ж, на этот раз Канкуро чертовски не вовремя. Гааре приходится приложить титанические усилия, чтобы наконец оторваться от нее, а расстояние, и раньше казавшееся ему таким неправильным, хоть и необходимым – теперь же представляется невыносимым, убивающим. Вся его суть стремится вновь заключить ее в объятия и не отпускать, сделать своей… О, Ками, да за одни лишь такие мысли Сакура бы разделалась с ним голыми руками, имей она о них хоть малейшее представление. – Да открой же ты эту чертову дверь, Гаара, я знаю, что ты там один!       Сакура в ужасе смотрит на Кадзакаге, однако не делает никаких попыток к бегству, предоставляя ему самому решать, что нужно сделать в этой недвусмысленной ситуации. – Я… – ее едва слышный шепот раскаленным молотом ударяет по оголенным нервам Гаары. – Никуда не уходи, – шепчет он ей в ответ, едва ощутимо касаясь губами кончиков ее пальцев перед тем как покинуть спальню.       Гаара зол. Он злится пока направляется к прогибающимся под нетерпеливыми ударами Канкуро дверям. Он злится, когда распахивает их. Он злится… пока не видит забрызганный алыми мазками крови балахон брата. Ледяное самообладание вновь возвращается к нему. Канкуро бесцеремонно оттесняет его и вваливается в темную гостиную, сосредоточенно пытаясь оттереть замаранные чужой кровью руки, и, судя по растертой по щекам краске, с лицом Канкуро уже разобрался. Он разваливается в мягком кресле, не слишком волнуясь о своей испорченной одежде. – Что с Мацури? – Гааре удается справиться с голосом, и тот ничем не выдает волнение хозяина. – А что с ней? – глумливо интересуется марионетчик в ответ. Гаара смеряет его ледяным выжидающим взглядом. Канкуро устало горбится, в миг отбрасывая всю свою веселость. – То же, что и со всеми другими отступниками, Гаара, – глухо отзывается он, – ритуала наречения никто проводить не предлагал. Гаара хмурится, тяжело сглатывая. — Мне жаль, – Канкуро даёт ему несколько секунд, чтобы прийти в себя. — Однако, новости неутешительны. Гаара кивает, давая брату понять, что он может говорить свободно. — В заговоре замешана не только Суна. С Мацури держал связь кто-то из делегации. Имени она не знала.       Гаара пораженно замирает, кидая мимолетный взгляд на дверь своей спальни. Возможно, попросить Сакуру остаться было не лучшей идеей. Канкуро продолжает: — Побег Наруко также был спланирован и блестяще осуществлен прямо у меня под носом, — он злится, стягивая с себя напитанный чужой кровью балахон. — Разумеется, в свои идеологические цели и планы твою бывшую ученицу никто посвящать не стал, — марионетчик почти полностью обнажается, добавляя к куче тряпья на полу свои штаны и обувь. — Надо связаться с Каге, в сложившихся обстоятельствах логично ожидать провокаций, — Гаара подходит к столу и начинает писать записку, когда внезапно слышит скрип приоткрываемой двери. Осознание того, кого сейчас увидит Канкуро разрывается у Гаары в голове сотней взрывных печатей. — Канкуро! — Кадзакаге вскакивает, опрокидывая стол, и в сопровождении потока бумаг и разливающихся по коврам чернил несется к своей спальне.       Черт бы побрал Канкуро! Черт бы побрал его эгоистичное желание побыть с Сакурой хоть еще немного!       Он влетает в комнату с перекошенным от противоречивых эмоций лицом, будто юнец, застигнутый старшими за чем-то запретным и постыдным.       Канкуро удивленно разворачивается к своему брату, кубарем влетевшему в спальню, не забывая при этом натягивать длинную белую рубаху. — Тебе стало жаль твоих камзолов? — насмешливо тянет марионетчик в ответ на вытянувшееся лицо Кадзакаге. — Или ты тут кого-то прячешь? Канкуро бесцеремонно оглядывает аскетично обставленную комнату: — Анбу мне доложили, что посетителей у тебя сегодня вечером не было. — Как видишь, тут никого нет, — Гаара кивает на идеально заправленную кровать и распахнутый братом шкаф. Канкуро смеется, накидывая на распахнутую рубашку длинный атласный халат. — Зато есть здесь, — марионетчик указывает брату на судорожно вздымающуюся грудь, — и здесь, — палец упирается в кровавое кадзи на его лбу. — И в этом твоя главная проблема.       Канкуро вальяжной походкой направляется к выходу, ловко маневрируя меж высыхающих на ковре чернил и островков бумаг. — И верни уже на место гобелен, а то в скором времени вся резиденция будет в курсе наших тайных ходов.       Канкуро покидает его покои, а Гаара пытается успокоить свое бешено колотящееся сердце и унять едкое разочарование от ее ухода, разливающееся у него в груди.