Листочек

– Забирайся! – кричат с корабля, и свободный конец каната шлёпает по воде, обдавая Кадзуху солёными брызгами. Он подхватывает узел с немногочисленными пожитками, быстро вскарабкивается наверх... И замирает, на миг потеряв дар речи. – Ты бы от края отошёл, а то чего доброго, опять окажешься за бортом!.. Кадзуха медленно, словно заворожённый, поднимает взгляд от декольте, в которое он едва не уткнулся лицом; в обрамлении чёрной и красной ткани роскошная грудь, украшенная загаром и мелкими шрамами, выглядит так, что вдохновила бы десятки, нет, сотни лучших мастеров гравюр. Смотрит выше. Ещё выше. Ещё. Она весело смеётся, сверкая белыми зубами, и начинает привычными движениями скручивать канат обратно. Кадзуха смотрит, как мягко, почти лениво перекатываются мускулы на её руках, и едва сдерживается, чтобы не начать возносить благодарственную молитву ветрам, направившим его именно сюда. * Кадзуха любуется, как капитан Бэй Доу тренируется на палубе. Огромный двуруч – поставь такой на землю, и тот окажется выше Кадзухи – в её руках порхает точно невесомая пушинка, а если карусель смерти вдруг начинает замедляться, капитан легко, почти играючи, подпинывает его ногой – мол, не ленись, бей, железяка! Развевается по воздуху яркая накидка, взлетают волной длинные волосы, сверкает клинок, сверкает золотая вышивка, сверкает заколка, сверкает гладь моря за бортом, отражая солнце, и смотреть на это в какой-то момент становится невыносимо, поэтому Кадзуха зажмуривается, пытаясь унять бьющееся сердце. – Эй, мальчик-листочек, так заскучал, что решил задремать? – насмешливый голос заставляет его снова открыть глаза – и тут же пожалеть об этом, потому что по шее капитана течёт капля пота, и по груди тоже, и Кадзуха одновременно очень рад, что его штаны из плотной ткани, и безумно жалеет о том, что человечество вообще придумало концепцию одежды. – Я не сплю, капитан, – улыбается он в ответ. – Истинный воин никогда не поддаётся иллюзии безопасности. Бэй Доу громко фыркает. – Тогда пошли, истинный воин. Ветер меняется, будем ставить паруса. Это же у тебя анемо-Глаз, верно? Кадзуха слегка напрягается. Иназума уже далеко, но говорить о своём Глазе Бога он всё равно не любит – по очевидным причинам. – Да. – Значит, полезешь наверх – вы, анемо, карабкаетесь шустрее. Помнишь, как вязать узлы? Кадзуха снова улыбается – и кивает. – Помню. * Бэй Доу красивая – настолько, что при каждом взгляде на неё у Кадзухи перехватывает дыхание. Но притягательна в ней не только красота; каждое её движение, каждая улыбка, каждое слово дышат той свободой, которую можно ощутить только среди безграничного, необъятного моря. Она ходит слишком быстро, говорит слишком резко, смеётся слишком открыто, жестикулирует слишком широко, пьёт слишком много, поёт слишком громко – слишком, слишком, её так много, что порой кажется, будто весь корабль – это и есть капитан Бэй Доу, и Кадзухе хочется остаться здесь навсегда. * Их догоняют. Кадзуха надеялся, что оставил преследователей в Инадзуме – но видит на борту чужого корабля знакомое лицо и коротко выдыхает. – Передайте нам носителя Глаза Бога Каэдэхару Кадзуху, и мы отпустим вас с миром! Кадзуха сжимает ладонь на рукояти меча, прикидывая, как допрыгнуть до второго корабля. Он, разумеется, не позволит подвергать команду опасности, но и сдаваться он не соби... Тяжёлая рука ложится ему на плечо, и капитан Бэй Доу зычно кричит в ответ: – Может, ещё и мой заберёшь заодно? Так иди сюда, попробуй! Мы даже потом отпустим вас с миром, если хорошо попросите! И, не отводя взгляда от вражеского корабля, негромко бросает Кадзухе: – Не дури, Листочек. Своих не выдаём. Кадзуха раньше никогда не сражался на кораблях, но это оказывается несложно – он, вместе с остальной командой, летит вслед за капитаном, перемахивая на чужую палубу, и бросается в бой. А дальше уже всё знакомо – уклон, выпад, уворот, взмах, парирование, ещё выпад... тело движется само в привычном танце под шорох листьев на ветру. Внезапно краем глаза он замечает, как одного из матросов сбивают с ног, и, отшвырнув противника, бросается туда... но Бэй Доу успевает раньше. – Куда?! – рявкает она на вражеского мечника, рванувшегося добить беднягу. – На меня смотри!!! И тот машинально подчиняется приказу – и смотрит. И Кадзуха – тоже. Вокруг Бэй Доу пляшут молнии, разбегаясь по лезвию меча, и она рубит, рубит, рубит без устали, смеясь и скаля зубы, точно демон, и Кадзуха кидается следом, призывая силу ветров и неба, и широко улыбается в ответ, когда Бэй Доу кидает на него изумлённый взгляд, пока лиловые, сверкающие крошечными молниями листья затягивают всех врагов на палубе в неостановимый, неудержимый хоровод. Позже они долго смотрят на обломки корабля, медленно колышущиеся на воде, пока те не скрываются из виду. А затем Кадзуха, поддавшись порыву, хватает её руку и прижимается к ней губами, зажмуриваясь. Бэй Доу еле слышно вздыхает. – Кадзуха. Он вскидывает голову и, решившись, начинает было: – Бэй Д... Но она кладёт ему пальцы на губы, заставляя умолкнуть, и качает головой. – Листочек. Не надо. Это всё ненастоящее, поверь – такие всплески после драки бывают у всех. И я знаю, что ты мне благодарен и все дела. Но давай не будем портить хорошее путешествие. Ладно? Кадзуха пытается было объяснить, что дело вовсе не в драке и даже не в благодарности – хотя он, разумеется, ей безмерно благодарен – но натыкается на мягкий взгляд Бэй Доу, в котором таится странная грусть, и весь его запал тут же иссякает. Он коротко кивает и отворачивается, снова глядя на воду. А потом усилием воли разжимает пальцы: накидка не виновата, и зря комкать её нет нужды. – Послезавтра мы будем в гавани, – сообщает ему Бэй Доу. – В Ли Юэ за тобой уже гнаться не станут. А это... Это пройдёт. Оно всегда проходит. Она уходит. Кадзуха слушает, как стучат по палубе каблуки, представляя её шаги – слишком широкие, слишком тяжёлые – и впервые за всё время путешествия сомневается в её словах. * Ли Юэ встречает его гамом рыночной площади, яркими красками, бесконечными деревянными переходами и лабиринтами улиц. В огромном городе, среди всей этой новизны, так легко затеряться – что Кадзуха и делает. – Нам нужно сделать пару малых рейсов, – говорит ему Бэй Доу. – Гуляй пока, Листочек. Ещё увидимся. Но её корабля долго нет. День, два, три... неделю... Кадзуха находит себе жильё и временную подработку, но всё равно не может удержаться и приходит в гавань каждый день, спрашивая, не появлялся ли корабль. Когда он в следующий раз увидит Бэй Доу, то обязательно поинтересуется, когда «оно» должно пройти. Потому что до сих пор «оно» становится только сильнее. * – Корабль Бэй Доу? Да, был сегодня... но они сразу же ушли, – кивает портовый клерк. – Куда собирались и надолго ли? А кто их знает, это же Бэй Доу... Вроде, хотели сделать привал у леса Гуюнь, они там часто останавливаются. Кадзуха не дослушивает – уже мчится прочь из города, чуть не сбив по пути с ног незадачливого миллелита и крича извинения на ходу. До леса вплавь не добраться, но к северу от города есть утёс... – Духи воздуха, – бормочет он, раскладывая глайдер и глядя на острова на горизонте, – молю вас, даруйте попутный ветер и выносливость, чтобы выдержать этот путь. И прыгает со скалы. Молитва помогает: он приземляется уже на мелководье – и тут же мчится дальше. Остров за островом проносятся мимо, он летит, не чувствуя под собой ног, только сердце гулко стучит в такт шагам. Он видит корабль, далеко от берега – вплавь не доберёшься – но тот стоит неподвижно, а значит, время есть, и Кадзуха начинает карабкаться выше, стараясь не шуметь, чтобы не привлечь внимание магов Бездны, в группу которых он едва не влетел с разгона. Выше, выше, ещё выше... На глаза ему внезапно попадается цинсинь, и он зачем-то срывает хрупкий цветок перед тем, как снова прыгнуть с обрыва. И даже умудряется не смять его, когда шлёпается на палубу, едва не врезавшись в мачту. Глаз Бэй Доу – тот, что не прикрыт повязкой – изумлённо расширяется, а на лице появляется непривычная для неё растерянность. – Кадзуха?.. Он отряхивается с непринуждённым видом и пожимает плечами в ответ: – Пожив в городе, я решил, что самые свободные ветра всё же на море. И дышится тут заметно легче. Бэй Доу запрокидывает голову и заливисто хохочет. – Твоя правда, Листочек – если хочется настоящей свободы, найти её проще всего именно здесь. Добро пожаловать на борт. Верхние паруса – твои. – Вас понял, капитан, – улыбается в ответ Кадзуха, чувствуя невыразимое облегчение. И протягивает ей цветок. Улыбка медленно сползает с лица Бэй Доу. Кадзуха лишь разводит руками: – Не прошло, – почти виновато сообщает он. Бэй Доу качает головой: – Кадзуха... Ты же молодой совсем парень, ну зачем тебе такая тётка, как я? Кадзуха мог бы начать спорить – но вместо этого лишь смотрит ей в глаза: – Да, я не могу похвастаться зрелым возрастом и большим опытом... но это лишь значит, что тебе есть, чему меня научить, не так ли? Бэй Доу ошарашенно моргает – а потом снова начинает смеяться, но на её щеках играет румянец, и Кадзуха думает, что он делает её ещё красивее. – Вот же настырный, а, – её взгляд мягкий и лучится весельем, и Кадзуха не может отвести глаза. – Есть немного, – соглашается он. – От листочков иногда довольно трудно избавиться. Особенно мелких. * Бэй Доу красивая. Красивая, красивая – Кадзуха шепчет это снова и снова, целует её бёдра, сильные, крепкие, загорелые, ведёт языком по шрамам, и кожа у неё солёная как море, и сама она точно южное море – мощное, бурное и опасное, но невообразимо прекрасное, и при одном взгляде на него хочется нырнуть и погрузиться с головой, растворившись в тёплой неге. Она шумно вздыхает, разводя ноги шире, чтобы ему было удобнее, и Кадзуха благодарно целует нежную кожу на внутренней стороне, выше, ещё выше, приникает к ней точно к роднику, измученный невыносимой жаждой за эти недели, ласкает языком, губами, пальцами, тонет в её стонах, любуется, как мерно, точно прибой, вздымается грудь, и на ней тоже есть шрамы; он не может удержаться – убирает руку, несмотря на недовольный звук, обводит их контур пальцами, оставляя скользкие следы, а потом повторяет этот же путь языком, слизывая её вкус, соль мешается с терпкостью и сладостью, и Кадзуха сам стонет, облизывая свои пальцы, её грудь, шею, накрывает её губы своими, и едва не забывает как дышать, дрожа от предвкушения. В её каюте тепло и душно, пахнет влажным деревом, солью и вином, бутылку с которым они забыли запечатать, а постель узкая и неудобная, но Бэй Доу как раз хватает места поставить колени по обе стороны от него, и он вцепляется в её бёдра, гладит живот, обхватывает ладонями грудь, поддерживая снизу – тяжёлая, красивая, кра-си-ва-я, он ласкает её всюду и не может остановиться, пока она движется над ним, и её волосы рассыпаются по плечам, липнут к влажной коже; не останавливаясь, она поднимает руки, собирая их, чтобы откинуть назад, и эта поза настолько совершенна, что Кадзуха успевает лишь громко вдохнуть перед тем, как, зажмурившись, излиться внутрь неё, даже не успев до конца насладиться близостью и предупредить... – Ох, Листочек, ты такой милый, когда тебе хорошо, – мурлычет Бэй Доу, наклоняясь и целуя его во влажный висок, когда он, ещё не переведя дух, начинает сбивчиво извиняться. – Не переживай, плыть нам далеко, я успею получить своё. И на этот раз Кадзуха в её словах совершенно не сомневается.