are you really that holy?

«Бедный мой!» Антон не докончил, — есть мысли для него нестерпимые. Да в эту минуту он и не в силах был рассуждать. Неведомая мука сдавила грудь и стеснила дыхание. Слёзки покатились по щекам и, оставив за собою блестящий влажный след, повисли на краю беленького подбородка, словно капли росы на лепестке лилии. — Если бы ты только знал, — глядя в грустные и полные любви глаза Бяши, говорил он, — как мне тяжело расставаться с тобой! Но я клянусь тебе, что никогда не забуду тебя, и надеюсь на тебя. *** Начался дождь. Петров не спешил. Просто ему вдруг по-детски и очень сильно захотелось промокнуть под дождём. Да, да не лето, но он достаточно закаленный жизнью человек и простуда ему не грозит. Из-за таких прихотей его часто называют сумасшедшим, но что поделаешь, вот как только Петров посмотрит на своё хорошенькое невинное личико в зеркале, так не в чём себе не может отказать. Холодные струи быстро промочили одежду и волосы, лаская кожу. Дождь смывает все следы. Он всегда любил дождь. Он почувствовал как прохладные струи побежали по телу, до конца промочив одежду. Каждый сходит с ума по-своему. Наверное сейчас, он как раз сходил с ума и ему это нравилось. «Ленивые задницы», — подумал он про жителей собственного города. — Три остановки, всего-то. Маленькая прогулка!» Спустя пятнадцать минут ходу Петров достиг своей цели. Повсюду росли пожелтевшие пушистые клены. Он немного проветрился и пытался собраться с мыслями. У входа он немного стушевался. Антон не знал и даже не думал о том, что скажет Роме, и, в общем-то, ему совсем не хотелось ни с кем разговаривать, тем более с пугающим верзилой с ручищами, как кувалды. А увидеть... — Молодой человек, вы что-то хотели? — поинтересовался охранник на входе. Странно. Раньше его здесь не было. Антон вздрогнул, но не растерялся: — Пятифана? Охранник оценивающе смерил его взглядом и ухмыльнулся: — Подскажем. Как вас представить? Антон потупился, потом задумчиво сказал: — М-м-м, я просто хотел ему кое-что передать. Скажите, меня зовут Антон. Охранник снова ухмыльнулся и зашел к себе в каморку. Спустя минуту, он вернулся все с той же наглой улыбкой. — Сейчас спустится ваш Пятифан. — Ничего он не мой, — возмущенно промямлил Петров и отошёл от нахального охранника к окну. Послышались шаги. Вышел высокий молодой человек в широкой рубашке, джинсах и кедах. Конечно, это был Пятифан, только совсем другой: смущенный и вовсе не страшный. Словно маска грозного лидера была сброшена им еще вчера, в парке, а сейчас затаилась в рюкзаке Антона. «Надо бы подумать, возвращать ему ее или нет», — усмехнулся про себя Петров. Он и сам не заметил, как поменял о Роме свое мнение. Хотя неприятный осадок все ещё присутствовал. Сейчас он не боялся и не презирал этого человека. — Привет, — бархатный баритон прервал его размышления. — Привет, — Антон поднял глаза и увидел встревоженное лицо Ромы. Он вопросительно повел бровями. — Эмм, да, привет, — замялся Антон. Пятифан немного смягчился: — Да, уже было. Давай отойдем. Он покосился на любопытного охранника и подтолкнул Антона к двери. Они зашли в квартиру. Рома прислонился к стене и скрестил руки. Тревожный знак, будто он отгородился от Петрова невидимой стеной. — Так, что привело тебя в логово врага? — ухмыльнулся он, старательно натягивая на себя маску главаря хулиганов. Антон увидел: Рома нарочно пытается войти в эту роль. — Кофту отдать и ничего более, что ты там себе нафантазировал, — он вытащил с рюкзака кофту и протянул. Рома вздохнул, стараясь сохранить в памяти этот момент, каким бы бессмысленным он ни казался. Он пытался запомнить каждую мелочь: отяжелевшие от воды волосы Антона, какая-то широкая кофта, промокшая насквозь и облепившая его красивое тело. Бог знает, зачем он хотел запомнить все это. Может, из-за чувств, затопивших в эту минуту его сердце, — сожаления, тоски? — Ты весь промок. Заболеешь же. Накинь на себя, — Рома растянул разбитые губы в улыбке, — Сейчас я покажу, что можно нафантазировать сгоряча… Он притянул его за свою куртку, поцеловал сначала волосы — мягкие, легкие, прямые-прямые. Зато такие светлые как шерсть у овечек, даже под луной видно. А Антон еще так засмеялся — легко, заигрывающе. Такой костлявый под курткой и приятный. Даже холодный и промёрзший — тёплый. Холодными руками дальше плоского живота и поясницы под кофтой забраться Антон не дал. — А я тебя ещё не простил. — Ты же понимаешь, что мне не составит никакого труда поднять тебя и унести куда-нибудь, чтоб ты прекратил ныть и обижаться. — Никуда я с тобой не пойду, — фыркнул Антон и резким, почти демонстративным движением вытащил косяк двумя пальцами и приблизил своё лицо к Роме, демонстративно шумно втягивая его запах и медленно выпуская дым ему в шею. Щекотно, и в то же время, помимо желания дать по губам, чтоб бросил эту привычку, появляется странное томление вблизи от его рта. Противоречие на противоречии. — Тебя никто и не спрашивает, ты как багаж путешествуешь. — Дешево и без комфорта? — Куда повезут, туда и поедешь Антон усмехнулся, не вынимая изо рта самокрутку. Волна восхитительного тепла разлилась по телу, напряженные мышцы расслабились, в голове приятно зашумело, и весь мир заиграл разноцветными красками. *** Отрезком времени, равным горению искры они расставили точки над и, смеясь и сверкая ликующим взглядом. Разве так бывает? Реальность снова обрушилась на плечи Антона, не оставляя ни единого шанса на спасение. Он аккуратно подошёл к окну, смотря на чарующую луну томным взглядом с какой-то радостью или восторгом Pov: Ромчик Нужен. Он нужен мне. Его куртка, в угол. Потом, сейчас не важно. Лишние, не нужные вещи. Всего пара шагов. Вдох. Выдох. Он так близко. Отражаюсь в его глазах. Рома положил руку на талию Петрова, притянул. Тепло. Поцеловал, жадно, кусая губы, резко, глубоко, грубо. Почувствовать. Кровь, тёплая, вкусная, пьянящая. Голова кружится. Так близко. Как же хорошо. Ближе. Руки скользнули под кофту, выше, по позвоночнику. Скорее. Хочу больше. Твои губы. Вкус крови, металлический, терпкий, вкус жизни. Тонкие пальцы путаются в пуговицах рубашки. Я сам. Скорее. Ты мой. Губы скользнули вниз по шее, ключице, хрупкое тело выгнулось, прижалось. Не могу терпеть. Скорее. Я твой. Пятифан с силой сжал запястье юноши, заломил за спину, резко развернув спиной к себе. Под сильными пальцами едва не ломались тонкие кости. Боль вытесняла воспоминания. Антон зашипел и выгнулся, до крови закусил губу. Сейчас он может думать только о том, как не закричать, для всего остального просто нет места. Рома выпустил руку юноши, взял его за подбородок и слизнул кровь. Почему только его кровь так пахнет? Навсегда. Прижался, целуя шею, прикусил кожу на плече. Тебе больно, знаю. Этого и хочу. Если больно, значит жив. О, как сладко было владеть этой драгоценностью, он дернул парня за волосы, притягивая к себе и удерживая его на весу под бедра глубже насадил на себя. Тот вскрикнул, начал, извиваясь, двигаться. Слышу, как бьётся твоё сердце. Безумно, испуганно, восторженно. Не отпущу. Слышишь, как бьётся моё? Один ритм. Избавиться от страха. Помоги мне. Через боль, через огонь. Сгореть. С тобой. Скорее. Сердце бьётся где-то в горле. Нечем дышать. Незачем. Пол толкнулся в колени. Так близко. Пальцы, обжигающе-холодные, сжимают, гладят, сводят с ума. Тошенька. И я буду жить с тобой. В тебе. Всегда. Ты делаешь меня живым. Настоящим. Разве огонь бывает серым? Бывает. Твой огонь. Карие глаза, отражённые в серых, два дыхания, сплетённых в одно, горячие поцелуи на холодной коже, электрический ток по оголённым нервам, пьянящий запах крови. Не отпускай, не разжимай рук. Время замерло. Мир сжался. Кровь пульсирует. Молчи. Смотри на меня. Только не кричи. Больно, знаю. Мне тоже. Мы же одно сейчас. Ещё. Молчи. Мне надо знать. Чувствовать тебя, себя. Стон. Ты сводишь меня с ума. Отражение в глазах. Сильнее. Не отпущу. Не отдам. Антон. Мой навсегда. Тоша, Тоша, Тошенька. *** Привычки Ромы Антон знал наизусть: курить часто эти жутко вредные сигареты на балконе, наблюдая за размеренной жизнью людей, либо наслаждаясь ночной тишиной. Почему так часто? Хотя прекрасно понимал, что сам такой же. Через мгновение ключ натужно скрипнул. Рома прошёл в спальню. Антон лежал на кровати и рисовал что — то. Рубашка доходила юноше до середины бедра и мало что скрывала. Пятифан усмехнулся, любуясь изгибами знакомого тела. Антон встрепенулся и вскинул голову. — Что рисуешь? — губы Пятифана дрогнули в усмешке. — Какая разница? Ты всё равно в этом не разбираешься — Ух, какие мы вредные, маленький Пикассо, — Рома потрепал волосы на его голове, поцеловал коротко в лоб и прошептал. — Я могу пройтись белыми красками по твоему милому личику, смекаешь о чем я? Антон закрыл рисунком лицо и засмеялся: — Отстаньте, Пятифан. Совсем недавно ты говорил, что не веришь в любовь. А тут вдруг так миленько общаешься, — Петров начал изображать его, размахивая руками в новом и зловещем свете. — Что такое любовь? Ох, я такой умный Рома, дай — ка толкну супер тупорылую речь. — Мне вот очень нравится наблюдать, как кривится твоя симпатичная физиономия! — рассмеялся Рома, — Иди сюда Мощное дыхание Пятифана коснулось его шеи, а руки Антона увещевающе зарылись в его волосы, прося о доверии, снова захватывая сознание в умиротворяющие объятия, будто морские волны. — Как же от тебя вкусно пахнет дождём, — раздался Ромин приглушённый голос. — А от тебя клубникой, как в тот самый день.