В два раза хуже

*** -Все, хватит. - Вик останавливается в дверях кухни, опирается плечом о косяк и скрещивает руки на груди, говорит тихо и зло. Дамиано едва не роняет деревянную лопатку, которой помешивал креветки в сковороде с таким видом, будто это они виноваты во всех его проблемах. -Вик? Что случилось? -Это тебя надо спросить! Что у вас снова случилось? Дамиано переминается босыми ногами по полу и молчит. Виктория злится еще сильнее. -Что на этот раз? Ты потрогал его гитару? Он взял твою подводку? Ты его криво сфотографировал? Он купил тебе воду не той фирмы? Вы не поделили очередную маечку со стразиками? Дамиано утыкается взглядом в сковороду и продолжает остервенело гонять многострадальные креветки по шкворчащей поверхности. Вик упрямо встряхивает волосами. Жест настолько итановский, что ему становится страшно вдвойне. -Вы заебали уже, сил нет. Орете друг на друга по сорок раз в день, потом зажимаетесь по всем углам. С вами невозможно жить в одном доме. Я съеду от вас и Торкио с собой заберу. И делайте здесь друг с другом что хотите. Дамиано успевает только открыть рот, но Вик резким жестом обрывает его раньше, чем он успевает вставить хоть слово. -Иди и скажи ему все как есть. Скажи, что ты влюблен в него несколько лет как последний кретин. Что как влюбленная фанатка таскаешь его шмотье, а потом еще и на сцену в нем выходишь. Скажи, что подыхаешь от ревности, когда видишь его рядом с абсолютно любой девушкой и дрочишь на его ноги уже года три. Что... Что там у тебя еще? Это же...-Она прерывается, хватает ртом воздух, не в силах подобрать слов. -Это же Томас! Вы с ним как сиамские близнецы! Вы жрете из одной тарелки, останавливаетесь в одном номере, даже когда полно свободных мест! Что ты вообще не можешь ему рассказать? Иди и скажи все это ему, Давид, потому что если ты не скажешь, то, клянусь, я пойду и расскажу сама! Она разворачивается и выходит с кухни, практически чеканя шаг. В голове у Дамиано мелькает дурацкая мысль, что если бы на кухне была дверь, то она саданула бы ей по косяку с такой силой, что со стены непременно осыпалась штукатурка. Креветки горят, раскаленное оливковое масло брызжет ему на пальцы, но он даже не замечает. *** Дамиано лежит на разворошенной постели, закинув руки за голову и бессмысленно смотрит в потолок. Потолок не помешало бы покрасить. Он второй день питается одним кофе и пишет отвратительную сопливую херню, которую они ни за что и никогда не будут играть. Его самого от себя тошнит. Под глазами круги размером с Америку. Разумеется, Вик права. Их смелая, живая, такая искренняя Вик. Когда она вообще бывает не права? От одной мысли о том, чтобы пойти и рассказать все как есть в животе что-то мерзко сжимается. Она не произнесла этого вслух, но он и так все услышал и мысленно согласился тысячу раз: он трус. Это должно было закончиться рано или поздно. Путь будет сегодня! Он морщится и садится на постели. Ладно. Он выходит на сцену перед тысячами зрителей, дает интервью десяткам журналистов, ездит на концерты по всей Италии, а теперь струсит пойти и поговорить с одним человеком? В конце концов, это же... Это же Томас! Он подрывается с кровати и летит в ванную, по пути собирая плечами все косяки, судорожно плещет в лицо ледяной водой. Прыгает по комнате на одной ноге, отчаянно матерясь и пытаясь одновременно натянуть штаны и расчесать волосы, чуть не тычет расческой себе в глаз и плюет на это занятие. Проносится вихрем по коридору, даже не замечая шарахнувшегося в сторону Итана и влетает на кухню, грохоча посудой с такой силой, будто собирается расколотить ее всю. Через пятнадцать минут он становится счастливым обладателем двух кружек черного как гудрон кофе и большой тарелки с печеньем. На этом дурной запал заканчивается, и он толкает себя вперед по коридору на чистом упрямстве. Дверь в комнату пихает босой ногой, заходит без стука, как к себе, полностью сосредоточившись на том, чтобы ничего не разлить. Томас сидит на кровати, скрестив ноги и прижимая к себе гитару, очень аккуратно проводит по корпусу мягкой тканью: то ли полирует царапины, то ли просто протирает. Лицо полностью закрывает пушистая челка. -Томас. -Мммм? -Он поднимает взгляд от деревянного корпуса и переводит его на две исходящие паром кружки. - Мы что, как-то стрёмно поссорились? -Что? Нет! Мне надо с тобой серьезно поговорить. Томас аккуратно опускает гитару в чехол и небрежным движением руки стряхивает на пол барахло с тумбочки, освобождая место. Дамиано опускает на освободившееся место одну из кружек и тарелку с печеньем, усаживается напротив. Молчит, вертит в ладонях чашку, рассеянно скользя взглядом по комнате, ни на чем не останавливаясь. У Томаса в комнате филиал Ада. Нотные тетради вперемешку со сломанными джойстиками, которые он годами собирается починить, обрывки концертных костюмов, ботинки на кресле, криво приклеенные старые постеры с Led Zeppelin на стенах. Подоконник стерильно чист: на нем обычно лежит гитара. От бессмысленного наблюдения за привычным хаосом его отвлекает хруст печенья. Ах да. Дамиано невероятным усилием воли подавляет порыв позорно зажмуриться и быстро выдыхает: -Ятебялюблю. -Ага, я тебя тоже. -Отзывается Томас с набитым ртом. -Что? Нет, нет. Не как друга, а прям... Люблю. Понимаешь? -Дамиано собирает остатки смелости и переводит совершенно заполошный взгляд на друга. -Окей. -Томас перестает жевать и с огромным сомнением изучает кофе в своей кружке. Он всегда был таким невкусным? -Что - окей? -Дамиано совершенно сбит с толку, судорожно глотает свой кофе, обжигая язык. Страдальчески морщится и аккуратно опускает кофе на тумбочку. -Ну. Ты мне встречаться предлагаешь или типа того? Окей, давай попробуем, в чем проблема? -Томас с отвращением отодвигает от себя кружку и поднимает на друга непривычно тяжелый взгляд. Дамиано, пожалуй, впервые в жизни видит его таким серьезным. -Но только если нормально. А если это твоё “я молод, горяч и готов к экспериментам”, то иди на хер тогда. И... Решишь дарить мне цветы - вытряхну их тебе за шиворот. Дамиано кивает-кивает-кивает, а потом так же судорожно мотает головой, хлеща волосами себе по лицу. В голове голосом Вик звучит одна и та же фраза: “Это же Томас, что ты вообще не можешь ему рассказать?” -Я всегда думал, что ты влюблен в Вик. - Брякает Дамиано первое, что приходит в голову. Томас дергается, удивленно приоткрывает рот, смотрит на него со смутным подозрением. -Ты обдолбался, что ли? Конечно нет! И вообще, она же с Итаном! Они замирают, изумленно таращась друг на друга. Дамиано внезапно чувствует себя легким как перышко, будто с его плеч только что упал весь Рим. Вот так легко? Ему всего-то и нужно - не дарить цветов? С этим он как-нибудь справится. Он подается вперед, протягивает руку, аккуратно проводит кончиками пальцев по острым ключицам, опускает горячую ладонь на шею друга и замирает. Томас закатывает глаза и рывком дергает его за запястье, заставляя буквально рухнуть сверху, как-то очень уверенно вплетает белоснежные пальцы в черные волосы и целует в губы, горячо и очень правильно. На тумбочке остывают две полные кружки кофе. *** Томас ненавидит жару. Он бы жил в бассейне с мая по октябрь, серьезно. А еще лучше - съехал бы куда-нибудь в Норвегию. В Исландию. Куда угодно, где никогда, абсолютно никогда не бывает тридцати пяти градусов жары. Он тихо вздыхает, ерзает по траве и сдвигается чуть вперед, глубже в тень. Следом за ним автоматически сдвигается Дамиано, вновь прижимаясь спиной с спине. Вот уж кто бы круглый год жил на солнце, питаясь от него как солнечная батарейка. Они переползают так по двору уже часа три, садясь ровно на границе света и тени, чтобы он сам оказывался в тени, а Дамиано - на солнце. Томас чешет кончиком пальца обгоревший и уже начавший облезать кончик носа и удобней перехватывает гитару, косится через плечо. Дамиано что-то быстро строчит в блокноте, периодически нервно кусает кончик ручки, снова строчит, зачеркивает и рвет страницы. Ручка замирает над многострадальным блокнотом. -Чего перестал играть? -Томас получает ощутимый тычок локтем под ребра. -Жарко, блин. -Страдай, музыка требует жертв. Страдания прерывает Итан, свешивающийся с балкона и громко сообщающий, что вместо некоторых лентяев он сходил в магазин и теперь у них есть обед и мороженое. Итан опирается на перила, закуривая и лениво наблюдая за копошением в траве у бассейна. Томас и Дамиано за несколько часов на улице успевшие разбить практически походный лагерь, обложиться тысячей бутылочек с водой, кремами от загара и еще тремя горами всякого говна, теперь шумно решали: стоит ли все это забрать в дом и если да, то потребуется ли им для этого грузовая машина. -Ну что там? Паста остывает. -Вик замирает на пороге, не спеша опускаться босыми ногами на холодный плиточный пол балкона. -Барахольщики. -Тихо отзывается Итан, выдыхая дым в сторону и стряхивая пепел в пустой цветочный горшок. Вик подается вперед, аккуратно опуская ладонь ему на спину и склоняясь вперед, чтобы тоже что-нибудь видеть. -Да ладно тебе, зато мимо них теперь можно пройти без ощущения, что... -Мы смотрим чужое порно? -Что все вокруг сейчас заискрит и взорвется.-Заканчивают они одновременно. Итан оглядывается через плечо и ухмыляется, Виктория усмехается в ответ. -Но даже ради этого я не готова есть холодную пасту, пусть шевелятся поживее! -Она разворачивается и уходит в дом, а Итан вновь перевешивается через перила и принимается убеждать парочку внизу не дожидаться момента, когда у Виктории кончится терпение. *** Вокруг бассейна все еще грохочет вечеринка, колонки во дворе чудовищно громко надрываются его собственным голосом. Дамиано за руку тянет Томаса по коридору, несясь с такой скоростью, что тот едва успевает перебирать ногами. -Куда мы?.. Ох, бля. -Дамиано толкает его к стене прямо посреди коридора и лихорадочно целует шею и плечи, прижимаясь к нему с такой силой, будто вот прямо на месте умрет, если отстранится хоть на миллиметр. -Вик за это завтра выебет нас обоих. -Тихо бормочет Томас, охотно выгибая шею и подставляясь под горячие жадные поцелуи, едва заметно вздрагивая и отчаянно цепляясь за чужие плечи, словно ноги его совсем не держат, и он вот-вот съедет вниз по стене. На белоснежной шее ярко-алыми бутонами мгновенно распускаются следы укусов и засосов. На плечах Дамиано - глубокие царапины от ногтей. -Там... Там... Шмотье такое. -Томас взмахивает ладонью в воздухе, пытаясь поймать мысль, но тут же решает, что отцепиться от единственной надежной опоры в лихорадочно вращающемся мире - паршивая идея. -На плечах все будет видно. -Охуенно, пусть все видят, что я тебя трахаю. -Хрипло отзывается Дамиано и прижимается еще теснее, хотя, казалось бы, дальше уже некуда, скользит ладонями по бедрам, сжимая пальцы сильнее, наверняка и здесь оставляя синяки. Господи, он еще никогда в жизни не испытывал такой ненависти к джинсам, как сейчас. Ему нужно больше, сильнее, кожа к коже. -Как будто кто-то еще не понял. -Томас буквально повисает на нем, как-то судорожно дергается вверх и обхватывает длинными ногами за талию. Дамиано автоматически подхватывает его под задницу, с легкостью удерживает на весу. Тонкие прохладные пальцы скользят по смуглой шее и вплетаются в черные волосы, дергают с силой, бесцеремонно, заставляя запрокинуть голову. Губы тут же прижимаются к губам. Они целуются так, будто собираются сожрать друг друга немедленно. Томас сдавленно стонет в поцелуй и отчаянно ерзает между ним и стеной, с силой пихает его пяткой куда-то в бедро. О да, не он один сейчас ненавидит узкие джинсы. Дамиано перехватывает его удобней, прижимая к себе бесценную ношу и все же двигается куда-то в сторону комнаты, до которой они не дотянули буквально десяток шагов. Еще через пару минут они все же добираются до кровати, чудом умудрившись по пути не упасть и не разжать объятий ни на секунду. Валятся на нее лохматым клубком, цепляются друг за друга как утопающие, путаясь в руках, волосах и футболках, пытаясь содрать с друг друга одежду так, чтобы не пришлось прекращать целоваться. Какая-то из тряпок не выдерживает такого напора и жалобно трещит. Никто не обращает на это внимания. Губы у обоих красные и припухшие, у Томаса на нижней царапина, которую тот быстро зализывает языком и вновь тянется за поцелуем, едва позволяя нормально вдохнуть, нетерпеливо ерзает, одной рукой тянется к своим джинсам, расстегивая молнию и выдыхая с облегчением. -Ты будешь меня трахать или нет? Если нет, то я нагну тебя сам. Дамиано тихо хмыкает в ответ. Как-нибудь в другой раз, пожалуй. Быстро сползает ниже, целуя грудь и живот, проходясь языком по татуировке над выпирающей подвздошной косточкой, а затем, не в силах остановиться, еще и еще раз, пока не получает в качестве реакции жалобный стон и очередной пинок в бедро. Нетерпеливое чудовище. Он подцепляет пальцами узкие джинсы вместе с бельем и буквально сдирает их с длинных ног, не глядя отправляя куда-то на пол. Ужом выползает из собственных и отправляет их следом. Головка колом стоящего члена упирается ему прямо в губы, пачкая смазкой. -Охуенно смотришься. -Томас старается звучать насмешливо, но голос предательски срывается. Смотрит жадно, не отводя взгляд, и зрачки у него огромные, заполняющие всю зеленую радужку. Дамиано в ответ только ухмыляется и широко проводит языком по всей длине, а затем обхватывает головку губами, насаживаясь глубже, сжимая горячую плоть сильнее и старательно сосет, втягивая щеки и помогая себе рукой, обхватывая член у основания, стараясь насадиться горлом глубже. Не то чтобы у него хорошо получается, но он полон энтузиазма. Томас под ним низко сдавленно стонет, вскидывает бедра, подаваясь на встречу, отчаянно цепляется за его волосы, которые так и не выпустил из пальцев, и ерзает по постели, не глядя хлопая свободной ладонью по тумбочке. Еще через минуту Дамиано в плечо прилетает тюбик со смазкой. Он отстраняется, с похабным чмоканьем выпуская член изо рта, облизывает губы и подхватывает флакон. Руки отчаянно трясутся, голова словно до краев наполнена шампанским - что-то пузырится, искрится и лопается. Он щелкает крышкой, щедро поливая собственные пальцы, смазка течет по ладони. -Фу, клубничная, что ли. -Томас брезгливо морщится и Дамиано с трудом сдерживает желание истерически заржать. Томас без малейшего стеснения разводит стройные ноги широко в стороны и мгновенно становится не смешно. Господи, если бы он знал, что стесняшка Томас будет отдаваться ему с таким энтузиазмом, он бы подкатил к нему в тот же день, в который понял, что у него встает на эти шикарные ноги. Он проходится скользкими пальцами между ягодиц, медленно надавливая, толкая внутрь сразу два, аккуратно поглаживая горячие стенки и разводя пальцы в стороны, растягивая узкую дырку, попутно возвращаясь к прерванному занятию - проводит языком по напряженному члену, надавливает самым кончиком под уздечкой. Томас стонет практически непрерывно, мечется по постели и сам насаживается на его пальцы так нетерпеливо, будто последний раз они трахались в прошлом году, а не вчера вечером. -Давай... Живее. -Если я буду давать живее, то завтра на концерте ты будешь не только в засосах, но и на разъезжающихся ногах. Томас приподнимается на локтях и смотрит на него так, что у Дамиано мгновенно пропадает всякое желание спорить. Живее так живее. Он с хлюпаньем вытаскивает пальцы, добавляет еще смазки, быстро проводит мокрой ладонью по своему члену и наваливается сверху, упираясь головкой между ягодиц, быстро целует куда-то в скулу и подается вперед, медленно и аккуратно, едва слышно стонет, чувствуя, как внутренние мышцы сжимаются вокруг напряженной плоти. Томас мгновенно вцепляется в него всеми конечностями, обнимает, проводит ладонями по спине, скользит пальцами по контурам татуировок. Дамиано замирает на несколько мгновений, давая возможность немного привыкнуть, а затем начинает двигаться, плавно и осторожно, выходя практически полностью, а затем толкаясь вперед до самых яиц. И смотрит-смотрит смотрит. Жадно скользит взглядом по плотно зажмуренным векам, приоткрытым губам, по щекам, покрытым лихорадочным румянцем, как будто видит все это в первый раз. -Целуй меня. -Томас бормочет тихо и сипло, не открывая глаз. -Ничего, что я только что тебе отсасывал? -Если бы ты отсасывал кому-нибудь другому, я бы подумал. -Криво улыбается, приподнимая уголок губ и сам тянется за поцелуем, прижимаясь губами к губам. Дамиано охотно отвечает на поцелуй, накрывает губами приоткрытые губы, проводит по ним языком, жадно сцеловывает чужие стоны, чувствуя, как каждый низкий вибрирующий звук отзывается дрожью вдоль позвоночника. Темп становится все быстрее, толчки внутри - резче и жестче, член скользит внутри растянутой дырки с громкими хлюпающими звуками, при каждом движении задевая чувствительную точку внутри. Дамиано тихо ругается сквозь зубы пополам со стоном, проталкивает руку между ними, буквально силой заставляя себя отклеиться от податливого тела под собой хоть на несколько сантиметров, крепко обхватывает ладонью чужой член, проводя по всей длине вверх-вниз и потирая большим пальцем головку. Томас выгибается под ним так, будто сейчас переломится в позвоночнике пополам, приоткрывает рот, не в силах вытолкнуть стон из пересохшего горла. Дамиано тихо рычит и впивается зубами ему в плечо, упирается свободной рукой в постель и срывается на абсолютно бешеный ритм, буквально вбивая в постель хрупкое тело под собой. Томас и делает это свое лицо: то ли ему невъебенно хорошо, то ли так хорошо, что аж плохо, еще несколько раз толкается бедрами вверх, подаваясь на встречу движениям горячей ладони и кончает, пачкая чужие пальцы и собственный живот. Дамиано тихо шипит сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как и без того узкая дырка еще сильнее сжимается вокруг его члена. Его хватает еще на пару лихорадочных толчков внутри, и он подается назад, аккуратно выходя из расслабленного тела, отстраняется, буквально пару раз проводя по своему члену ладонью и кончает тоже, пачкая спермой чужие бедра. Он опускается рядом, пытаясь отдышаться и первым же делом притягивает Томаса к себе, целует в уголок губ, с каким-то бесконечным умилением наблюдая, как тот пытается сложить на него все свои тощие конечности. Томас растекается по нему бессильной лужицей, с трудом фокусируя взгляд на перемазанном спермой животе и бедрах, бормочет тихо: -Ну и кто теперь потащит меня в душ? Дамиано хочет в ответ сострить, что немедленно позовет Итана и попросит его отнести в душ их обоих, но Томас уже свернулся в какой-то немыслимый клубок, уткнулся носом ему в плечо и едва слышно посапывает. Дамиано тихо хмыкает, утыкаясь носом в пушистые волосы, закрывает глаза и за секунду до того как провалиться в сон, думает о том, что все это оказалось в тысячу раз лучше, чем он мог себе представить. Итан моргает, с трудом отводя взгляд от медленно прекращающей раскачиваться люстры, закрепленной на высоком потолке аккурат под спальней Дамиано и вспоминает, что он, вообще-то, шел на кухню за шампанским. *** Итан сидит на полу, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги вдоль кресла Вик. Ее босые ступни стоят у него на бедрах, он рассеянно поглаживает ее по лодыжкам. Она аккуратно расправляет ладонями страницы потрепанного фотоальбома, поддевает уголочки ногтями, вставляя в рамочку новое фото. Альбому уже несколько лет, он переезжает за ними в двадцать пятую по счету квартиру, попеременно служит то подставкой для кружек с кофе, то орудием наказания, а если его хорошо потрясти, то из-под обшарканной обложки непременно посыплются медиаторы. Бесценная, в общем, вещь. -Неужели все это безобразие наконец прекратится? -Она откладывает альбом в сторону и переводит взгляд на Итана. -Нет, разумеется. -Отвечает он. -Теперь будет ровно в два раза хуже. Бонус. Две находящиеся друг напротив друга двери комнат открыты настежь. В коридор, печально взмахивая штанинами, летят кожаные штаны. Сразу следом за ними отправляется ярко-красная блузка с пышным кружевом на рукавах. -Это не мое! -И не моё! -Штаны тут же отправляются обратно.-О, а кофту эту я уже месяца два ищу! Почему она вообще у тебя? Вместо ответа через коридор летит целый комок разноцветных футболок. -Что это вообще? Здесь ни одной моей! -Знаю, закинь к себе, у меня место в сумке закончилось. -Зачем тебе вообще шесть футболок на два дня? У меня тоже уже чемодан не закрывается! -Потому что ты опять набрал вместо одежды каких-нибудь кружевных пеньюаров, а потом будешь таскать у меня и причитать, что тебе не в чем выйти в город! Аргумент принят, ненадолго воцаряется тишина, нарушаемая только возней и глухими ударами в бок пластикового чемодана. -О! Томас, Томас! -Дамиано, Дамиано! Чего тебе? -В коридор высовывается лохматая голова. -Иди сюда! Вик нервно барабанит короткими ногтями по деревянному подлокотнику кресла. Им выходить через полтора часа, у них еще не упакована часть техники, а эти двое засранцев до сих пор гремят чем-то наверху и, судя по всему, совершенно никуда не торопятся. Она резко встает и направляется вверх по лестнице. В открытом дверном проеме видно Томаса, сидящего на краю кровати в трусах и распахнутом халате, съехавшем с одного плеча (конечно же до сих пор не собрался!) и кусок бедра Дамиано, еще менее одетого. Глаза у Томаса крепко зажмурены, губы приоткрыты. -Серьезно можно? -Дамиано подается вперед и чуть наклоняется. Господи, они бы хоть двери закрывали! -Да давай уже. За мою долгую печальную карьеру в вашей группе визажисты со мной чего только не делали. Что?.. Конечно же, любопытство пересиливает. Она снова делает шаг вперед, на автомате перешагивая через валяющееся по всему коридору шмотье, и круглыми от удивления глазами наблюдает, как Дамиано склоняется еще ниже, держа в одной руке насыщенно-красную помаду в блестящем корпусе, а второй аккуратно прихватывает подбородок друга, заставляя приподнять голову. Медленно проводит помадой по послушно подставленным губам, нанося цвет ровно и аккуратно, ни на миллиметр не выезжая за контур. Она круто разворачивается на пятках и уходит, желая только одного: развидеть все это немедленно и даже забывая сфотографировать. И ни за что не пойдет туда больше, даже если они будут опаздывать на самолет. Когда два часа спустя они, наконец, запихивают в машину бесконечную вереницу сумок и чемоданов и рассаживаются по своим местам, Томас все еще ухмыляется ярко-красными губами. -Что происходит, Вик? -Итан склоняется к ее плечу, привычно подхватывая волосы в горсть, чтобы не лезть ими ей в лицо. Она в ответ закатывает глаза. -Ты не хочешь этого знать. Он тихо хмыкает в ответ. -Я же говорил: в два раза хуже.