Иностранец

Морозный воздух обдавал бледные щёки Ивана. Он шёл по привычным, но успевшим измениться московским дорогам. Зима не щадила и без того уставших и поражённых людей. Недавно начался 1992 год. Вдалеке виднелся тот самый парк, где почти десять лет назад Иван совершенно неожиданно встретил американского журналиста по имени Альфред. Иван тогда даже не догадывался, что будет почти лелеять то тёплое в переносном и почти прямом смысле из-за того, что в то время было лето, воспоминание. Он тогда работал в заводоуправлении и даже не догадывался, во что превратится его жизнь совсем скоро. Потерявший работу, Иван был вынужден скитаться от одного места к другому в поисках хотя бы какого-то заработка. Как человека, имевшего высшее образование, его это несомненно приводило в настоящий шок. Когда-то он мог назвать себя не только гражданином Советского Союза, но и опытным работником завода, теперь же — никем. Воспоминания о былом, о Союзе и знакомстве с американцем и привели Ивана в парк, где они случайно встретились. Зима, конечно, превратила местные аллеи в уродливые подобия чего-то великого в прошлом. Как, впрочем, случилось и с целой страной, по мнению Ивана. Чёрные, как могильные плиты, и лишённые кроны деревья стояли ровными рядами, присыпанные снегом. Москва-река, покрытая белым слоем льда неизвестной толщины, уже не казалась столь красивой, как в ту встречу с Альфредом. Всё сильно изменилось с того момента, словно он был некой точкой отсчёта в уродливой системе координат. То было лето — одно из чудеснейших времён года. Иван ненавидел зимы, и зима с 1991 на 1992 год оказалась для него худшей. Отчаяние метелью снова окутало душу Ивана, заставляя его в очередной раз биться в умственных конвульсиях, как рыбу об лёд. Ничто не грело ни физически, ни душевно, и природа, которую Иван считал своей любимицей и спутницей разума, перестала быть подругой. Но вдруг где-то в глубине аллеи показались знакомые черты лица. Иван не верил сначала своим глазам. Чудес не бывает, он убедился в этом уже давно, но что-то, видимо, смиловалось над ним, послав Альфреда в тот же парк во второй раз. Однако сразу возникало много вопросов, ответы на которые Иван хаотично стал искать в своей голове после того, как перед глазами мелькнуло чужое лицо. Почему Альфред, если это, конечно, он, снова здесь? Иван, совершенно не желая терять возможности вернуть себя хотя бы на время к жизни, ускорил шаг в направлении предположительно американца. На голове того глупым и несуразным образом висела ушанка, которую тот Бог весть откуда вообще взял. Однако, приблизившись, Иван понял, что это совершенно точно был Альфред. Тот самый, которого он видел почти десять лет назад в этом же парке. — Здравствуйте, Иван, — Альфред сказал букву «р» мягче, чем следовало, но в целом его акцент был даже приятен на слух. Иван встал как вкопанный, узнав американца. Они оба ещё помнили друг друга, судя по всему, как будто не прошло и пары дней, хотя на самом деле ушло в историю почти десятилетие. Впрочем, не только эти десять лет канули в лету. Советский Союз, который Иван искренне полагал своей настоящей Родиной, тоже. — Здравствуй, Альфред, — почти глухо проговорил Иван, не в силах окончательно прийти в себя. Американец улыбнулся, услышав своё имя, и протянул руку Ивану. Мужчина, конечно, ответил рукопожатием, но почти абсолютное неверие в то, что происходившее могло быть правдой, сдавило его и без того изувеченную душу. — Я очень долго искал вас. Прилетел, как только услышал о распаде Советского Союза. Альфред говорил удивительно складно и ясно, что казалось Ивану ещё более невероятным. В первую встречу они общались, скорее, жестами, мимикой и другими действиями, но теперь Иван не только слышал адекватную русскую речь, но и, более того, вполне понятную. Мысли о нереальности происходившего услужливо напомнили о себе, заставляя считать всё простым сном. С чего бы вдруг американцу говорить на русском? — Я невероятно удивлён тому, что вижу тебя, да ещё и говорящим по-русски. Ничего, что я сразу на «ты»? — Иван попытался придать своей речи беспечности, но его истинно по-русски тоскливое выражение лица выдавало настоящее положение дел. — Не имеет значения. Я довольно долго занимался изучением языков. Прежде всего, русским, — Альфред говорил достаточно уверенно и хорошо изъяснялся, Иван не мог не отметить этого в очередной раз. — Но зачем? Почему снова Советс… Россия? Стран больше нет разве? — Иван невесело усмехнулся на последнем вопросе. Его глаза выражали тоску, и в целом Альфреду показалось, что Иван стал ещё печальнее, чем в первую встречу. — Встреча с вами оказала на меня решающее влияние. Моя статья имела успех, и я поднялся по карьерной лестнице. После этого меня отправляли в другие страны чаще, чем остальных журналистов. Приходилось учить языки. Не так углублённо, как русский. Ему я уделял больше внимания, — Альфред мягко улыбнулся, смотря в глаза Ивана. — И всё-таки зачем снова сюда? — Я надеялся на встречу с вами. Иван пусто заморгал, не зная, что ответить. В уже, быть может, сотый раз мужчина подумал, что ему это всё снится, и он даже хотел ущипнуть себя, но душевная боль подсказывала, что всё-таки он не спал. Альфред выучил русский язык, чтобы снова прилететь и встретиться? Он… думал о нём? — Мне… очень лестно это слышать, — с трудом проговорил Иван, но после чужого откровения также решился быть честным. — Я, по правде говоря, тоже вспоминал то, как мы встретились однажды. Сильный порыв ветра заставил Ивана вернуться из уже выстроенного мира мечтаний в ужасающую своей суровостью реальность. Альфред же был журналистом, а тут «очень кстати» распалось государство, полного разрушения которого мечтало правительство той страны, из какой прилетел Альфред. Насколько всё-таки чисты были намерения этого непонятного американца? — Но я всё же думаю, что ты врёшь. Ты ведь журналист, так что ты наверняка здесь, чтобы поглумиться над тем, как пал СССР, — продолжил Иван, будучи почему-то уверенным в своей «теории». Ровно так же почти десять лет назад он подозревал Альфреда в шпионаже. Альфред на короткое время поджал губы. Он действительно оставался все эти годы журналистом, как и сказал ранее, и его правда послали в эпицентр событий на неделю для написания ещё одной, как тогда, «сногсшибательной» статьи. Но это совершенно не умаляло его странного стремления увидеться с Иваном. — Я не буду лгать, я здесь для того, чтобы написать статью, это правда. Но я три дня искал вас, и только чудо снова помогло нам встретиться! Это ли не судьба? — спросил Альфред с улыбкой, несмотря на то что снег бил его по лицу, а ветер звенел в ушах. Из-за холода Ивану и Альфреду, чтобы продолжать диалог, приходилось ходить между аллей. Иван задумался над словами американца. Интуиция подсказывала мужчине, что Альфред был искренним в своих стремлениях и словах. Но здравый разум, впрочем, Иван не был уверен в том, насколько он здрав, отчаянно бил сигнал тревоги, снова заставляя относиться к Альфреду с недоверием. И даже когда все другие пути были перекрыты, мосты — сожжены, а прошлые мечты — разбиты на куски стекла, пресловутая мнительность никуда не девалась, напоминая о себе. Вопрос Альфреда был, скорее, риторическим, поэтому Иван ничего на него не ответил. Он не знал, как продолжить диалог, как полно выразить свои эмоции, потому что оказался совершенно потерян душевно. Частично понимая это, частично просто желая разрушить тишину, Альфред заговорил: — Я здесь всего на неделю. Скоро улечу. Иван и сам не понял, почему последние слова, будучи такими ёмкими, пусть и короткими, тронули его до глубины истерзанной жизнью души. Ему показалось, будто вместе с Альфредом улетит и его надежда на хотя бы какой-то покой, жизненное равновесие. Потому что тоска, с которой они простились тогда, восемь лет назад, снова напомнила о себе. Она защемила в груди, стала отдавать тупой болью где-то в глубине тела, залила невидимыми слезами глаза. — Три дня уже прошло, как я понял, — вслух озвучил свои мысли Иван, ведя Альфреда на выход из парка. Услышав ту интонацию, которую вложил Иван в слова, Альфред с лёгкой тревогой наивно спросил, игнорируя предыдущее высказывание: — И неужели всё настолько плохо? — Альфред, я потерял всё, что только можно было потерять. Я больше не имею работы, я уже даже не гражданин Советского Союза, коим считал себя на протяжении всей жизни! — голос Ивана дрогнул при упоминании СССР. Альфред напряжённо посмотрел на русского, не находя подходящих слов. Он был слишком далёк от такой глубокой и личной трагедии, хотя и горел гордостью за США. Впрочем, он понял, что с разрушением страны Иван был вынужден переживать ещё и личностный кризис. И вот в его голове родилась идея, которая многим, как и самому Ивану, наверное, показалась бы сумасшедшей. — Хотите со мной улететь? Первой реакцией Ивана на вопрос Альфреда было удивление: глубокое внутреннее и не слишком ярко выраженное внешнее. Мужчина повернул голову к молодому человеку, в упор смотря на него, при этом не произнося ни слова. Этот вопрос, который Альфред озвучил с такой лёгкостью, как давно решённое дело, был поразителен в своей беспечности и наивности. С одной стороны, предложение Альфреда казалось безумством — Иван вообще не знал английского. Но с другой стороны была… Развалившаяся страна, восстановления которой точно никогда не случится. Уже не было той страны, где Иван подарил первый танец возлюбленной, где видел развевавшийся красный флаг напротив своего университета, где родились его сердце и ум. Что Ивану было терять? Уже всё потеряно. И какая разница, где восстанавливать — на изменившейся Родине или в другой стране? Хотя, нет, Родины-то уже, по сути, не было. На другом материке. Собственный голос прозвучал как будто глухо не то из-за нервного напряжения, не то из-за мороза: — Да.

***

Полоса горизонта тонула в Москве-реке. Эта прогулка по знакомым с детства московским улицам была для Ивана прощальной. Иван знал, что смотрел на родные земли, скорее всего, в последний раз, и сердце его ныло. Был кем-то некогда, стал никем. И это произошло в том же самом месте, которое было его домом! За что ему, нет, всем советским людям эти ужасы? Не желая больше мучить самого себя созерцанием знакомых зимних пейзажей, Иван поспешил к себе в квартиру. Серые одежды людей, снег, летевший в лицо вместе с порывистым ветром, скользкие, покрытые льдом улицы: Ивану так хотелось поскорее забыть этот угрюмый вид, стереть из своей памяти, как страшный сон. И возродить то светлое воспоминание о лете и первой встрече с Альфредом. Сковывающая до скрежета в зубах метель засвистела в окне, развевая белые занавески. Неделя, данная Альфреду на путешествие в бывшую РСФСР, подошла к концу, и журналист, как заранее договорился с Иваном, пришёл к нему в квартиру. Иван собирал чемодан, пустив Альфреда. Тот ходил, осматриваясь, пока Иван отчаянно пытался не разрыдаться, укладывая одежду в стопки. Они улетят первым же рейсом в США. Вновь желая развеять липкую и въедчивую тишину, Альфред заговорил: — Вам нужно переехать. Я вижу, что здесь стало гораздо хуже, чем было. — «Хуже» — слишком лояльное слово. Чудовищная трагедия произошла. По крайней мере, для меня и моей жизни. Альфред поджал губы. Что он знал о том, чтобы потерять дом? Страну? Себя? Но он отчаянно хотел помочь, это было заметно. Он пытался подбирать выражения, построенные из слов, которые он знал, он помог материально, насколько это было возможно, он встречался с Иваном и до этого дня, чтобы своим присутствием облегчить состояние мужчины. Однако теперь напряжение Ивана перелилось через край, и он стал сомневаться в своём импульсивно принятом решении. — Почему ты помогаешь мне? — Потому что вам требуется помощь. Америка — страна свободы и справедливости. Разве я поступаю несправедливо? «Америка — страна, с которой мы всегда соревновались, страна-враг», — возражал мысленно Иван. Он ничего не ответил Альфреду, снова терзаясь размышлениями. Словно лодка в океане затерялся берег Ивана, истинно тосковавшего по Советскому Союзу. Альфред едва ли понимал эту боль, но видел, как сильно она повлияла на внешность мужчины. Альфред за эти годы не особо изменился, пожалуй, лишь как будто похорошел и возмужал. На его переносице неизменно выделялись очки в металлической оправе, а пшеничного цвета волосы словно даже были уложены так же, как и восемь лет назад. И иногда он так по-старому широко улыбался своей «фирменной» американской улыбкой, что Ивану на ум приходило сравнение самого себя с глубокой ночью, а Альфреда — с ясным, солнечным днём. И, сев, наконец, на своё место в салоне самолёта, Иван не выдержал и позволил себе посмотреть в окно со слезами на глазах. Никто, конечно, не запрещал ему возвращаться время от времени в Россию, но будет ли это действительно возвращением? Иван считал, что нет. «Изменник, предатель», — Иван сам себя полосовал такими словами. Он собирался улететь в страну, которая долгие годы до этого считалась вражеской, с противоположной идеологией, и Иван никогда бы не поверил много лет назад, что согласится улететь в США. И, казалось, когда дома стало невыносимо, Иван нашёл место, где будет лучше, однако примет ли это новое место его и станет ли уже оно родным? Почти насильно оторванный от места, где он вырос, учился и долгое время жил, Иван понимал: он теперь повсюду будет иностранец без Родины, потому что та ушла в историю, и без возможности вернуться по той же самой причине. Новую страну, которая образовалась на месте бывшей РСФСР, Иван не мог назвать Родиной. Она ощущалась для него чужой почти настолько же, как и США. Так что разницы особой не было. И в голове Ивана, порабощённой тоской за Родиной, колокольным звоном отдавалась только одна мысль: «Забери меня, мама, домой».