К чему приводит любовь

— А что вы предлагаете? — воскликнул Верховенский, переводя свой взгляд с Лямшина на Эркеля. — Известно что, Пётр Степанович, убить его. Все присутствующие в доме ахнули, дамы разинули рты от изумления, а Верховенский задумчиво оперся на одну руку. — Эркель, можно вас на минутку? — получив лёгкий кивок в ответ, Пьер своевольно ухватил Эркеля за локоть и потащил его к выходу. Эркель, изумлённый таким напором, лишь выпучил глаза и дёрганно шёл туда, куда его вёл Верховенский. Вдруг он остановился, и оглянулся на Эркеля. — Что вы говорите, Эркель. И о ком вы это говорите, вы подумали? — Да, я понимаю, что это, возможно, поспешное решение. Верховенский вспыхнул, загораясь в два счета как спичка. — Поспешное решение? Вы говорите поспешное решение? Вы хотя бы представляете, где вы это сказали? — Пётр Степанович, я не совсем понимаю… — Эркель дышал как загнанный в тупик зверь, представляя, как уже лежит застреленный Верховенским. — А я вам сейчас объясню, Эркель. Смерть Николая Всеволодовича ровным счетом ничего нам не даст - только осознание собственного превосходства. Кроме того, когда вы так открыто говорите об этом, это просто не представляется возможным, — Эркель поднял руку вверх, желая оправдаться — Не надо, Эркель. Вы не знаете этих людей, откуда такая уверенность в том, что никто из них не сдаст нас? Верховенский выдохнул, довольный произведённым эффектом, и посмотрел на Эркеля. Он стоял понурый, явно осознавая правоту Верховенского. Нельзя так открыто говорить об убийстве в обществе людей, которые в любую секунду могут донести. Если они смогли пойти против власти, то чем Верховенский лучше? — Эркель, возвращайтесь к единомышленникам, я скоро буду. Верховенский стремительным шагом направился к своей цели. А цель у него сейчас была одна - Ставрогин.

***

Надо сказать, что отношения Петра Степановича и Николая Всеволодовича были очень неоднозначными. В один день они могли пить вино на веранде, целуясь и рассуждая о вечном. В другой же Верховенский пытался помириться с вспыльчивым идолом, ударившим его прямо в нос. Поэтому их нельзя было определить ни как добрых друзей, ни как любовников. Бесспорно, Ставрогин был очень своенравной натурой, любящей показывать своё доминирование над всем и вся, и Верховенский позволял ему это делать. Но внутри него каждый раз зарождалось грызущее чувство. Оно не было поводом убить Ставрогина, однако настораживало его все больше и больше. А означало оно — передачу контроля над собой и своей жизнью в руки неуравновешенной личности. Это казалось очень опрометчивым, однако Верховенский на первый взгляд не просто поддавался Николаю Всеволодовичу, а скорее разрешал ему себя использовать. Наконец он дошёл до Скворешников и приветственно помахал рукой Варваре Петровне. Она всегда с уважением относилась к нему и к их с Ставрогиным дружбе, считая, что её закрытому сыну определённо был необходим по меньшей мере один близкий друг. Сам же Ставрогин имел привычку засиживаться в своём кабинете особенно в ясную погоду: его бледная кожа реагировала на солнце крайне раздражительно — она краснела и моментально обгорала. После таких эксцессов Варвара Петровна была вынуждена вызывать лекаря, который каждый раз прописывал одно и тоже лекарство — сметану и затворнический образ жизни. И одно и второе было по душе Ставрогину. Поэтому Верховенский ничуть не ошибся сразу же поднимаясь по лестнице на второй этаж поместья прямо к кабинету аристократа. Ставрогин сидел на своём кресле ссутулившись, и перебирал пальцами какую-то книгу. — Ба, Пётр Степанович, что вы тут делаете? Наигранное удивление Ставрогина если бы могло - поразило Верховенского, однако он слишком давно его знал, чтобы повестись на такой простой трюк. Верховенский поморщился и быстрым жестом закрыл дверь в кабинет — этот разговор был не для лишних ушей. — Да так, знаете, прогуливался и подумал зайти к вам. Ставрогин недоверчиво приподнял одну бровь и посмотрел на Верховенского. — Оставьте вы эти сказки Варваре Петровне, а я знаю, зачем вы здесь. Мне Шатов все рассказал. Верховенский задумался: неужели интуиция его не подвела и Шатов действительно все их собрания передавал Ставрогину? Не может быть, на такое искусное притворство у Ивана не хватило бы мозгов. А значит Ставрогин просто брал его на слабо, зная, как Верховенского раздражает Шатов. Пьер решил подыграть ему, сделав крайне напряжённую и испуганную гримасу. — Неужели, то есть вы и про ваше собственное убийство знаете? Ставрогин медленно моргнул, будто бы пытаясь избавиться от навязчивой реснички в глазу, и наклонил голову, искоса смотря на собеседника. — Какое ещё убийство? Верховенский отхлебнул чая, любезного налитого самим Николаем Всеволодовичем. — Ну как же, один из многоуважаемых членов нашего общества предположил такой исход событий. Вы, знаете ли, очень неоднозначная и весьма известная личность, Ставрогин. О вас все говорят. Ставрогин мягко накрыл руку Верховенского своей и снисходительно улыбнулся. — Может быть это действительно так, однако с вашей стороны было бы очень опрометчиво докладывать мне о планирующемся преступлении. И впрямь, Верховенский задумался о том, что это было поистине глупой идеей. Однако он не собирался осуществлять её, а потому всецело доверил и посвятил Ставрогина в свои планы. — Да как же, милейший Николай Всеволодович, кто из участников нашего круга способен на такое? Когда Верховенский задавал этот вопрос, то ожидал услышать что угодно от взбалмошного и неуравновешенного аристократа, но только не ответ, обескураживающий своей точностью. — Вы, Пётр Степанович, и никто иначе. Ставрогин продолжал поглаживать руку Верховенского, выводя все венки и родинки на ней своими изящными пальцами, зная как именно нравится его Петру. Молчание затянулось, ведь Верховенский перестал осознавать суть беседы, полностью концентрируясь на движениях его обожаемого Ставрогина. А Николай тем временем, переместил пальцы на тонкую, будто бы девичью шею Верховенского, обхватывая подушечками больших пальцев сонную артерию, чувствуя учащённый пульс и судорожное дыхание Петра. Верховенский не выдержал первый: он вскочил с кресла и порывисто поцеловал Ставрогина, сильнее сжимая его руку на своей шее и чуть не разливая на их обоих горячий чай. Тот усмехнулся, кусая Петра за губу и слизывая вмиг потекшую кровь с шеи. Вдруг Верховенский отпрянул и крепко-крепко обнял своего идола, кажется до хруста в позвоночнике. Он привычным жестом хотел оплести талию Ставрогина ногами, но вдруг в его голову пришла совершенно безумная идея. — Николай Всеволодович, а что если мы с вами поменяемся местами? Всего на одну ночь. И хотя Верховенский знал, что Ставрогин не был ярым поклонником подобных кардинальных изменений, вопреки его мыслям Николай задумался. Ведь это было всего на одну ночь, а дальше будет как раньше. Нужно отпустить контроль всего лишь на эти несчастные восемь часов. Легко сказать, а сделать гораздо труднее. Ставрогин смирился и неуверенно кивнул Верховенскому, нервно подёргивая плечами и усаживаясь на злополучный стол. Верховенский же оскалился только так, как умел он сам, хищно сверкнув глазами. Ставрогину этот блеск не понравился, но он закрыл глаза и попытался выдохнуть, сильнее вжимаясь ухоженными ногтями в поверхность стола. — Для начала Ставрогин, я попрошу вас опуститься на колени. Услышав это Николай судорожно вздохнул, но выполнил просьбу, устраивая аристократичные брюки на полу и брезгливо морщась от испорченного, совсем недавно купленного костюма. Понимая, к чему ведёт надменное и очень непристойное лицо Верховенского, Ставрогин схватился за его клетчатые брюки, в поисках хоть какой-то опоры. Пётр вынул ремень и попутно расстегнул ширинку. Руками Ставрогин пробрался к паху, достал эрегированный член и на пробу провел по нему языком. Верховенский одобрительно хмыкнул и кивнул Николаю Всеволодовичу, чтобы тот продолжал. Он продолжил, медленно и осторожно захватывая головку губами и продвигаясь горлом до основания. У Верховенского желания растянуть удовольствия не было, поэтому он взял Ставрогина за затылок и потянул на себя так, чтобы он смог почувствовать запах мятного масла и пихтового мыла, которое источала усыпанная родинками и веснушками кожа Петра. Ставрогин протестующе замычал и попытался отодвинуться в сторону, чтобы нормализовать дыхание, однако рука Петра Степановича на затылке не давала ему этого сделать. Она только глубже насаживала горло Ставрогина так, чтобы его нос упирался прямо в яйца. Верховенского кажется вовсе не интересовали протестующие мычания давящегося членом Николая, его волновала лишь одурманивающая разум похоть, заставляющая его все больше и больше насаживаться на рот Ставрогина. Сейчас Ставрогин выглядел действительно жалко: давящийся слюной и членом, не справляющийся со своим собственным дыханием и все равно старающийся угодить так, как если бы это делал сам Верховенский. Наконец Верховенский отпустил руку с затылка Николая, позволив ему вынуть член и нормально задышать. Ему показалось, что над ним смилостивились, однако Пётр Степанович начал вдалбливаться в его горло с новой силой, и кажется он слишком сильно задевал миндалины. В этот раз подавить рвотный рефлекс Ставрогину не удалось: он вынул член изо рта и поспешно отвернулся, выплюнув вчерашнее вино вместе со спермой и своей слюной. Верховенский однако совсем не выглядел как человек, получивший удовлетворение, он лишь сел рядом со Ставрогиным и, пропустив его смоляные пряди через пальцы положил голову Николая себе на грудь, убаюкивая и успокаивая.

***

Утро могло бы быть лишь одним из, если бы только не одно но. С самого утра из кабинета Ставрогина доносились крики, слуги перешептывались, а Варвара Петровна перекрещивалась, регулярно умываясь и прикладывая влажную тряпку ко лбу. Причиной ссоры старых друзей послужило ночное похождение Пьера, который решил посетить своего друга Эркеля ни раньше ни позже полночи. Ставрогин привычно спал на его груди, как вдруг почувствовал что-то отвратительно мягкое и не живое, проснувшись в холодном поту, он увидел на месте Верховенского подушку, что страшно его разозлило. Но чтобы не будить весь дом своими импульсивными криками он решил дождаться утра, и, собственно причины своего недовольства — Петра Степановича. Верховенский пришёл под утро с ножом в кармане пиджака, весь растрёпанный и неоднозначно довольный. Конечно такой вид наводил на мысли весьма прямо вытекающие из ночных похождений — он ходил к любовнику или даже к любовнице. Николай Всеволодович подумал тоже самое, а потому с самого утра закатил сцену, чем окончательно разозлил давно закипающего Петра. — В десятый раз повторяю вам, любезнейший вы мой, что был я у своего давнего друга, недавно приехавшего из заграницы. Ставрогин подошёл вплотную к Верховенскому, прижимая его к стене и вновь обретая потерянный ночью контроль. Его идол в ярости был красив. О нет, не просто красив, а дьявольски привлекателен. Пьер мог поклясться, что не случись того, что случилось дальше, он бы так и любовался своим идолом каждый день, восхищаясь и подставляясь под него. Зрачки Ставрогина были расширены, волосы растрепались в разные стороны, грудь нервно вздымалась, а из покусанных губ сочилась яркая струйка крови. — Если я узнаю, что ты мне изменяешь, то я убью тебя. Верховенский усмехнулся, потому что знал — Ставрогин пугает, потому что сам жутко боится. Боится потерять самое дорогое, что у него есть. — Я могу вам ответить тоже самое. Вдруг Ставрогин залился хохотом, странным, но довольно привычным для дома сумасшедших, или, скажем, неизлечимо больных. — Да кого вы можете убить, червяк да и только. И хотя Пьер знал, что это — его защитная реакция от нападок и собственного безумия, он не смог этого выдержать. Резким движением руки он вынул из кармана пиджака нож и медленно провёл им по ошарашенному лицу Ставрогина, слизывая выступившую кровь. Он старался фиксировать все эмоции, проявляющиеся на лице Ставрогина: смятение, недоумение, страх. Чувства сменялись с такой же быстротой, с какой Верховенский надрезал нежную кожу, пытаясь хоть немного испортить тот идеал, будто бы вылепленной самой природой. Природа над ним постаралась, это точно. Высокий рост, широкие плечи, густые тёмные брови и эти иссиня-чёрные волосы, которые не давали покоя ночью. А эти длинные, по-настоящему аристократические пальцы, коралловые, такие неестественно яркие для мужчины губы? Казалось, что сама природа насмехалась над Верховенским, будто бы показывая — тебе этого не видать, это существо другого полёта. Существо, награждённое за свою красоту сумасшествием. Он сходил с ума будто бы из-за того, что его же красота стала для него мукой. Даже как-то жалко было портить его красивое личико, разрушать венец творения природы. Верховенский убивал его медленно, наслаждаясь процессом и изредка проверяя пульс, чтобы Ставрогин не умер раньше времени, переходя на шею и рассматривая, как белая рубашка покрывается каплями крови, пачкая такой идеальный костюм. Делая последний, самый глубокий надрез на шее и следя взглядом за тем, как Ставрогин безуспешно пытается сдержать льющуюся из артерии кровь, Верховенский прошептал: — Прости меня, моя любовь. И в последний раз поцеловал уже бледные немые губы, подхватывая и укладывая длинное тело на диван. Даже в мёртвом состоянии его идол выглядел так притягательно и маняще, будто бы был все ещё жив. Его состояние выдавал лишь стеклянный взгляд темных глаз, и огромное пятно крови на белоснежной рубашке с воланами.