История на двоих

— Посмей мне, посмей мне только ещё раз связаться с этим предателем! Одно его имя, и я!.. — Я понял тебя, отец. Щеку жгло нещадно, и от боли в уголках глаз собрались слёзы, сдерживаемые изо всех сил, ведь «Мужчины не плачут!». Сейчас ещё опухнет, вылезет синяк, и тогда опять придётся просить Аделину наложить какие-нибудь маскирующие чары, а отплатить-то нечем — все заготовки для оберегов мать сожгла ещё дома. Больше такой ерундой мне заниматься нельзя, не дозволено. Теперь я наследник. А на самом деле их пленник. Как же я завидую тебе, Сева. Почему ты не забрал меня с собой? Почему оставил с ними совсем одного? — И думать забудь о словах Ока! Твой дар быть Защитником, как я. А никому не нужные побрякушки в своих замшелых лавках пусть создают другие. Ты унаследуешь титул семьи, и ты займёшь моё место. — Я знаю. Я не разочарую тебя. Мне не сбежать. Мы переместились к гостевому ходу Академии Восьми Богов. Снежный шар в руках горел огнём, но я лишь сильнее сжал его, боясь гнева отца. Телепорты стали редким и недешёвым удовольствием. Не верится, неужели лето кончилось? Наконец-то! Дом стал тюрьмой, невыносимой тесной клеткой, особенно после побега брата, и вот она — свобода! Потерпи ещё немного, Север. Место куда мы попали, было небольшой круглой площадью, огороженной со всех сторон кованым забором. Кленовый лес за ним рябил и смазывался под действием защитного барьера Эстрин. — О, Доманские! Вы в этот раз ранние пташки? Готов к четвёртому курсу, Севериан? — Конечно, господин Истомин. Жду, не дождусь. Истомины были друзьями семьи, взгляды двух глав идеально сошлись в своей консервативности и желании всеми силами сохранить «традиции восьми богов». Отец дорожил этим знакомством, даже несмотря на то, что те не входили в список семей-потомков Богов, потому что старшие сыновья — «прилежные, рассудительные, гордость семьи и общества, не то что вы!» — поступили на службу к императору, конечно же в качестве любимых отцом гвардейцев. И единственный, кто был словно рыбья кость в горле — Измагард, самый младший сын и мой лучший друг. Он делал всё, чтобы позлить семью и заполучить их внимание — получалось отменно, впрочем. Одевался всегда ярко, иногда глупо и нелепо: то в юбки и платья, то в аляпистую военную форму, стащенную у зазевавшихся братьев, то в ритуальные мантии, а то и в простой, элегантный костюм. Сейчас же тот стоял в невзрачной серой накидке, скрывающей школьную форму, такую же как у меня: серебро с обсидианом и лазуритом. Синий, чёрный и серебряный — издревле цвета разрушителей, взятые из герба моего предка Чернобога. Наш мир строится на силе — подарке восьми богов. До них ей обладали единицы, избранные, но теперь же она может проявиться даже у закостенелых неключимых — так называют людей, не обладающих силой. Что же она представляет собой? В принципе, мы можем просто щёлкнуть пальцами, и надеяться, что что-то получиться, но это так же эффективно как выйти на улицу и ждать, когда пойдёт дождь. Наша магия строиться на таких понятиях как воля, самооценка, самоопределение. Сила это в некотором роде энергия, которую мы черпаем из внешнего мира и из внутреннего, а затем преобразовываем так, как желаем. По этой системе она делится на две: созидательную и разрушительную. Изначально, боги искали способ, как защитить людей, подготовить их к войне с непобедимым, и пришли к решению собрать свои силы вместе и, разделив, даровать близким и не очень людям. Ритуал проводили на тот момент двое сильнейших Чернобог — хозяин Чёрного утёса и Белобог — хозяин Белой вершины, и именно их, скажем так, «особенности» легли в основу всего. Созидатели черпают энергию из внешнего: наблюдают за природой, медитируют. Им не нужно оружие-проводник. Разрушители, наоборот, получают энергию из внутреннего, из своего собственного тела: занимаются боевыми искусствами, спортом и иными активностями. — День добрый, — шутливо поклонился мне Измагард, пока отцы бурно обсуждали дела очередного конгресса и не замечали нас, а затем, приблизившись, крепко обнял и шепнул на ухо. — Как ты? Я знаю про Евсея. Сильно досталось? Взглянув в его яркие голубые глаза, так непривычно открытые, не спрятанные за цветными стёклами очков, почувствовав за невзрачными словами беспокойство и заботу, я, наконец, ощутил тепло дома, того самого, настоящего. — Могло быть лучше, — указав на красный отпечаток ладони на щеке, я попытался отшутиться и разбавить атмосферу. — Аделина скоро разбогатеет, опять ей подарок нести. Ничего не ответив, лишь укоризненно покачав головой, Измагар хотел наложить чары сам, но я успел перехватить его руку. Тот надулся и сразу стал оправдываться: — Сейчас точно получится, я практиковался! Подумаешь тогда с зелёной кожей походил с недельку… И когда тот вновь потянул ладони к моему лицу, раздался резкий металлический лязг, и ворота распахнулись, пропуская всех внутрь. Здесь нас и ещё около полусотни других учеников и родителей встречал Смотритель, который, похоже, нервничал от излишнего внимания, несмотря на то, что функция «испытывать эмоции» у него отсутствовала по задумке создателя. Он был подобием человека, но усиленно прятал неживое лицо за рогатой маской. На нём был накинут тяжёлый обитый мехом плащ с разошедшимися краями, а на спине держался берестяной короб и привязанный керосиновый фонарь. Пройдя вглубь Академии, нас всех довели до храма: внушающего строения в форме колонны, чьи окна, казалось, смотрели прямо на тебя из любой точки и неотрывно следили. Было многолюдно: собрались все девять курсов, родители, преподавательский состав к тому же. Отец не отпускал от себя ни на шаг, и я начал отсчитывать секунды до конца этого мучения. Один, два… Начиналась церемония. Первачки трясущимися руками вынесли знамёна академии и медленно направились к стоящей у пьедестала директрисе. На гербе красовалось несколько птиц — все разные, не было ни одной похожей по раскрасу. Никто точно не знал, почему именно птицы являлись символом нашей академии, что они значат или значили, но зато для каждого уважающего себя старшекурсника было священно придумать собственную легенду и рассказывать ее младшим. — Рада вас приветствовать, дамы и господа, наши дорогие учащиеся, — директриса Сильвия Львовна весь год носившая кроваво-красный костюм, сегодня в честь праздника облачилась в длинное бело-красное платье с воротом и плетущимся сзади подолом, расшитым рубинами, — Все мы собрались по очень важному событию — началу учебного года в нашей Академии зеркал. В дань восьми богам, что подарили нам силы и спасли от гибели, мы проведём обряд с подношением требы. Церемония затянулась в среднем на час с лишним. Один за другим каждый из учеников подходил к алтарю, стены за которым были украшены росписью: ликами богов, а по бокам стояли две статуи: Чернобог и Белобог. Созидатели подходили к Белому Богу и ложили ладонь на его сторону алтаря, так делясь силой, и после кидали сушённый деревий в чашу с огнём. Разрушители в свою очередь проделывали то же самое со стороны своего покровителя. В завершении всех опять заставили петь гимн, надоедливый и ужасный. За несколько лет обучения мне так и не удалось полюбить его, хотя навязчивая мелодия бывало преследовала не один день.

(Вертинский Александр «Птицы певчие»)

Мы — птицы певчие. Поем мы, как умеем. Сегодня — хорошо, а завтра — кое-как. Без песни жить нельзя. Она нужнее хлеба. Она в сердцах людей, как птица, гнезда вьет, И с нею легче труд, и голубее небо, И только с песней жизнь идет вперед. Нас, старых, мудрых птиц, осталось очень мало, У нас нет голосов, порой нет нужных слов, Притом война, конечно, распугала Обидчивых и нежных соловьев. А мы… А мы поем!

Во все бесхитростное наше птичье горло

Мы будем радостно, мы будем звонко петь!

И после разодранных глоток и лопнувших перепонок всё закончилось. Настало время прощаться с родными и вновь становиться вольной пташкой. — Не подведи меня, сын. Что бы ни одного замечания от учителей не было, и учись, экзамены сдай все на отлично. Отныне ты наследник семьи Чернобога, мы не дадим этим Дольским из второй ветви одержать вверх и стать главными! — Да, отец. Фигура его отдалялась всё дальше и дальше, а в груди разливалось сладкое чувство — пузырящаяся радость. Больше никаких нравоучений, правил и наказаний! Заточение кончилось! Измагард, подошедший со спины, шепнул мне на ухо, будто раскрыл великую тайну, а на деле всем известную истину: — Посвят в Багряном лесу в полночь. Ворон разрешил. Против него никто не пойдёт, так что разгуляемся в этот раз. — А Аделина где? Она больше всех должна носиться… — Не знаю, — мы двинулись к общежитиям. — Заметил её недовольное лицо? Может опять работой нагрузили в первый день? Хотя она обычно рада. Не знаю. Забей, короче. Посмотри лучше вот на это, — из внутреннего кармана друг достал снежный шар, непонятно как оставшийся незамеченным его отцом. Внутри вместо снежных декораций стояла антикварная лавка с золотистой вывеской «Мастера Нагорные». — Да ладно тебе! — выхватив из цепких паучьих пальцев артефакт, я, не удержавшись, завертел его во все стороны, пытаясь углядеть каждую мелкую деталь, — Где ты его вообще достал? — Связи, Север, связи. Учись, пока я жив. — И куда? — Помнишь, я рассказывал об одном Хранители Пути? Ангеле, который у Мастера своего как верная собачка на поводке, скажет: «Не ходи», и он не пойдет, только лаять и скулить будет, — я выгнул бровь. Когда это Измагард интересовался жизнью чужих людей так сильно? Тот заметил мой жест и, ускользнув от объяснений, продолжил, — Эх, в общем, мы можем через него, наконец, без проблем попасть в Ледяные земли. Он мне задолжал. Ледяные земли — это иной мир, некогда созданный Мореной, владычицей зимы и женой Чернобога. Получив от него силы разрушения, та посчитала себя главнее других, лучше всех и создала свой мир, кусочек за кусочком поглощавший наш. Испугались все. Это был переломный момент в истории, сейчас называющийся «Решающей битвой семи», а тогда просто «спасением мира». Враждовавшие созидатели и разрушители объединились и сразили Морену. Участвовавшие в том сражение воины стали для нас богами. Я подозрительно взглянул на Измагарда, строящего из себя саму невинность. Что за дела он ведёт с этим парнем, что даже лучшему другу рассказывает лишь вскользь, как нечто неважное и неинтересное, при том что сам хвастун и сплетник ещё тот? Было здесь что-то не чистое. — Не боишься? — давить на него значило не доверять. Захочет рассказать — расскажет, захочет оставить тайну себе — пусть. — Я-то? Я само бесстрашие. Может это ты у нас трусливый зайчик? — Пф. Улыбки встретили друг друга. Мы подошли к общежитию, одному из трёх одинаковых кирпичных коробочек. Сипуха — престарелая коменданта с толстыми линзами очков и нагромождением платков и бусин, будто опереньем, встретила нас без особого энтузиазма и, бубня себе под нос, удивительно легко пропустила. До самого вечера мы рубились в карты да продумывали маршрут, если всё же удастся сбежать из-под надзора Смотрителя и защиты барьера.

***

— Посмотри, как трясутся! — Ты таким же был, вспомни. Мрак ночи сгустился, разгоняемый лишь искрами огромного костра. Первачки собрались вокруг него, словно мотыльки, притягиваемые светом, в своих белых рубахах похожие на призраков, а любопытствующие стали толпой позади. Здесь была почти вся академия, половина уж точно, и все шумели, смеялись, заставляли новичков нервничать. Этот день они точно запомнят надолго. — О, Деля! Ну-же, остановись на секунду, почти и нас своим светлым ликом! Та и вправду остановилась, но от высокопарной речи Измагарда закатила глаза. На ней было воздушное платье в пол, синее, почти чёрное, украшенное её любимыми звёздами, что мерцали серебряным светом. В белых прядях прятались цветы, а на кофейной коже блестели румяна. — Чего вам? — Узнать, куда пропала? Неужели подчинённые все сбежали? — спросил я. Аделина была старостой нашего курса и состояла в студенческом совете. — Если бы. Нахлебницу мне выдали, новенькую прямо к нам, — раздражение в её голосе сулило чью-то смерть, — Пришлось таскать её с собой. Вон она, кстати. Можно и за первогодку принять. «Вот ты. Явился, не побоялся. Оно и к лучшему… Я убью тебя». Это не мои мысли! Это не мой голос: взрослый и хриплый, мужской. Я понадеялся, что мне показалось. Мало ли просто шум в толпе, просто обрывок чужой фразы, но… «Боишься? Бойся, бойся, бойся…». — Север! Ты чего, пошли скорее. Пробьёмся в первые ряды. Измагард схватил мою руку и потянул вперёд, расталкивая остальных и только ругаясь в ответ на их возмущения. Аделина ушла, а я даже не заметил когда, будто отключился, выпал из реальности. — Ты в порядке? — Да, всё нормально.