Шепот октября

Немец ступил на вымокший паркет, усеянный, как поле боя, осколками, обломками какого-то шифоньера, обрывками ткани. Напротив окна, ухватившись за занавеску, стоял человек. Пауль, спотыкаясь в полумраке, добрел до окна. - Сегодня мне телеграфировал Георг: Париж все еще думает. У них не складываются размеры контрибуций, а Клемансо до сих пор борется за Рейн. У нас есть еще месяц. - Месяц… - эхом отозвался австриец, –месяц… А что ж потом? - Потом? Капитуляция. Восстановление. Возрождение. Жизнь! - Возрождение? Жизнь? Ты видел, какой была эта война? Эти окопы, эти машины на гусеницах, эти истребители! Ты что ж, видел их раньше? А люди в масках с длинными хоботами? И это? Это тоже было? В этой войне есть то страшное будущее, которое ожидает нас…Возрождение! Жизнь! Это все такая старая схема, неприменима к теперешней войне. И мы, пораженные, разрушенные, катастрофически разрушенные, входим в обновленный мир, но для нас в нем нет места. Не будет ни возрождения, ни жизни! Это конец, Пауль, это конец! - Нет, – холодно бросил Пауль, – эта схема будет существовать всегда. И мир, даже, пускай, новый мир, не играет никакой роли в возрождении. Все опирается на авторитет и только на него. - В таком случае, у моей страны точно не будет возрождения, - горько произнес Йозеф и зарылся в занавеску, скрывая подступающие слезы. - Йозеф, не прячься. Мы столько пережили. Мне ли не знать этих слез, – Пауль уцепился за локоть Йозефа, но тот оттолкнул его. Пауль выправился. Его удушали обшарпанные обои, сырой паркет. Он положил ладони на ручку рамы, дернул и распахнул окно. Потянуло свежестью ночи. Внизу колыхались мокрые от вечернего дождя каштаны. Их белые цветки поднимались, залетали в раскрытое окно и оседали на подоконнике. Где-то вдалеке гремели снаряды. Был второй час длинной осенней ночи. Пауль ледяным шепотом заговорил: - Я прощу себя за все…За войну и за поражение…Но если я потеряю…тебя… - Пауль задрожал и уткнулся в деревянную раму, – я сойду с ума. Йозеф отпустил занавеску и, затаив дыхание, слушал обжигающий шепот Пауля. Это признание было первым с той бессонной ночи, проведенной с ним. Но даже та ночь казалась такой нелепой в сравнении с этой искренностью слов и тем, что происходило между Йозефом и Паулем сейчас. Йозеф опустил глаза, вспомнив свою грубость, и закусил щеку. Ему припомнилось, как он бросил возлюбленного, оправдывая это своею слабостью и неспособностью к войне, припомнилась нежность Пауля к нему, своему бывшему союзнику и тайному любовнику, припомнились его письма и встречи под меткой официальности. А теперь и это признание. И вправе ли был он тогда так отвечать Паулю? - Я не уйду от тебя. Ты же это знаешь? Я всегда буду рядом, - Йозеф потянулся к губам любимого, но тут же разрыдался, заметив в каких ранениях было его лицо. Тогда немец приблизился к бледному заплаканному Йозефу, обнял за талию, притянул к себе и воздушно прикоснулся к соленым губам австрийца. Это были последние мгновения их нирваны, ведь... Обещанию АВ не дано было сбыться, и ГИ пришлось лишь наблюдать, как медленно погибает его странный союзник, первый друг и единственный человек, которым он поистине дорожил.