родное лицо

красные листья под налакированными туфлями деформируются лишь с той странностью, что не издают никакого треска, и мир вокруг ощущается вакуумным: шаг, залом несчастной кучки, которую затем сметёт под дерево дворник, пробежала собака, и картинка перед глазами слегка заторможенная, как будто интернета не хватило, чтобы прогрузить до конца эту виртуальную реальность. хёнджин чувствует некий трепет и осматривает свои пальцы — они, несомненно, его, не появилось лишних (хёнджин всегда хотел проверить методы осознанных сновидений), но кончики и середина ладони присыпаны блестящей мелкодисперсной пылью, словно хёнджин отчаянно выжимал золотой диско-шар. сон не даёт смахнуть с себя контроль и хёнджин идёт дальше по знакомому, лишь немного искажённому городу, на удивление терпеливо пережидая любые глюки картинки от сознания. конечно же, скорость и время во сне не имеют никакого смысла, и уже в следующее мгновение он в магазине тянется за самой круглой и очаровательной тыквой для карвинга. фонарики и открытки на соседних полках не цепляют его сознание, словно опасаясь стряхнуть сон с хёнджина несовпадением деталей, и он сквозь тягучую картинку сна идёт с тыквой в руках к продавцу, наряженного в простыню-призрака. продавец показывает ему большие пальцы и выдает чек — радужный и словно искупанный в той же золотой пыли, что и пальцы хёнджина. он ненадолго зависает, ворочает бумажку, сквозь вакуум стерильности в сон проникает задающий настроение звук радио, на котором играют хэллоуинские мелодии. звоночек на двери приглушенно дзынькает, и хёнджин снова наступает на красную листву, не чувствует запаха праздничной улицы, не слышит больше мелодий и хруста листвы. проходит вдоль улицы, шагая и стараясь игнорировать то, как изображение геометрическими фигурами, словно пазл или эффект в редакторских приложениях для видео или слайд-шоу, меняется постепенно, вслед за его шагами. переход к его остановке. и хёнджин уже знает, что увидит — капюшон фиолетовой толстовки. за который в следующий же момент схватится в отчаянной нужде, останавливая человека на месте. если бы у хёнджина был контроль над сном, он бы попытался следовать не по сценарию. он смирился со странностью того, что этот сон снится ему уже на протяжении нескольких лет в ночь перед хэллоуином, и ему, если честно, интересно, какую цель преследует его сознание, обрывая сон как раз на моменте, когда его рука плотно сжимает мягкую на вид ткань, оттягивая назад со всей силой и оставляя золотую пыль под собой. но контроля у него нет, и он вновь открывает глаза к будильнику. в первый раз он не запомнил сон. только когда в следующий год ему приснилось то же самое, хёнджин впервые поймал себя на осознании — мне такое уже снилось. он все равно забыл содержание, но провалившись в идентичную картинку третий и четвертый раз, он всё сразу же вспомнил, и попытался что-то изменить — потому что только это казалось единственным верным способом понять, что происходит. только вот все, что ему позволялось в этом сне, это осмотреться — он не мог пойти в другую сторону, не мог пропустить поход в магазин, чтобы подкараулить фиолетовую худи у перехода, не мог взять другую тыкву. или тыкву вместе с открыткой. открытки не имели значения. хёнджин хмурится в зеркало, разглаживая крем по влажной после умывания коже. его чёрные длинные волосы собраны в неопрятный пучок чуть ли не на макушке, короткие пряди снизу торчат и пушатся, но молодому человеку все равно — день в университете предстоит и так тяжёлый, он не собирается стрессовать из-за состояния волос. наоборот, слегка затягивает пучок, тормошит пальцами челку, перед тем как набрать безымянным пальчиком коричный скраб для губ и, слегка их выставив, лениво помассировать их, а затем, счастливо зажмурившись и помахав сжатыми кулачками возле головы, слизать сахарно-пряный скраб с нежной кожи. хван не снимает футболку, в которой спал, лишь пшикается дезодорантом, натягивает самый большой и мягкий свитер, чтобы пережить учебное утро, выливает на запястье и за ушами свои самые пряные духи, и с ленивым напряжением просовывается в узкие штанины джинс. по дороге он купит кофе. просидит скучную лекцию, может быть, напишет новую зарисовку для своего сборника историй, или заскетчит пейзаж из сна. после универа нужно зайти и купить тыкву. точно, тыкву.

***

встреча со старостой, пропитанная недельной тревогой, выглядит карикатурной, но сынмин продолжает тревожно метаться по подушке, не в силах понять, что спит. преподаватели сердятся на него, он ничего не успевает, а ещё над ним висит какая-то невидимая опасность, и каждый раз, когда она подкатывает и алым облачком заволакивает картинку, вспышки золотой пыли по краям зрения приносят с собой светлое, румяное лицо, с родинкой под глазом и обеспокоенным взглядом. плюшевые на вид бледно-бардовые губы округлены в испуге, но сынмин все равно считает лицо перед собой самым красивым, самым успокаивающим. как жаль, что он никак не может запомнить это лицо. каждый раз он просыпается с чувством, будто познал что-то прекрасное, но сколько бы он не нагружал свой мозг, картинка отказывается восстанавливаться. он только помнит, что от него спокойно. оно родное.

***

до этого дня хёнджин никогда не думал, что сон может быть как-то связан с реальностью. справедливости ради — никогда не было достаточно совпадений: он достаточно гулял по осеннему праздничному городу, что до, что после хэллоуина, и если листья почти всегда были одинаковыми и это никогда не имело значения (просто по причине того, что листья это что-то типичное), то хван никогда не встречал ту самую тыкву. до этого дня. он стоит возле того самого прилавка и невольно абстрагируется от играющего в наушниках мэрилина мэнсона, чтобы с опущенной донельзя челюстью подтянуться до такой знакомой тыквы. по спине идут мурашки, и хёнджин вздрагивает, пугаясь того, как челка, вывалившаяся из его пучка, опускается ему на лицо и чуть ли не вдыхается носом, когда хван осознает, что в шоке перестал дышать на добрую половину минуты. он трёт нос от щекотки и ещё раз, пытаясь мыслить рационально, осматривает тыкву. миниатюрная, помещается в двух ладошках, но очень форменная и идеальная для картинок на пинтересте — хёнджин бы умилился, если бы не чувствовал себя предвзято от криповости. но если она здесь, её нужно взять? он, конечно, не ограничен больше сном, но почему-то хочется идти по сценарию. даже если это единственное совпадение. тыква в его ладонях не сильно тяжёлая, но ощущается заземляющей, важной. он несёт её и, ошарашенный, останавливается у кассы. на продавце дурацкий костюм простыни-призрака, и хёнджин чуть ли не теряется, когда его спрашивают, будет ли он брать пакет, и способ оплаты. он сконфуженно качает головой и кладет на прилавок несколько купюр, перехватывает тыкву одной рукой, чтобы взять сдачу и чек — без золотой пыли по краям, но снова до жуткого похожий на чек из сна. кассир замечает его замешательство: — нам магазин символики подарил оставшуюся после месяца гордости радужную бумагу, — жмёт плечами. — born this way! файтин! хёнджин смущённо улыбается и кивает, и аккуратно складывает радужный чек в карман пальто. выходит из магазина, и теперь, не ограниченный прерывисто двигающейся картинкой сна и спектром дозволенных чувств, вдыхает полной грудью аромат влажной, солнечной осени и пыльных, красных листьев. пахнет землей и яблоками в карамели, напротив блестит магазин мармелада, но хёнджин, чувствуя, как сердце в груди вот-вот норовит выпрыгнуть, двигается неуверенно в сторону перехода. он боится оторвать взгляд от заволоченного листьями тротуара, мэнсон в наушниках замолчал — плейлист кончился, и хёнджин засовывает их в карман, прислушиваясь к окружению. смех детей, шум надувных рекламных игрушек, неистово трясущихся и зазывающих народ в продуктовый с пугающими — ха-ха — скидками, его собственные шаги и стук небольших каблуков, робкое шуршание и хруст листьев, мягкий и плавный ветер, превращающий его и без того не собранную прическу все больше в нечто среднее между мальвинкой и чёрным одуванчиком. он видит перед собой конец тротуара, чьи-то стройные ноги и полосы пешеходного перехода. останавливается, но боится поднять глаза. сердце в его ушах бьётся шумно, но недостаточно, чтобы замаскировать визг шин летящего на недозволенной скорости автомобиля. хёнджин поднимает взгляд с невыносимой скоростью и задерживает дыхание, видя перед собой капюшон фиолетовой худи. хван не успевает подумать, не успевает утонуть в странности происходящего, как привычно тянется рукой к уже двигающемуся вперёд парню и неистово тянет за сиреневую ткань буквально за несколько секунд до того, как машина проносится перед их носами. капюшон спал, оставив темную макушку развеваться на ветру, лишь слегка прижатую довольно массивными, шумоподавляющими наушниками. парень вздрагивает, громко вздыхает и разворачивается, стаскивая наушники на шею, и хёнджин испуганно разжимает руку, с замиранием сердца ожидая увидеть лицо за фиолетовым капюшоном. лицо, которое, по идее, должно всё объяснить. на него смотрят глубокие карие глаза необычной выразительности, лицо, довольно резкое, выражает непонимание и остатки шока, и предплечье хёнджина обхватывают чуть дрожащие пальцы. парень приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, и хёнджин видит в его выражении лица слабое узнавание. — мы..? мы виделись где-то уже? мне кажется, я тебя знаю, — голос мелодичный, но слегка прерывистый в потрясении. люди проходят мимо них, кто-то ругается на нарушающих правила водителей, их даже спрашивают, в порядке ли они, но они лишь смотрят друг на друга в неприкрытом удивлении. — дежавю? — спрашивает хёнджин и наконец захлопывает удивлённый рот. парень перед ним кивает немного отчаянно и цепляется второй рукой за его, оккупированную тыквой. — ага, у меня тоже. они ещё несколько минут стоят, словно не из мира сего, внимательно друг друга разглядывают. хёнджин чувствует себя так, словно разгадал самую сложную в мире загадку и получил самый интересный приз, и, на удивление, даже если он не помнил угловатое лицо перед собой, оно все равно чувствуется знакомым. родным. слабо подозревая, что парень напротив чувствует что-то схожее. — ким сынмин, — наконец-то на выдохе приходит в себя незнакомец и, спешно осматривая хёнджина и свою хватку на нем, опускает руки хвана, аккуратно их поглаживая в извинение. он оставляет пару сожалеющих похлопываний и на пузатой тыкве, а потом поднимает глаза с искринками и одаривает заверяющей улыбкой. — хочешь вытрясти все сладости из моих гадских соседей сегодня вечером? хёнджин чувствует, как прохожие сталкиваются с ним плечами, как сильно сжимается тыква его уверенными пальцами. ким сынмин пахнет кофе, лавандовым кондиционером для белья и осенними листьями — или это листья пахнут ким сынмином, хёнджин уже ни в чём не уверен. чувство дежавю в груди словно путает его осознание — что было до и после. — хван хёнджин, — мягко говорит, шипя согласные, и пытается сдержать мучительно растягивающую губы и напрягающую щёки улыбку. — и да, хочу. у тебя есть костюм? я — хаул. сынмин улыбается, показывая блестящие брекеты, и хёнджин чувствует, что эта улыбка — весь его мир.

***

где-то в листве, всё ещё болтающейся на дереве возле дома хёнджина, ближе к вечеру, облачко золотой пыли невесомо парит, чуть присыпая блёстками бледно-коричневые ветки. под деревом, на широких качелях, привязанных к крупной ветке, сидят две родственные души. смеются заливисто от сочетаемости своих хэллоуинских костюмов — оказалось, хаул и жанна д'арк та ещё пауэркапл. бутафорский рыцарский шлем опускается на неловко сведённые колени, холодные пальцы хвана, слегка переливающиеся золотым сиянием, тянутся к жгуче-черному парику, съехавшему в бок и поместившему челку над красивым виском. они плавно раскачиваются в освещаемой праздничными фонариками темноте, и, когда их губы соприкасаются в первом, неловком и покрытом загадочностью их встречи поцелуе, золотое сияние в листве над их головами со словно облегченным магическим шуршанием растворяется одна блесточка за одной в невидимой грани между нашим миром и потусторонним.