Временная слабость

четырёхтактное медленное вступление Адриан звучит, как похоронный марш Шопена. мелодический оборот на уменьшенную септиму Его присутствие снижает градус на комнатном термометре, разрезает воздух, водоворотом скручивает мысли. — Идет к тебе с признаньем и мольбой, и справедливой требует расплаты… А казалось бы мальчик-солнце… Не таким ли его видят все? Все как один, будто ослепшие твердят о его воспитанности, и скромности, и доброте. Лука от того, верно, сердце своё и наградил тоской неразрешимой, ведь при нём Агрест не пытался быть идеальным. — Прочтешь ли ты слова любви немой? Услышишь ли глазами голос мой? — Адриан зачитывает по памяти сонет, да с такой небрежностью, что внутри всё замирает. — Нет никакой любви, — обрывает его Лука, сам удивляясь собственной категоричности. Он догадывается, что всё это хрень полная. Что ведет себя как слабак, впуская Агреста в свой мир, позволяя разворошить чувства, в которых Куффен едва успел разобраться. Ан-нет: всё по новой. — Вот тебе загадка, — голос у Адриана мягкий, но пустой. — Если любви нет, то что я к тебе чувствую? Луке не нужно оборачиваться, он ловит взгляд лопатками: там не до конца выведенная татуировка змеи ползёт вниз по позвоночнику. Ошибка молодости. Вместо ответа Лука нарочито громко ищет вазу для хреновых цветов Агреста. Он постоянно приносил эти ужасно пошлые пионы, всегда по девять штук: не больше не меньше. Нежно-розовые лепестки напоминали Луке о поцелуях, и поэтому цветы раздражали ещё больше. Адриан звучит как минорный си-бемоль на клавишных. Беспокойство крепчает с каждой секундой, будто чай, и Лука поворачивается к Агресту, собираясь… Собираясь… Ход на уменьшенную септиму… Лука не выносит его кошачьих глаз, его меланхоличных улыбок. Его горящих поминальными кострами глаз. Адриан приподнимает бровь, когда Куффен подходит к нему, но тот не теряется. — Ну, и когда ты уйдёшь? Адриан хмыкает будто задетый за живое, тянется к Луке, касаясь пальцами выступающих ключиц. — Это почти обидно. Не терпится от меня избавиться? — руки у Адриана тонкие, под стеклом кожи текут чернила вместо крови. — Я ведь скучал. — Скучал? — Лука усмехается болезненно, а руки-предатели утопают в золотистом море волос. И Адриан, совсем как кот, жмурится. — Ты ведь ни по кому не скучаешь. — Значит, в тебе есть что-то особенное, — шёпотом припечатывает Адриан, и не дожидаясь ответа, льнёт к Куффену за поцелуем. Лука кладёт руку ему на затылок, скользит ниже, будто ступени отсчитывает, большой палец задевает сонную артерию и остаётся. Пульс Агреста — злое, мрачное скерцо. Губы его — плен. Подслащённая мёдом отрава. …короткий хроматический ход быстро взбирающихся вверх октав. А мысли в голове рождаются чёрные, будто коршуны кружащие над раненым зверем. Адриан тянет Луку на кровать, с усмешкой прикусывает ухо, шепчет что-то волнующее… А Лука задаётся вопросом внутри себя: сколько ещё он выдержит? Странно мир устроен, раз его душа стремится к Адриану, у которого вся жизнь это: подиум, промо, красные дорожки под ногами и белые перед носом. Лука отлично был осведомлён: они до того разные, что вместе не звучат. Секвенция ломаных трезвучий — О чём ты думаешь? — вдруг интересуется Агрест. Луке кажется, что тот с ним вновь играет. Нечестно, грязно, вслепую. И не разобраться уже подавно, в чём блеф: в участливом взгляде или в отстранённых ухмылках. Вопреки этому Лука вдруг чувствует умиротворение. Наверное, всё дело в вульгарно-розовых пионах. Или в растрепанных волосах Агреста. — Я думаю, — голос у Куффена слегка хрипит от поцелуев.— Почему бы нам не стать парой? диатоническая мелодика быстро тонет в потоке модуляций и хроматизмов Ох уж это молчание после заведомо нежеланных вопросов! Луке чудится, что тишина гудит колоколом, и холод вновь возвращается в комнату. — Ты это серьёзно? — напряжение в голосе Адриана заставляет Луку вздрогнуть. Кажется, на языке у Агреста вертится что-то ещё, вроде: «Как ты это себе представляешь?» Или «Извини, но разве ты не видишь, что я не создан для отношений?» — Нет, — Луке самому противно от собственной лжи, но она будто панцирь. Страж темницы, полной глупых признаний. Руки робеют, и от яда неозвученных слов кружится голова. Лука цепляет на губы слабую, но язвительную улыбку. Адриан поправляет волосы, тяжело и между тем с явным облегчением, вздыхает. Его лицо светлеет. Лука откидывается назад, наблюдая за передвижениями Агреста по комнате через полузакрытые веки. внезапный резкий каданс — Временная слабость, — говорит Лука, почти смеясь от того, с каким спокойствием ему удаётся констатировать болезненную правду. Его чувства, как затянутая похоронная церемония. — Что? — Адриан посылает недоумевающий взгляд. Он уже успевает найти телефон, и Лука гордится, что сумел продлить его присутствие одной фразой. Пусть и на четыре треклятых такта. — Ответ на твою дурацкую загадку. Адриан ничего не отвечает, только оставляет после себя улыбку, одну из тех, что красуются на глянцевых журналах. Она рождает тягостное разочарование. Луку не спасает даже это. Адриан звучит, как вторая соната Шопена. Куффен слышит, как клацает дверной замок, как резко затихает марш. И это подобно внезапной глухоте.