Утыкаться в случайных людей наугад

Когда всё началось? Никто не помнил, да и вряд ли знал хоть когда-то. Может, начало было положено, когда вы впервые встретились в коридоре института, кинув друг другу короткие взгляды? Или всё было ясно, когда, зайдя на пару по культуре восточных народов, свободное место было лишь у окна, прямо там, где сидел он? Честно, это никогда не было чем-то важным. У вас не было шанса не познакомиться, если честно. Карл всегда был где-то поблизости, всегда был готов помочь, и это начинало пугать. Кажется, первая фраза, сказанная тобой этому несуразному парню, была «у меня чувство, что ты преследуешь меня». Он смеялся. И ты понял, что готов лезть из кожи вон, лишь бы слышать этот смех чаще. Дерьмо. Ты начинал понимать, что влюбляешься. Начинал понимать, что безвыходно тонешь в другом человеке, что теряешься в его мыслях, в его жизни, пытаясь быть настолько близко, попросту сливаясь с ним. Вы начали ходить вместе до столовой и библиотеки. Ты позвал его поужинать в кафе недалеко от института, и он согласился. Ты обнял его на прощание, и он не отпихнул. Ты всматривался в его глаза, ты копался в его голове, пытаясь разгадать его тайну, пытаясь узнать, в чём его горе. Ты не верил, что всё так просто, ты видел эту тоску в стеклянном отсутствующем взгляде, ты не мог поверить, что его прошлое не очернено кляксами. Ты до последнего бился, ты до последнего пытался разузнать, прочитать его, ты никогда не сдавался так просто. Но, когда Карл сам взял тебя за руку, пугливо оборачиваясь в темноте переулков, слыша малейший шорох, ты сдался. И ты подумал, что, возможно, проигрывать — не так уж и страшно. Ты поцеловал его на лавочке в тихом сквере. У него были потрескавшиеся губы, которые он безуспешно мазал гигиенической помадой, красные от лёгкого мороза щёки и потемневшие глаза. Его холодная рука, — он опять оделся слишком легко, — на твоём подбородке ощущалась взрывом тысячи планет одновременно. Если бы тебя спросили, на что был похож тот короткий миг, ты бы уже открыл рот, чтобы ответить, но не нашёл бы подходящих слов. Ты думал, Карл слишком идеален для такой низкой вещи, как слова. Он был всем. Росой, что приятно холодит босые ноги на лесной поляне; туманом, обволакивающим бескрайнее поле; едва распустившимися цветами, что ещё не успели насытиться солнечным утренним теплом. Но от руки, мягко упёршейся в твою грудь, в тебе пошла трещина. Он погладил тебя по щеке, ты ластился к его ладони, как верный пёс, которого бросали раз за разом, но тот всё равно возвращался к хозяину. Чтобы получить очередной пинок в живот. Чтобы опять разбиться и разочароваться. — Это… Слишком быстро. Прости. Мне нужно время. Его улыбка казалась тебе прощальной. Он поднялся с лавочки и, помахав рукой, быстро ушёл знакомой дорогой до своего дома, оставив тебя одного. Ты думал, что он не вернётся. Ты думал, что это конец. Но он вернулся. Сам подошёл к тебе в коридоре следующим днём и даже сумел обнять тебя, будто ничего не случилось. Боже, Карл, как ты умудряешься делать вид, что не помнишь ничего? Как ты умудряешься делать вид, что не разбит внутри? Как ты умудряешься делать вид, что всё хорошо? Он позвал тебя в кафе. Вы заказали облепиховый чай на двоих, ты угостил его булочкой с корицей. Он смущённо улыбнулся, но перегнулся через стол и поцеловал тебя в щёку. Благодарность. Ты в очередной раз проводил вечер в его соцсетях. Ты думал, что пролистал все записи, рассмотрел каждое фото в мельчайших деталях, но ты наткнулся на старую фотографию, где Карла обнимал другой парень с такой же солнечной, горячей до ожогов улыбкой, как у Карла. Слишком близко. Слишком не по-дружески. Слишком. И ты всё понимаешь. Складываешь два плюс два. Та отрешённость Карла от других людей, его холод и страх в глазах, когда ты начал проявлять первые знаки внимания. Картина наконец становится полной, и ты не знаешь, истерично смеяться тебе или плакать. Что ж, Ник, ты отыскал боль Карла. И ты ненавидел себя за тот вечер в сквере. Ты ненавидел себя за то, что не дал Карлу времени. Ты ненавидел себя за то, что вызвал у Карла страх. И ты считал себя таким глупым, таким наивным, раз не видел этого раньше. Он говорил «я в порядке», было слышно «этот сентябрь мой последний». Он говорил «мне не нужна помощь», было слышно «я устал». Говорил-говорил-говорил. Слышно было лишь «спасите меня». — Я не могу сказать, что не скучаю по нему, но и обратное сказать не позволяет совесть. Прости, если… тебя задевают эти слова, — он неловко пожал плечами. Вы сидели у него в комнате, и ты чувствовал, что подбираешься к парню непозволительно близко. — Но… не знаю. Ты нравишься мне? Да, думаю, ты мне нравишься. Просто всё, что у меня есть, — слова давались невыносимо тяжело, настолько, что ему пришлось отвернуться и зажмуриться. Не смотри на него, — это моё прошлое. У меня нет сил… идти дальше. Я разрушу тебя. Ты же знаешь сам, что я буду тянуть тебя на дно. Даже я не доверяю себе, что уж говорить о твоём доверии? — Но… — Пожалуйста, — он обнял себя за подрагивающие плечи, сутулясь, — скажи, что ненавидишь меня, скажи, что я не интересен тебе, просто уйди, пожалуйста, не обрекай себя на боль, что должна принадлежать только мне, — ставший безумным шёпот бил по перепонкам. Этот безумный шёпот… — Позволь помочь тебе, я не могу позволить тебе утонуть в этой боли. Я просто… не прощу себя, слышишь? Ответом послужила тишина. И такие крепкие объятия. Объятья, что стали для тебя казнью. У тебя были шансы понять, что вытягивать утопающего — лишняя трата времени. У тебя были шансы не привязаться. У тебя были шансы охладеть. Но ты упустил их все. Весьма, сука, осознанно. Ты обнимал вечно холодное тело, думая, что ты обрёл счастье, и ты надеялся, что он чувствует то же самое. А потом ты валялся на полу, согнувшись пополам, жалобно воя «не оставляй меня» от боли из-за увиденной картины. Он висел под люстрой, будто с насмешкой смотря на тебя, такого жалкого, такого несчастного, держащего в руках записку. «Я правда пытался тебя полюбить» Ты думаешь, что всё-таки соврал ему. Ты утопил его собственными руками. И руки твои будут По локоть В крови