Заткнись

– ЗАХЛОПНИТЕ, БЛЯТЬ, СВОИ РТЫ! – и все присутствующие в баре замерли. Разговоры, активная жестикуляция и звон жестяных банок из-под пива прекратились. Одного хриплого крика Мондо хватило, чтобы остановить всю весëлую, но блядски паршивую для него атмосферу. Он больше не мог это терпеть.

***

Это был двадцать второй День рождения первого лидера банды Безумные Бриллианты и старшего брата Мондо – Дайи Овады. И по печально ироничному совпадению это также была пятая годовщина его смерти. В ту ночь байкеры "завоевали" территорию какого-то бара и выперли оттуда всех тому недовольных. Даже не применяя силы – настолько их аура была отталкивающей и грозной. "После грандиозного заезда не грех и выпить" – сказал тогда Мондо, но на самом деле ему просто нужно было отвлечься от даты, что гложила его по сей день. Ему нужно было забыться. Однако, когда все были уже не в особо трезвом состоянии, будто на зло Оваде, злосчастная тема кончины брата не была оставлена без внимания. Снова поливают его грязью... За нелепую смерть и его неосторожность на дороге. Поливают так, будто он совершил убийство, что для байкеров даже вполне естественно, тем более для "Crazy Diamonds". Поливают за то, что тот нелепо погиб в день своей отставки. -- Ооой, а ведь сегодня умегх Дайя, – приметил Кохэку, убирая руку от блестящего потом лба и осиливая залпом оставшуюся половину содержимого в банке. Говорил он шепеляво, но это не очень мешало его слушать и не делало его менее грозным, разве что слегка забавным. Он громко выдохнул, обдавая пьяным углекислым газом сидящего напротив парня со стрижкой "под горшок" и круглыми тëмными очками, похожими на те, что носят строители для защиты глаз от искр. Тот скрестил руки на столе и пытался прийти в себя после слишком большого количества выпитого. Малыш Такемичи, что сидел рядом с Кохэку и уже напротив самого Мондо, хмыкнул на жалкий вид пьяницы и сложил руки за голову. Ребятам не повезло, ведь именно они завели таймер до активации взрывного устройство внутри их вспыльчивого лидера. Даже если Мондо поддерживал их в издëвках над Дайей (хоть и не охотно, просто кивая. Очень странно, что они не заметили это), они могли иметь к основателю банды хоть какое-то уважение. Хоть какое-то, блять, уважение. – Честно, поебать... Этот парень получил то, что заслужил. Тебе не место на дороге, малыш, если ты не видишь перед собой ëбаный грузовик. – на удивление, голос парня в очках звучал ровно и монотонно, словно тот находился в раздумьях, а не в пьяной дури. Кохэку рассмеялся и провëлся ладонью по своему длиннющему, черному и блестящему от лака помпадуру. -- Гогху, бгхатан! Я слышал от тебя много чего, но это твоя лучшая фгхаза! Тебе стоит вести сбогхник своих цитат! Гору на это лишь ухмыльнулся, прежде чем навалиться на Мондо и не обратиться к нему, уже более активно: -- На самом деле мы зря в тебе тогда сомневались, Мондо. С тобой намного веселее, чем с тем улыбчивым придурком. Ч-честно... он всегда меня раздражал своим лицемерием. Гору прикрыл рот ладонью и икнул. Кохэку и несколько других греющих уши байкеров на это рассмеялись. Компашка стала постепенно увеличиваться и развивать назревшую тему. Оказывается, узнал Мондо однажды от своих, Дайя был лживым лицемером, скучным человеком, раздражающим и с убогим чувством юмора. Также он ужасно водил и ездил, как черепаха. Какие интересные заявления... Дальше Мондо их не слушал. Он не хотел. Он чувствовал, как злость начинает в нëм закипать. Ну, да, Дайя ездит, как черепаха, и именно поэтому приезжал во всех гонках самый первый! Тик... Тик... Тик... "Какого хрена они затирают об этом? Почему они продолжают до сих пор относиться к нему как к куску дерьма?" Звуки вокруг потеряли ясность, а картинка перед глазами расплылась и являлась взору бледными, тëмными и фиолетовыми пятнами. Атмосфера вокруг становилась невыносимой, душнота стала давить, а алкоголь больше не лез в горло. "Поливать дерьмом за то, что человека сбила машина?! Бред собачий!" Резко люди вокруг обрели потерянную чëткость, но изображение шаталось, кривилось. У Мондо кружилась голова. В ушах стоял противный, заглушающий писк. Лидер байкеров слышал своë сердце, чувствовал, что оно давится под прессом совести, горечи, обиды, злости, страха... Тик... Тик... Тик... "Это я виноват в его смерти! Я! Я! Я! Я! Я!" Он понимал, что его лицо выражает испуг, но другие этого не замечают. Лампы невпопад бросали пурпурные и розовые пятна света на лица мужчин. Некогда неимоверно тихая джазовая музыка из колонок стала сильно бить в уши с каждым лязгом по барабанной тарелке. Когда Дайя умер у Мондо на руках, младший не мог в это поверить. Руки дрожали так сильно, словно он пытался удержать на них целое здание, но, черт возьми, он был готов держать на них хоть шар Земной, но только не тело брата, погибающее от его рук. Рассудок быстро покидал его разум, пока через пелену слëз и скомканных узлов вопросов он сумел поймать проблеск предсмертных слов: "Ты должен сохранить банду, которую мы создали... Пообещай мне, как мужчина мужчине..." Тик... Тик... Тик... Тик... Мондо резко встаëт со своего места и замахивается кулаком, когда вместе со своими воспоминаниями он слышит: -- Если бы Дайя был хорошим байкером, он бы не подох так нелепо! Тик... Послышались смех и поддакивание, но они тут же прервались громким ударом по столу. БА-БАХ!

***

"А?" – невпопад прошло по простору помещения. Даже бармен, который несмотря на то, что находится окружённым отбитыми преступниками, скучающе потирал бокал, поднял равнодушные глаза на байкерского лидера. -- Мондо, чë с тобой? – Кохэку переменился в лице. Теперь на нëм читалось недоумение и капелька укора. – Никогда, – слова Овады обрушивались вперемешку с тяжëлыми выдохами. Казалось, если приглядеться, то можно увидеть, как из его носа и ушей валит дым. – Никогда больше не смейте говорить так о Дайе. Байкеры удивлëнно переглянулись. -- Бро, ты в порядке? -- Что случилось? -- В чëм дело? -- Но ты же сам называл его говнюком! -- Я БЕРУ СВОИ СЛОВА НАЗАД, ЯСНО?! Мондо отодвинул стул назад, давая себе чуть больше пространства, и огляделся вокруг. -- Вы, кажется, совсем забыли, что именно Дайя собрал нас всех здесь! И что благодаря ему мы считаемся самой опасной, мать вашу, байкерской бандой! Благодаря ему мы творим хуйню, которая пугает всех в округе! -- Ну собрал он нас здесь, и что? -- Он своë дело сделал! Спасиб, конечно, но я больше не хочу слушаться какого-то самодовольного уëбка. -- КОГО ТЫ, БЛЯДЬ, НАЗВАЛ САМОДОВОЛЬНЫМ УËБКОМ?! – Мондо обернулся на обладателя фразы и пригрозил кулаком. Ему нужна была помощь. -- МИЧИ! Всë это время находящийся в молчаливом напряжении Такемичи наконец заявил о себе как об овадином приемнике и встал на ноги: -- Всë, харе. Закройте свои ебальники! Раз Мондо сказал "хватит", значит, хватит! -- Но ты же тоже говорил, что Дайя слишком много себе позволял! – выкрикнул кто-то из собравшейся толпы, а остальные невпопад поддержали. Мондо только сейчас понял, что все до единого столпились вокруг их стола. -- Да, я говорил. Но не стоит забывать, что Дайя также родной брат Мондо! -- Никому не нужен такой брат, как Дайя! -- Да! С каждым новым глупым высказыванием членов банды Мондо ненавидел их всë больше. Дайя не был лицемером и занудой. Он был другом и опорой поголовно для каждого, харизматичным лидером и душой любой компании. И банда почитала его, была готова следовать за ним, боготворила его. Но только стоило ему погибнуть в этой чëртовой аварии, так те за это зацепились и начали придумывать разную клевету. Сначала они его гнобили за простую невнимательность на дороге, а потом обрушили на спину покойника все свои грехи бременем вины. Тот, кто подарил им дом и семью, стал козлом отпущения и изгнанником. Мондо знал, что люди бывают плохими, знал, что его байкеры жестоки и импульсивны, как и он сам, знал, что они могут быть резки к своим, но он никак не мог поверить, что его друзья, его братаны способны на что-то настолько уëбищное по отношению к такому потрясающему человеку, как Дайя. Сейчас Овада видел в них предателей. Когда-то они смеялись над Мондо и говорили, что он никогда не сможет стать таким как его брат. И они были правы. Дайя был лучше, чем он. Дайя был сильнее, чем он. Дайя не заслуживает всех этих оскорблений, ДАЙЮ должны уважать, а не его! Дайя... – Дайя не виноват в своей смерти! – Все снова замолчали и обратили недоумевающий взгляд на Мондо. Тот же опустил свой в пол. – Чувак, – Гору облокачивался рукой на спинку стула, – Мы понимаем, что это был несчастный случай, но он должен был смотреть на до... -- ЭТО Я УБИЛ ЕГО, ЯСНО?! – Мондо почувствовал, как в носу у него закололо, а в глазах поплыло. Он понял, что это знак, и зажмурился, чтобы не выставить свою слабость напоказ. Ногти впились в шершавую кожу ладоней, а костяшки побелели от напряжения, с каким были сжаты кулаки. Всë вокруг снова будто замерло. Мондо чувствовал, что в воздухе застряли возражения и возгласы непонимания. "Ты не виноват в том, что вызвал его на гонку", "Мондо, успокойся", "Какого чëрта, блять, ты несëшь?", "Прекрати оправдывать его" – эти слова будто запечатали в вакуумной банке -- стекло изнутри не сломать, а крышку открывать никто не хочет. Страшен лидер в гневе, и байкеры это понимают. Все молчаливо ожидают того, что он скажет дальше. Скоро, возможно, их уважение к нему пропадëт, но Овада знал, что он обязан это сделать. Слишком долго он скрывал свой грязный секрет, слишком долго врал. Не по-байкерски. Не по-мужски. Он должен был наконец щначит -- Когда я вызвал его на гонку, – негромко начал Мондо; слова выдавливал он с трудом. – Меня переполняли эмоции... Я чувствовал, что был обязан победить его!... Икота прервала его речь, и он на несколько секунд замолчал. -- "Победа любой ценой... Хрена с два я ему позволю втоптать мою репутацию... Я заслужу уважение" – так я думал... Прерывистый вздох. Мондо чувствовал взгляды на себе. Чувствовал, как они холоднеют, свирепеют, осуждают. -- И это желание... Оно... ослепило меня и... – Байкер стиснул зубы. Казалось, что он больше не сможет держать слëзы в себе, но каким-то чудом ему всë же удалось их подавить. -- ...Это я не увидел перед собой грузовик. Дайя спас меня, пожертвовав собой... Овада пошатнулся. Мигрень мешала мозгу нормально функционировать. Сердце ужасно болело от стыда и отвращения к той самой июльской ночи. Но почему-то, тем не менее... он почувствовал... облегчение. Как будто он переложил часть груза на других людей, что любезно подставили ему спины. Он больше не должен ничего скрывать от своей банды, не должен сомневаться в них. Он переборол себя, переборол свой страх, ведь он сильный. Теперь в этом дерьме он не один. -- Он толкнул меня на обочину, а сам... – Парень выдохнул. Дальше всë было предельно понятно, и объяснять не было смысла. Отныне совесть не будет его грызть, и душа его станет свободней. Он успокоился. Он счастлив. – Простите. ... -- Ты хочешь сказать, что ты нам врал всë это время? Овада резко втянул воздух сквозь зубы и поднял глаза. Что?... -- Подумать только, всë это время мы презирали Дайю! – из толпы протиснулся крупный мужчина с горой мышц и большим количеством пирсинга. Он ткнул в Мондо пальцем: – А мы должны были презирать тебя! -- Тебе хоть стыдно?! – Крикнул Кохэку, поднимаясь из-за стола. -- Это ТЫ мне говоришь?! Вы сами не лучше, ублюдки! Придумали тысячу причин, чтобы обосрать моего брата! За успокоением тут же последовала паника. Мондо мгновенно почувствовал острую боль в сердце, как будто то проткнули насквозь. Кто-то большой прижался к его спине и мягко обхватил руками, пропев басом: -- Тофу не хочет, чтобы его друзья ругались...Тофу не любит ссоры в банде... – Этот парень всегда был на своей волне. Иной раз Мондо задумывался над целостностью работы его мозга. Без осуждения, конечно, а с человеческим переживанием. -- Не сейчас, Тофу!– Мондо отпихнул большого толстяка и снова оскалился на байкеров. -- Дайя говорил, что мы все должны быть честны друг перед другом! -- Верно! -- Ты облажался и свалил вину на брата! Вокруг лидер слышал одни обвинения, и тогда понял, что его худшие опасения стали явью: Безумные Бриллианты его возненавидели. -- Убийца! -- А если бы я вам сказал правду в тот день, вы бы отнеслись к этому нормально?! Вы бы втоптали меня в дерьмо! Возненавидели! Вы только и можете, что перекладывать вину на другого и нести какую-то хуйню! Разве этому вас учил Дайя?! -- А кто ты такой, чтобы говорить нам о Дайе? – Мондо опустил свирепый взгляд на Гору. Тот вальяжно взбалтывал легонько пиво в банке и смотрел на него. Овада не мог видеть его глаза, но он был абсолютно уверен: они были полны пренебрежения. Те, кто были ему закадычными друзьями, за несколько минут стали считать его заклятым врагом и предателем. И возможно, они были правы. -- Ты убил Дайю, свалил на него всю вину, а теперь пытаешься нам ставить его в пример? -- Ты предал его, а теперь говоришь о нём так, будто ничего не было! -- Я НЕ ПРЕДАВАЛ НИКОГО! Тофу снова прижался к Мондо. -- Тофу не нравится, что Мондо кричит... -- НЕ СЕЙЧАС, ТОФУ!... -- Мондо снова отпихнул от себя байкера, -- Послушайте, мне ряльно ОЧЕНЬ ЖАЛЬ за то, что так получилось, но мне было... Было... Ему было что? Нет, Мондо никогда не признается в этом, хотя прекрасно знает, почему он ничего им не сказал. Люди в его банде храбрые, сильные, наводящие страх и ужас. Они по праву могут называться Бриллиантами. А что до Мондо... Мондо всего лишь отполированное стëклышко, которое разбилось от удара об обочину, сопровождëнным громким, отвратительным гулом автомобильного клаксона. Ему срочно нужна была чья-то поддержка, а иначе ратование байкеров против их лидера продолжит набирать обороты. – ...МИЧИ! Мондо обратил глаза на самого близкого ему человека (после брата). На Такемичи не было лица. Тот стоял с опущенной головой, а кулаки сжимал с самой неистовой силой, на которую был способен. Он издал рваный вдох: – Дайя и ты... были моими лучшими друзьями. – Голос Мичи был дрожащим и приглушëнным. Это не предвещало ничего хорошего. – Теми... кого я уважал... Когда он умер, я был в бешенстве... Я понимал, что тебе было ещë тяжелее, чем мне... Намного... Такемичи поднял голову. На его лице была так знакомая любому байкеру тень ненависти. – Ты лгал мне, Мондо. Ты, блять, лгал нам всем. Я поливал говном того, кого я почитал, из-за того, что ты испугался ответственности. Все недосказанности заполнил белокурый мальчик, и его слова подхватили остальные. По бару снова стали раздаваться возмущенные возгласы. Мондо был всего лишь жалким трусом, который не смог смириться со своей виной. – Трус! Мондо был ужасным лжецом. Он жил этой ложью на протяжении нескольких лет. – Лжец! Мондо был размазнëй. Все байкеры могли подавить внутри себя клокочущие чувства и сохранить достоинство. Мондо едва ли это удавалось. – Слабак! Зрачки Овады сжались до предела и метались от к человека к человеку. Все тыкали в него пальцем, кричали, плевались, кто-то даже смеялся. Теперь козлом отпущения стал он?... Трус, лжец, слабак, трус, лжец, слабак, трус, лжец, слабак, трус, лжец, слабак, трус, лжец, слабак, слабак, слабак, слабак, слабак, слабак, слабак! Мондо стало казаться, что в какой-то момент все стали в унисон повторять одно и то же. Он больше не мог это терпеть. Его голова разрывалась от этих режущих звуков и колющих слов. Кто-то пульнул в его голову банку пива, но в тот момент Мондо привлекло совсем другое. Он, кажется, только что слышал знакомый голос... Бархатный, басистый хохот... Это был Дайя? Но почему его такой приятный, как тëплый ливень, такой родной, такой забытых смех казался... таким жестоким? Нет. Мондо должен был остановить это ради Дайи. Он обещал сохранить Безумные Бриллианты. -- ЗАТКНИТЕСЬ ВСЕ! – в третий раз это не прокатило. Криков стало меньше, но банда всë равно не унималась. -- ТИШЕ! УСПОКОЙТЕСЬ СЕЙЧАС ЖЕ! Нужно было срочно прекратить это, дать всем успокоиться... Точно, нужно было отправить всех по домам, завершить собрание. -- СЪЕЗД ОКОНЧЕН! ТАЩИТЕ СВОИ ЗАДНИЦЫ ПО ДОМАМ, ЩЕНКИ! ВСЕ УСЛЫШАЛИ?! Было очень наивно полагать, что это сработает. Либо Мондо был последним идиотом, либо очень преданным своим товарищам. Вероятно, и то, и другое, потому что он был уверен, что недельный отдых от заездов даст время подумать ему и банде обо всëм случившемся и свыкнуться с новой информацией. Он верил своим людям, он любил их, как бы ни держал на них зла. Банда была ему семьëй несмотря ни на что. Мондо надеялся, что немного погодя, они... -- А с чего ты решил, что можешь нами командовать? – Парень с пирсингом вышел из толпы и встал на расстоянии двух метров от лидера. -- Верно. Думаешь, мы будем как ни в чëм не бывало слушаться тебя? – следом поднялся Гору. -- Кем ты себя возомнил?... Такемичи по прежнему стоял неподвижно, и его кулаки дрожали. – Я считаю, что нам нужен новый лидегх! – следуя примеру, вскочил Кохэку и осмотрел всех присутствующих. – Да кто ты ваще такой, а?! – Мондо с громким шумом поставил руки на стол, чтобы быть ближе к мерзкому лицу шепелявого. -- Хочшь заменить меня?! – А почему это сгхазу я? – глупо улыбнулся Кохэку, – Мичи пгхекхасно спгхавится без тебя. – Он чуть ли не подпрыгнул на месте, когда поднял кулак вверх. – КТО ЗА КАНДИДАТУГХУ ТАКЕМИЧИ?! Не успел байкер договорить, как его схватили за шиворот и притянули к себе. – Да я тебе сейчас эти твои железки вместе с зубами вырву, выплюнешь ещë раз что-то подобное. Если Мондо угрожал членам своей банды, то только в шутку или чтобы припугнуть. Он никогда не поднимал руку на слабых, семью и друзей. А люди из Безумных Бриллиантов были ему самыми близкими людьми. Но сейчас... это был первый случай, когда он хотел свернуть шею одному из его огромной семьи. – Давай, – несмотря на положение, в котором он находился, на лице Кохэку читалась наглая ухмылка. Это вызвало в мыслительной системе Мондо сбой. Его не боялись? – Удагхь меня. Докажи нам всем, что ты мудак. Овада завис и ослабил хватку. Нет, он не мог сорваться. Он не мог быть таким же, как те мудаки из других банд, которые держат своих ребят в страхе. Он не мог быть таким же, как те мудаки, которые могут ударить свою мать или брата. Он не будет как те мудаки, которые не держат слово перед теми, кто у них его взял... Он не будет... ...Руки медленно отпустили парня. – Значит, вот как? Испугался и поджал хвост? К чëрту. Мондо с размаху ударил Кохэку по лицу. После слов этого парня "Лидер байкеров под вопросом" мог слышать только то, как злость и ненависть бурлит в нëм сильнее и сильнее, хлеще, чем в адовом котле. ...Всë снова замерло... Кохэку аккуратно обхватил свою нижную челюсть и медленно размял её, усмехнувшись. Его лицо все ещë стояло профилем к Мондо и глаза были устремлены сквозь пол. Выражение пострадавшего байкера так и говорило: "вот, значит, как...". Все вокруг напряглись и сжали кулаки – Мондо удалось это заметить краем глаза. Такемичи смотрел прямо ему в глаза, своими холодными и в то же время словно шипящее масло на сковороде, опасно горячими, медовыми глазами. Овада понял, что облажался. Снова. Бриллианты его не простят. Они его убьют и разойдутся. Банда не будет сохранена, как обещал Мондо Дайе. Мондо, как всегда, всë испортил. И всë это осознание, и вся эта обстановка, и этот нарастающий страх случились всего за несколько секунд пред тем, как Кохэку набросился на парня с кулаками, прямо через стол.

***

Это была самая свирепейшая драка, в которой участвовал Мондо в последнее время. Конечно, он уже попадал в передряги, где ему одному приходилось сражаться против ху́евой кучи плохих ребят. Но те ребята ещë никогда не были его ребятами. Мондо чувствовал себя подавленным, пьяным, преданным и слабым -- именно в этом порядке. Может быть, поэтому он не смог их победить? Ещë, как не кстати, ливень пошëл. Мондо поражался тому, как всегда в тему начинался дождь. Сейчас он подчеркивал всю жалость Мондо по сравнению с теми, кого он вëл за собой. А те, кого он вëл, сейчас столпились вокруг него, лежащего на мокром асфальте под фонарным столбом. Этот фонарь и тысячи горящих адским пламенем глаз освещали его жалкое, расслабленное от боли и слабости лицо. Байкеры говорили ему что-то, но он не слышал. Да и слышать их не хотелось, он всë сам прекрасно знал. Справа какой-то рыжеволосый тыкал в него пальцем и плевался. Слева стоял Гору, взбалтывающий в правой руке полупустую банку пива, а левой щëлкающий поочерёдно каждым своим пальцем. Очки немного глушили неистовость его взгляда. Сзади были толпы так или иначе знакомых лиц, родных когда-то. По середине стоял Такемичи. Тот, на кого Мондо всегда смотрел с признательностью, теплотой и нотками отцовской гордости, и тот, кто смотрел сейчас на него совсем не так, как раньше. В его глазах сверкало отторжение, удручение. И Мондо его понимал. Он убил его лучшего друга и предал его доверие. Звук ощущался как под толщей воды. Как эхо, едва достигающее дна глубочайшего колодца или две последние верхние клавиши фортепиано. Только сердце было отчëтливо слышно, словно оно находилось в ушах. Двоякое ощущение. С одной стороны было приятно слушать это странное, завораживающее звучание. С другой стороны хотелось, чтобы это прекратилось, все ушли и никто больше не видел Мондо уязвимым. И чтобы этот раздражающий бой в ушах закончился, а весь злополучный вечер резко оказался кошмарным сном. Но это не могло быть сном. И парень чувствовал это каждым участком своего тела, по которому били капли. Такемичи что-то махнул другим байкерам. Те нехотя ещё потоптались на месте; кто-то даже замахнулся, чтобы пнуть Оваду, благо, белокурый предводитель элитной охраны банды схватил того за локоть и не сильно потянул за собой. Рассверепевший байкер только плюнул под ноги лежачему и тоже пошел за остальными. Последним остался Тофу. Уходя, он развернулся к Мондо и посмотрел на него своими щенячьими узенькими глазками, будто бы готовый заплакать: -- Тофу очень жаль... Единственная фраза, которую смог разобрать за всë это время адресат. Затем и мягкотелый толстячок скрылся из маленького круга обозрения. Через минуту раздался оглушающий рëв моторов, который вскоре стал стремительно затихать, пока не исчез в ночи. Как же болит голова... Теперь Мондо остался один и мог оценить своë состояние. Ему повезло, что он обошëлся одними побоями и порезами, хотя, ей Богу, он лучше бы умер. Итак, его правый глаз горел и не хотел открываться. Сбоку щипала истекающая кровью рана, и, похоже, его сильно ударили в рëбра -- возможно, перелом. Из носа продолжала хлестать кровь и течь по губам. Это, пожалуй, все самые неприятные последствия овадиной тупости. Остальные -- мелочи. Хотя, нет. Есть ещë одно: банда покинула Мондо. Он больше не их лидер. Он не смог сохранить Безумные Бриллианты. И, что более важно, он не смог сдержать последнее желание брата. Был бы тот жив, наверняка был бы очень недоволен своим преемником. Нет, он бы возненавидел его. Кому нужен такой брат, как Мондо? Мондо мудак, а Дайя не из тех, кто почитает мудаков. Он пытался вырастить из младшего брата мужчину, и где этот мужчина теперь? Заслуженно побитый, униженный, потрëпанный, мокрый и грязный. Братоубийца и грëбанный лжец, растоптавший добрую честь Дайи в землю и его же собственную кровь. Лицо Овады скривилось, а глаза зажмурились, от чего фингал напомнил о себе. По уголкам скул потекли горячие слëзы. Так много слëз, что накопились за несколько лет сдерживаемых эмоций. Столько Мондо никогда в жизни не плакал. Ведь мужики не плачут. Но теперь ведь даже нечего скрывать. Правда вывернута наружу, как карман пальто. И оказалось, что Овада никаким мужчиной не был. Он был просто глупым ребëнком, который испугался ответственности. Больно. Очень больно. Больнее, чем когда-либо было и может быть. Мондо выдавил из себя хрип, широко раскрывая рот. Что-то наподобие немого крика, который становился все громче с каждым мгновением, затем прервался всхлипами и тихим кашлем и неожиданно раздался душераздирающим рëвом по улицам города. Он потерял всë. Остался совершенно один, окончивший самую обыкновенную школу, предавший друзей и не имеющий цели. Раньше он был фальшивым камушком в бриллиантовой диадеме, а теперь он ничто. Мондо перевернулся на бок, так, как мог, и уткнулся лицом в землю, которая уже покрылась слоем дождевой воды. Байкер рыдал в ужасном минорном трезвучии с нещадящей ничего и никого дробью ливня и далëким шумом городских автострад. А перебивал это отвратительный стук в голове. Ту-дук, ту-дук. Ту-дук, ту-дук. Мондо пролежит так ещë несколько часов. И плевать ему будет на своë состояние здоровья; на то, что помпадур его давно растрепался, и отливающие бронзой локоны лезли ему в лицо; на людей, что, возможно, проходили мимо, а он не заметил. Он жалок. Пусть все видят. Нет смысла больше это скрывать. И несмотря на то, что тогда он физически не мог придать этому значение, он чувствовал чьë-то присутствие. Кто-то удручëнно наблюдал за ним, прожигал дырку в чужом теле своими мëртвыми, насмешливыми, отдающими сиреневым свечением, глазами.