Делить каждую минуту

Черноволосая голова мирно покоилась на жесткой лакированной парте. Уютная клетчатая рубашка грела промёрзлое тело, а толстовка служила под стать подушки. С утра происходило что-то отроду хаосу. Нурик не выспался, снова и снова переворачиваясь с бока на бок; долго всматривался в пустую от какао кружку, что стояла на полке рядом с ночником. Вынести ее было сродни отказа от оставшейся атмосферы спокойствие с примесью а-ля «бабочки в животе», которая так не походила на промозглую ночь, где только Нурик, тёплое одеяло и кружка остывшего на дне какао, чей запах, кажись, все ещё витал вокруг бледной комнаты. *** Проснувшись от нескончаемой трели школьного звонка, Сабуров откинулся на стул и глядел в серый потолок класса, с еле заметными трещинами. «Башка» никогда не была столь тяжелой, чтоб держать ее прямо было так сложно. Глаза вновь и вновь пытались закатиться, дабы уйти в дрём ещё на пару минут. Жаль что такой охотный сон не застал его в ночной постели. — Нурлан! Давай просыпайся! Староста, а спишь на уроках,— голос его крикливой Настюши заставил закрытые глаза закатиться, но никак не от недосыпа, а раздражения. Каштановая бестия трясла вялые плечи Сабурова, на что Нурик хмуро на неё взглянул: — Я не выспался, — Ну вот тебе на! Домой он от меня ушёл, чтоб выспаться, а он тут бессонницей страдает. — Не неси бред,— фыркнул казах, разминая затёкшую спину,— Мне плохо стало, вот и ушёл. И было это два дня назад. Настенька промолчала и некрасиво нахмурила брови. Нур, без укола совести, послал глаза красные к вверху, и отправился на выход из класса. Ему срочно нужен был кофе, чтоб его веки не слиплись окончательно. *** Его Настя должно быть держит обиду за его спонтанный уход в ту субботу. Но голова Нурлана мысленно покоилась на ковровом полу, где приятная мелодия гуляет по тепло освящённой комнате, а от белой кружки ещё исходит пар. Где пахнет пылью и холодным воздухом, что дул из не закрытой форточки. Где блондинистый Лешенька и его крепкие объятия, без которых, казалось, невозможно уснуть. Где нагретые от горячей чашки руки, блуждали в растрепанных чёрный волосах иногда переходя на тёплую шею. Сабуров уткнулся глядя в пол. Леши не было сегодня, да и в воскресенье они не обмолвились абсолютным ничем. Покинутая квартира Нурика стала серой и совсем тёмной. Лешка быстро ретировался к себе, размыкая долгие объятья, в которых цепкие руки казаха намеривались врасти в себя Алёшу. «Нур, мне надо идти» Услышал Нурик тихий лепет, лёжа на Лешкином животе. Нур полностью обхватил чужое личное пространство, совсем надменно в него прорываясь. А Лёша совсем и не был против: пальцы скользили по распластавшему Сабурову, у которого только подсознание твердило: «Перестань». Но совершить задуманное никто не планировал. Да и предательством это не являлось. Вроде. Проклятая прогулка дёшево называясь «свиданием», умотала Нурика настолько, что он послал и «свидание», и Настю. Ни то, ни другое давно не приносят умиротворение и пропуски стуков сердца— раздражение, всецело покрытое утомлением. Настюша то и дело гневалась, утверждая что мало времени с ней проводит; досаждала и упрекала, да и совсем не умолкала, болтая по-просту, обсуждая даже пролетевшую муху. А Нурлан слушал, слушал и мысленно гладил себя по голове, как делала мама, когда у ее сына что-то не выходило. Жаль что мама сейчас не могла этого сделать— у Нурлана не выходило убегать от Насти. Да нравилась ли она ему до сих пор неизвестно, просто в один момент все обесценилось и поблекло с приходом нового одноклассника, кой представлялся явным интровертом, что в исключение приоритетов, естественно, занимала школа, и чутка походы в гости к казаху. Они провели вместе от силы дня четыре, а Нурик чувствует окрыленность, находясь рядом, да и просто глядя. Всматриваясь не в девичьи черты лица, анализируя и размышляя, Нурик потерял связь с сегодняшним миром, ощущая пустынное тепло. Хоть погода все ещё не подскакивала вверх, по утверждению синоптиков. Нурик грелся только вздумав об Лешеньке, подставляясь об его невидимые лучи. Алеша был холодным. Редко улыбался, и все время грел руки в бесформенных толстовках, сменяя их на, ебанись какие, уютные свитера. Но ведь лёд тает под солнцем, верно? Пусть Нурик думает, что он стал его солнцем. *** Горячее капучино исходило паром, ударяя в красный от мороза, нос. Урок казах пропустил, не намериваясь вернуться даже после опоздания, а родная кофейня была куда лучшей инициативой. Голова раскалывалась от тугих мыслей, возвращаясь на круги своя в случае необходимости в виде оплаты заказа. Выбрав место возле окна, Нурик глядел на серое утро, покрытое голубым инеем. Серым-серо. Не спеша потягивая напиток, Нурик выудил из кармана вибрирующий от сообщений телефон. На дисплее высветилась аватарка Настюши в домашней чёрной футболке, с милой улыбочкой. Нурик тепло улыбнулся. Тут Настенька казалась такой невероятно прекрасной, что Сабуров вглядывался в фотографию, сменяя добрый взор на грустно-отстранённый. Наконец прочитав несколько сообщений девушки, Нур коротко ответил:

«насть, я приду сегодня. разберёмся».

И отключил телефон. Стукая пальцами по пластиковому стаканчику с кофе, черноволосый упёрся подбородком в деревянный стол, глядя в пустоту. Внутри кишились миллион разногласий и ещё в добавку тревога за Лешку. Почему тот никоим образом не объявляется? На память Нурика, те тепло расстались, сжимая на прощание чужие плечи, облаченные в коричневую рубашку. Лёша не мог ведь в чем-то утаивать обиду? Встряхнув разумом, Сабуров вновь достаёт телефон и находя там контакт «лешенька», открывает переписку, строча простой, как пять копеек, вопрос.

9:46 «как дела?»

Нур грыз губы, постепенно переходя на щеку. Нагретые пальцы взмокли, веки прикрылись. Лёша не отвечал. Не просмотрел. И в сети был вчера. Соблазн позвонить по номеру был велик, но отчего-то совсем не требовалось сопротивляться. Все же одна его сторона и вовсе не хотела тревожить Лешку. Тогда не стоит. Всему своё время. Нур будет думать что все в порядке.

«Интересно как ты там Буду думать, что в порядке»

*** К вечеру заезжает к, брошенной им же, Настюше. Ступает по лестнице на четвёртый этаж, дыша через раз и шумно вздыхая. Остановившись напротив бежевой двери, Нурик посчитал до десяти и нажал на звонок. Настя открыла быстро. Волосы были замотаны в белое полотенце, а на теле махровый халат. Пройдя в просторную квартиру, предварительно нацепив гостиные тапки, хозяйка махнула в сторону кухни, где приметно свистел чайник. Настюша сделала им зелёный чай, немного добавив на блюдце сладкого. Они мирно сёрбали кипяток, время от времени дуя на жидкость в кружке. Беседа ни о чем завелась только когда Сабуров, до чего же неловко, облил на себя чай. Настюша засмеялась, но пригрозила пальцем. — Растяпа ты, Нурик,— тепло тянет девушка, вытирая шваброй следы на полу. — Прости,— без капли совести оповестил ее Нурлан, потягиваясь за хрустящим печеньем. — Тебе даже не совестно,—Настенька его не ругала, просто ворчала как мама. Нур улыбнулся проведя такую параллель. — Насть,— начал казах серьёзным, но не строгим голосом, дабы Настя не напугалась. — Я хочу тебе кое-что сказать. Она глянула на него с осторожностью, немного недоверчиво, хоть Нурик и казался абсолютно чистым в своих намерениях. Настя сняла полотенце с головы, накинув его на сушилку. — Говори,— осторожно произнесла Настя, сминая губы. — Настюш, давай расстанемся? Губки Настеньки выпятились, а глаза чутка округлились. Но секундой после послышался усталый выдох. — Давай, Нур,— равнодушно сказала она. Голова уткнулась в пол, но из глаза никак не намеривались течь слёзы. Да и не хотелось. Настюша так же как и Нурик устала. Не от него самого, а от происходящего вокруг них; свидания, что только назывались таковыми, а внутри представляла пустая оболочка, состоящая только из хороший прелюдий. Глупые разногласия, кои встречались на каждом пройденном шагу— выматывали обоих, а вновь мириться, отнюдь не хотелось. Нынешние подружки Насти, все твердили об разрыве трудно переносимых, тягостный отношений. Но Настенька держалась рядом, поддерживая своего джентельмена, и получая заботу в ответ. Безусловно, Нурик все ещё остаётся милейшим и благородным человеком в жизни недалекой, но верной Настюши. Настенька расцвела боголепным подснежником под лучами Сабурова; пусть он ее отпустит, дабы она вновь не завяла. — Только я хочу и дальше быть рядом,— просит черноволосый, подсаживаясь к Настеньке ближе. — Друзьями?, — Кем хочешь. — Друзьями. Нур широко улыбнулся, притягивая девчушку к себе. Та обхватила чужую спину, кладя влажную голову на плечо Сабурова. Они тихо покачивались изо стороны в сторону, тихонько перебрасываясь глупыми вещами. — За бок цап!,— смеётся Настя, щипая цепкими пальцами бок черноволосого. — Я тебе щас дам цап!,— ругается Нурик, совсем ничего не предпринимая. Ох его любимая Настенька. Такая родная. Но такая забытая. Крохотный лучик в крепкий руках Сабурова, заметно расцветал в белозубой до ушей улыбке, что светилась для него, благодаря ему. Настенька всегда была совершенной во взглядах казаха: добрая, с великим сердцем, где пляшут искорки пионерского костра, через который девятый класс перепрыгивал на спор- «кто выше». Школьнице только в радость делиться весенним теплом, который не переходил границу жары. Сама Настюша как весна. Подснежник, что вечно останется живым. Даже если на улице те самые заветные +3. Пусть и в ненавистные -7. Глаза бусинки, румяные щеки и свежий аромат духов. Абрикоса. Та, что только цветет; та, что опадает белым ковролином на свежо-зелёную траву. Быть другом— все что нужно сейчас уставшему Нурлану, что путается в собственных мыслях о всевозможных вещах. Чей взор ищет блондинистую макушку даже в стенах собственной квартиры, впитывая с охотой горячее какао. Разновидные рассуждения купались в чёрных чернилах, стекая на сероватую оболочку не-пойми-чего, плескаясь и пачкая, оставляя грязные следы-ляпы. Нурик живет как в бреду, под увесистые шепотки сердца, что с каждый стуком будто гласит: «Не выдержу». Только вот от чего?

«И мое сердце не выдержит, точно не выдержит... И я живу, как в бреду! Я просто пытаюсь быть. Я маленький человек, мне нужно куда-то плыть. Мне нужен какой-то свет, чтоб видеть хотя бы сны.»

*** Шина автомобиля благополучно спущена, а повод завернуть на прямую дорогу стал быть велик с Эверест. Грубые брови устремились вниз: демонстрируя на всеобщее обозрение недовольство владельца пострадавшей машины. Если бы не резко появившееся желание заехать за круассаном—желудок совершал кубари, раздражая сосредоточенного Сабурова. Негодование должно сойти на нет— ведь черноволосый держит в руках заветную пачку абрикосового «счастье», что хотелось затоптать ногами. Глаз начинал дергаться, а упаковка крусаннов сминалась под натиском сабуровский ладоней. На урок он точно вовремя не явиться, а что ещё хуже, то что встал он раньше обычного, и был несправедливо послан куда подальше каким-то сладким хлебом с начинкой и сдутой шиной. Так себе набор. Но и подрываться заранее— абсолютно точно нет, после всего. Абсурдно, однако Нурик слишком взбешён, чтоб искать не оправдания. Ковыряя носком кроссовок землю, телефон в джинсах требовательно оповестил Нурика об сообщении. Тот даже предполагал кто это может быть. 7:50 «Настюша: Ты чего-то опаздываешь, Нур, все хорошо?» Стало теперь ещё досадней. В планах, разумеется, входило довести Настеньку в школу на машине. Но резкие перевороты в непредвиденных событиях, заставили написать некрасивое: «не смогу сегодня, я задержусь», а Насте только согласиться. Паршиво.

7:51 «шину спустило, качают вон»

И по карме, за ранний подъем, работники делали все затяжно, и, наверняка, некачественно. Хоть волновало это сейчас мало, Нурик наконец расслабил лицо и глянул вверх. На небе собирались тучи, а капля упала прямо за шиворот. Вот паскуда. Решив что машину заберёт после уроков, Сабуров оставил свой номер, и со всех ног помчался на стоявший на остановке автобус. Тут благо удача была на стороне казаха—тому досталось место в транспорте, хоть путь был недолгим. Поправив пальто, поместив наушники в уши, казах прикрыл карие глаза, что не гласили о его усталости. Просто так было лучше. *** Дверь крайнего кабинета отлетела в сторону, представляя на пороге запыхавшегося Сабурова: всего мокрого и помятого. Ливень накатил молниеносно. Не успев даже добежать до школы, Нурик распрощался с кашемированным пальто и, в принципе, со всем что попало под дождь, включая бумажный пакет с баскетбольной формой, и укладку смолистых волос. — Нур!,— вскочила Настюша, забирая из напряженных рук пакет с портфелем. — Чего ты так бежал? Классная сегодня не придёт, сообщение в классной группе что-ли не смотрел? Насупила брови коротко стриженная Настя, чья рубашка сегодня внушала ещё большие потребности укрыть молодые плечи тканью. Желательно тёплой. — Ох, Сабуров!,— подошёл Василий, кем являлся ответственным раздолбаем их класса. Пожал руку, уже, ослабленному Нурлану, все твердя какая могла быть игра, если бы явились одноклассники, непосредственно—члены команды. — Ты конечно пальто меняй на пуховик какой-то. — Да, надо бы,— лепечет что-то казах, вешая промокшее одеяние на массивную вешалку. — Ну ничего, только ты, такой, под дождь попал,— хмыкает Слава, отнюдь не счастливый в перспективе, не только промокшего Нурлана, но и не нахождение его соседа по парте. Должно быть тот снова не встал, даже когда сознание вернулось на место в мозгах и ноги выходили гулять с Коськой. И то что это совсем не собака—опустим. — Да, Нурик, ты чего-то совсем помятый,— хихикает Ася, подмечая дыбом вставшие волосы одноклассника. — Но и так ты красивенький такой. Да блять.. Если бы не манеры примерного сына матери Нурлана— тот закатил бы глаза, в открытую. Хоть и делал так перед Настюшей, но та восприняла это за, не более, чем немой лексикон, оставив его в свободном плаванье средь минус трёх градусов и далеких блондинистых вихрях. Только пришедший в голову образ, заставил брови подняться грустным домиком. Сообщение, написанное в кофейне, осталось висеть в воздухе, а статус посещаемости не менялся с того же дня. Все затихли на окруживший класс шум. — Не только ты значит попал,— тянет Слава, роняя голову на локти, вглядываясь на снова открытую дверь. Глаза Нурлана в миг наполняются вселенным тёплом, видя перед собою такого же помятого, до жути ожидаемого, Лёшу. Пшеничные волосы взъерошенные с самого затылка, а щеки горят красными пятинами. Тоже что-ли бежал? Голубой взгляд поднялся на стоящего истукана Нура. Несясь с низу вверх взором смешинок и раздражения, взгляд становиться таким же горячим, как какао которое тот попивает, будучи на белом ковре в комнате Нурика. Родной, и очень долгожданный. Спустя мгновение, смех вырвался из обветренных губ Лешеньки, а поставленный стекать зонтик, оказался сломан. — Вы два индивидуума,— улыбнулась Настенька, помогая Леше найти вешалку для промокшей куртки. — Ты чего, группу не смотрел че-ль? — Я эти три дня вообще телефон в руки не брал,— спокойно отвечает Алексей, садясь за присвоенную парту. — Не брал?,— уже с другой стороны подскакивает Нурик, плотно прилегая плечом. Лешенька угугнул, вглядываясь на только успокоившейся дождь. — А я тебе писал…,— понуро оповещает его черноволосый беспорядок. — Писал?,— довольно скептично интересуется Лёша, но в глазах все такое же удивление, как и…, в прочем он редко удивлялся. — Писал. Но ты не ответил. — Не ответил,— тянет Алёша.— Почему не позвонил? «Почему не позвонил?» «— Не думал что мы слишком близки, чтоб звонить друг другу.» А руки что сгребали в охапку чужое— не в счёт.» — Не знаю. Это все что он ответил. И это было единственное решение. Абсолютно правдивое. — Звони если что, Нурик,— мягко обращаеться Лешка. — Что-то срочное было? — Ты в школу не пришёл. В миг, глаза Лешеньки становятся уныло-горестными, их спокойная водная гладь, отражает пасмурное небо, где перелетают птицы. Лицо побелело, делая похоже на полотно. — Потом расскажу, Нур. Казалось, что вся усталость вложилась в последние слова Лешеньки, после громкого школьного звонка, они казались невероятно тихими. *** Названная подсобка «курилка», хотелось бы так думать, совсем не писалась с настроением обоих. Предупредив обеспокоенную Настюшу об уходе двоих ее одноклассников, та попросила быть осторожней; крепко обняла Сабурова, и приятно стиснула плечо стоящего немного поодаль блондина. Уголки его губ мирно поднялись вверх. В «курилке» не пахло куревом или чем-то более озадаченным. Но идти туда отговорил его Лёша, сказав что если уходят, то по достоинству. И гордо направились к Сабурову. Холодная комната давно нуждалась в одиноко-теплом Лешеньке, чьё присутствие безусловно заменит камин с батареей. Улыбка не сходила с лица казаха, да и звание самого счастливого у него в кармане. Алёша поверхностно описывал все что видит необычное, и эксцентричное: будь то старое здание, люди, в частности именно они, слякотный снег и серое небо. Нур слушал внимательно, добавляя незначительные реплики в безвкусный бред рядом идущего. Но Нурик упился бы этими разговорами. Ни о чем, а обо всем на свете сразу. Не хватает только сахарной пудры для красоты. Хоть Нурик не особо любит сладкое. Несмело брошенная Лешей шутка, была подхвачена взрывным смехом казаха. Руки зацепились за куртку, крепко сжимая предплечье под тёплой одеждой. Лёша смеялся несмело, но ярко и мягко. Их добрый настрой только погода портила, своим видом и колючим холодом, но даже так, Нур готов был остаться так и здесь навечно. Делить каждую минуту в жизни. С ним. Только бы он не слышал.

«Послухай я хочу ділити з тобою кожну хвилину в житті Про те що я завжди чув твій голос Ти не дізнаєшся ніколи.»

*** Все по-старому. Лёша, какао, Нур, холодный сквозняк из открытого окна, которое никто не намеривался и не хотел закрывать. Если бы все дни были похожи на эти, Нурик скорее бы, потерял интерес ко всему, но как же прекрасно что вечное не сможет надоесть. Вроде как. А глаза напротив такие небесные, совсем не серые, только море и бушующий шторм. А Нурлан всё взирает на очи. Им хорошо вдвоём. Оба друг друга слышат, но спрашивать Лешу об его отсутствии, Нур все оттягивал, хоть и желал быть посвящённым. Вязанный клубок ниток запутался в теле Сабурова. Глядит, глядит. И сам не знает как блондинистая голова оказалась под его подбородком. Как ввязал и себя, и Лешеньку в путы толстой, красной нитки. Знает только одно—он скучал. Скучал так, будто стучащее сердце и впрямь в неведение желало разбиться. — Лёша, не уходи, твою ж, не уходи, блять,— шепчет в агонии Нурик. Вдыхает цветочный нежный запах волос, словно пьёт. Сжимает Лешу, сжимает и сжимает. Казалось что тот почти не дышит. — Я и не уходил, Нур,— в ответ, Лешенька гладит его затылок, уперевшись носом в плечо. — Почему тебя не было? — Мама приехала. Нурлан для начала не совсем его понял. Мысли все ещё пытались прийти в себя. — В смысле? Лёша немного отклонился от разгоряченного одноклассника, но не выходил из кольца его рук. — Она редко приезжает. Это был первый раз за год,— кусал губы Алешенька, кладя голову на крепкое плечо. — Лёш… — Но в субботу она приехала, сразу после того как я от тебя ушёл домой, смотрю, мама звонит, говорит: «открывай давай», ты даже не представляешь как я был рад ее видеть. Слушая историю расплывчатого Лешеньки, Нур и сам вспомнил родителей. Правда увидит он их, уже, через неделю, а Лёша встретился впервые за год. — А папа? — Умер. Так просто. И спрашивать дальше ничего не хочется. Потребности нет, желания тоже. — Включи что-нибудь такое-этакое,— словно мурлычет Алёша. Похоже тот совсем устал, и спать тому безумно хотелось. Гениальная мысль посетила не сильно отличающегося от мысли, Нурлана. Ему необходимо взбодрить Лешку, а то уснёт, и Нур за ним. — Вот такой вот раритет,—громогласно вещает Нур, вытаскивая пластинку. «Earth, Wind & Fire», «September».

«Do you remember, 21st night of September?»

*** — И баста!,— падает Нур на мягкую кровать, пока Лёша, в прямом смысле, отжигает под «Let’s Groove». Нурлан смеяться, широко открывая рот. Последние аккорды прозвучали, а Лешка падает на белый махровый пол. Нурик видел восьмое чудо света в виде веселого Алеши. Смеялся, спотыкался и, пару раз, задевал Сабурова, списывая на свою неуклюжесть. Но тот в ответе не остался. — Который час? Ты маму предупредил? — Ещё с утра. — Стоп, как с утра?,— в недоумении уставился Сабуров, кривя настойчиво лицо. — Я сто процентов знал, что позовёшь. — Ах ты…,— тянет Нурлан руки и обхватывает Лешку.— А если б не позвал? — Знаю я тебя, Нурик,— смеётся тот, показывая по-детски язык. — Ну и пусть,— сдаётся казах, укладывая голову на подушку. Тихое молчание, в котором только лишь стук часов, и сердца. — А давай такую. Сабуров поднялся с нагретой простыни, выбирая дальний винил, с подтертой везде обложкой. Приятная мелодия подстроилась под нежный голосок поющей девушки. Тонкие и хрупкие слова убаюкивали. Из пропетых строчек, только первый стали быть ясными обоим. И дело похоже не в знание иностранного. Сердце рухнуло глубоко вниз. Вниз, к животу, где те самые клишированные бабочки, и дрожь в руках. Должно быть голубые, никак не другие. Как цвет глаз Леши, там и бабочки Сабурова. Вот только делят они их пополам. Растерянный, горячий взгляд находит чужой. Нурик глядит в серо-голубые прожектора, и боится отвести взгляд. Боится порвать тонкую леску момента, чья неуверенность проползла по всем щелям комнаты. Легко, словно скользит, прислоняется ближе к молчаливому блондину. Как же щеки горят. — Я.., Лёша кивает. Кивает глазами. На секунду теряя контакт взора с оппонентом. И вроде Нурик делал это со многими, и вроде даже с парнями. Однако сердце настойчиво вырывается наружу, будто хочет прыгнуть в руки Лешки. Один миг: глаза закрыты, а пальцы боязно комкают белый крупный ворс. Накрытые обветренные губы Лешеньки горят безжалостным огнём. Нурик подвигается ближе, переманивая пальцы в свои, и кладёт большие ладони на чужую талию. Все тягуче. Как мёд. Нурик не любил мёд, а Лёша совсем не был на него похож. Поцелуй был таков. Бесконечно-долгий, тянущий. Все сминая чужие губы, то настойчиво, то с глупой похотью, оба не отрывались, лишь только втянуть толику воздуха. Растрепанные волосы, приподнятая одежда, на которой красные следы от неконтролируемых сжиманий, блестящие от нежности глазёнки, и витающий запах недопитого какао. Нурлан признаётся, что знает его совсем мало. Отчего-то тело трясёт, а руки все сильнее хватаются за обмякшего Лешу. Порыв. Малознакомый, убитый горем от отъезда единственного родителя, хрупкий во вселенном опустошении горький глаз, что отпускает колючки, только рядом с ним. Рядом с Нуриком, что глупо влюбился. Ну и пусть. Нурлан же признаётся, что любит. Скажи, Леш, а любишь ты меня в ответ?

«I'm confessin' that I love you Tell me, do you love me too?»