Уроборос

      — Я скучала по тебе сегодня за обедом! У тебя была возможность поесть?       Ино вальсирует в свой кабинет без стука или предисловий, и только хлопанье двери выводит её из полудрёмы за столом. Сакура моргает, когда импозантная блондинка садится в кресло напротив, пододвигая к ней бенто через стол. Сакура с благодарностью принимает его, зевая.       — Нет. Спасибо, — она тянется за палочками для еды, сказала быстрый итадакимасу, прежде чем начать трапезу.       — Я слышала, сегодня утром ты сотворила ещё одно чудо, — поддразнивает Ино между укусами. Сакура просто кивает, поглощая рис.       — Ребенок съел буфо, — объясняет она, проглотив.       У Ино на мгновение отвисает челюсть, прежде чем она громко смеётся:       — Серьёзно? Он его съел?! И он здесь, чтобы сдавать экзамены на чунина? Я не завидую ему.       — Ну, я сомневаюсь, что он будет участвовать сейчас. Усталость, которую он, вероятно, почувствует после реанимации*, пригвоздит его к постели по крайней мере на неделю.       Ино фыркает от смеха, прежде чем сделать глоток своего напитка.       — Кстати, как прошел сеанс Шуна?       Сакура немедленно оживляется, ненадолго откладывая еду, чтобы порадовать Ино успехами мальчика. К тому времени, когда она заканчивает, бенто Ино пустует, и она мягко улыбается волнению Сакуры.       — Ты так легко находишь общий язык с этими детьми, — бормочет Ино. — Практические консультации — это просто не моё. Я не могу справиться с этим, как ты. То, как тебе иногда удаётся заставить этих детей открыться…       Улыбка Сакуры становится шире, и она чувствует прилив гордости: «Спасибо, Ино. Хотя я должна отдать должное Ируке-сенсею. Если бы он не подталкивал Шуна заводить друзей, я не знаю, смогли бы мы вытащить его из этого страха. Одиночество может быть настолько разрушительным для психоэмоциональной души…»       Ино на мгновение посмотрела на неё поверх бутылки с водой, прежде чем закрутить крышку с расчётливой медлительностью и поставить бутылку обратно.       — Кстати, об одиночестве… — начинает она, и улыбка Сакуры тут же гаснет.       — Я в порядке, Ино, — говорит она со вздохом, обрывая её, прежде чем сможет продолжить: — Правда. Этот перерыв был… полезным для нас. Я думаю, нам нужно было немного пространства, — она прикусывает губу и смотрит на своё бенто. Её аппетит теперь заметно уменьшился. Она не упоминает, насколько хорошо — это только заставило бы её чувствовать себя ещё более виноватой и, вероятно, породило бы множество «Я же тебе говорила» от Ино. — Когда Саске вернётся через несколько месяцев, мы… мы будем готовы решить наши проблемы в лоб.       Она одаривает Ино яркой ободряющей улыбкой, но та и близко не подходит к тому, чтобы купиться на неё. Едва ли она вспомнит, когда ей удавалось обмануть Яманаку.       — Послушай, я не хочу копаться в старой грязи, особенно после дня, который у тебя был, но ты должна знать, что заслуживаешь бо́льшего, чем он тебе дает.       Сакура ёрзает на стуле, палочками для еды бесцельно передвигая оставшуюся еду по кругу.       — Я знаю… Вот почему я в первую очередь предложила сделать перерыв. Думаю, нам просто… нужно взглянуть на ситуацию с другой стороны. Но я забочусь о нём, и он заботится обо мне — и это значительно…       Ино раздражённо качает головой, протягивая руку, чтобы нежно взять Сакуру за свободную.       — Ты заслуживаешь быть счастливой, Сакура. Не просто заботу.       Сакура замерла. Ино редко использует её имя вместо вульгарного прозвища — признак того, что разговор перешёл из непринужденного в серьёзный.       — Я знаю, Ино, — говорит она через мгновение мягко, немного уязвимо. Ино нежно сжимает её руку, прежде чем отстраниться. Сакура берёт соевый боб и кладет его в рот, хотя на самом деле она не чувствует его вкуса.       — Кстати, о счастье, — переходит Ино, роясь в своей набедренной сумке и вытаскивая хрустящий льняной конверт. Она машет им с чеширской ухмылкой. — Ты получила своё?       При этих словах Сакура расплывается в улыбке, благодарная за смену темы.       — Конечно! Можешь в это поверить — за три месяца!       Ино смеётся, засовывая два наманикюренных пальца в конверт и доставая фотографию с улыбающимся Наруто, крепко обнимающим улыбающуюся краснеющую Хинату. В нижнем углу фотографии изящным шрифтом начертаны слова: «Приглашение на свадьбу».       — Они выглядят такими глупо счастливыми. Даже не знаю: радоваться за них или завидовать.       Сакура смеётся, чувствуя, как возвращается часть её прежнего юмора. Ино засовывает фотографию обратно в конверт и наклоняется вперёд, опершись локтями о стол.       — Итак, что ты собираешься надеть?

__________________________________

      После затянувшегося утреннего хаоса пролетает относительное спокойствие второй половины дня. Сакура склоняется к стопке просроченных документов и добавляет заметки к новой программе обучения для интернов больницы. Не успела она опомниться, как свет за окном кабинета потускнел до мягкого янтарного цвета, и суета в холле стихла. Часы показывают, что уже давно пора идти домой на целый день, хотя не то, чтобы она когда-нибудь возвращалась домой вовремя.       Она потягивается и убирает бумаги, берёт пальто и тонкий отчёт, затем направляется к двери.       Шизуне, исполненная долгом, продолжала выполнять свою роль помощника Хокаге ещё долго после того, как Какаши занял должность; но даже с медицинским образованием и работой у Цунаде она поддерживала тесный контакт с Сакурой, когда детская больница встала на ноги. Когда представилась возможность, они вдвоём долго говорили о прогрессе в клинике, и время от времени Сакура спрашивала мнение женщины или делилась историями успеха. Этот вечер был примером последнего.       Прогресс Шуна, в частности, был экстраординарным. Мальчик потерял обоих родителей на войне и получил серьёзные физические увечья от рук заблудившегося Зецу во время боевых действий. С юных лет он страдал приступами паники, паранойей и антисоциальным поведением. Излишне говорить, что его этот шаг вперёд был предметом гордости Сакуры и светлым пятном надежды на будущее подрастающего поколения Конохи.       Она идёт по оживлённым улицам деревни к башне Хокаге, плотнее закутываясь в пальто, чтобы защититься от вечернего холода. Когда здание вырисовывается перед ней, она видит лишь несколько освещённых окон и надеется, что не опоздала к Шизуне. Она проходит через двери и поднимается по лестнице, рассеянно махая охраннику АНБУ, прячущемуся в тени. Здание в основном пустынно, хотя, приближаясь к месту назначения, она видит свет, проникающий в холл. Возможно, она всё-таки не слишком опоздала.       Но когда она приближается, её надежды рушатся. Дверь кабинета Хокаге приоткрыта и проливает свет в коридор. Сакура подходит к ней, — чакра Шизуне внутри не ощущается. Со смиренным вздохом она просовывает голову внутрь.       — Какаши-сенсей, вы…       А потом она замолкает, нахмурив брови от неожиданного зрелища.       Какаши стоит на коленях на полу рядом с Паккуном — она не видела маленького парня с довоенных времен, — и тихо разговаривает с нинкеном и выглядит более усталым и измученным, чем она видела его за последние годы. Он, похоже, не заметил её, слишком поглощенный разговором с мопсом, но Паккун заметил. Его нос дёргается, затем он поворачивает морду к ней, и странное выражение появляется на его морщинистом лице. Если бы она знала его хуже, то назвала это обвинением.       Он поворачивается к Какаши и качает головой, произнося нехарактерно мягкое: «Извините, босс», прежде чем исчезнуть в облаке дыма.       Какаши медленно встаёт и поворачивается к ней, и она в реальном времени наблюдает, как метафорическая маска надвигается на его настоящую. Его плечи, несколько мгновений назад сгорбленные в поражении, снова опускаются в подобие расслабленной лени. Его глаза прищуриваются в знакомой улыбке, и он поднимает руку в знакомом приветствии. Но во всём этом звучит откровенная фальшь.       — Йоу, Сакура-тян.       Она хмурит брови. Она знает его слишком долго, чтобы её можно было обмануть. Она толкает дверь и входит внутрь, тихо закрывая её за собой.       — Что-то случилось?       Какаши поднимает голову, поворачивается и откидывается на спинку стола, рассматривая её. Скудные остатки золотого солнечного света освещают его волосы, придавая ему неземное сияние.       — Маа**, ничего не случилось. Просто послал Паккуна с дурацким поручением, вот и всё. Тебе что-то было нужно?       Её глаза прищуриваются на него — он скрывает что-то от неё, что бы это ни было. Она не может не волноваться, как это было всегда, независимо от того, сколько времени прошло с тех пор, как они были командой; но она позволила этому случиться. Какаши никогда не был из тех, кто легко раскрывает свои секреты.       Она качает головой, переключая внимание на отчёт под мышкой.       — О, я просто пришла, чтобы передать отчёт из детской больницы для Шизуне. Ну и я давно не виделась с ней.       — Так ты за этим. На самом деле, она ушла примерно пять минут назад.       Он одаривает её яркой дразнящей улыбкой, и она чувствует, как одна из них скользит по её собственному лицу. Она с сожалением вздыхает и протягивает отчёт ему.       — Вы не могли бы отдать ей его завтра?       — Конечно.       Он тянется за ним и разглядывает его, прежде чем легко бросить на стол к входящей документации. Затем он встаёт из-за стола и направляется к двери.       — Я как раз собирался отправиться домой. Могу проводить тебя?       Он открывает дверь и кивает головой в сторону холла. Сакура улыбается и следует за ним.       — Было бы здорово.

__________________________________

      Уже почти одиннадцать, когда она стоит на маленьком балконе своей квартиры, одетая во фланелевую пижаму и держащая наполненный бокал красного вина.       Они с Какаши прошли бок о бок в самое сердце Конохи, болтая обо всём и ни о чём, пока не расстались. Его квартира находилась в восточной части города, а её — в западной. Она остановилась в магазине, чтобы купить несколько продуктов, прежде чем вернуться домой, и приготовила себе небольшой ужин. Рис, возможно, был растворимым, а рыба предварительно приготовленной, но она, по крайней мере, обжарила овощи. Она ела его в тишине своей кухни, тиканье часов на стене было её единственной компанией.       И вот теперь она здесь, снова запивает свои мутные мысли на балконе, глядя в зимнее небо и размышляет.       В душе она романтик. Это был жестокий урок, который она усвоила в дни, когда была ещё генином — это, что она узнала, когда Саске оставил её лежать на той парковой скамейке. Она была плохо подготовлена к тому, чтобы справляться с обязанностями и бременем жизни шиноби, потому что так много лет смотрела на это сквозь розовые очки. Она думала, что шиноби были героями, которые спасали людей; считала альтруизм благородным и храбрым делом — качество, к которому должен стремиться каждый шиноби.       А потом она пожертвовала собой. Потом она предала и страдала от предательства. Затем она разглядела несправедливую истину, скрытую под миром шиноби, окутанную тенями, кипящую паранойей и отчаянной жаждой власти, которая толкала таких людей, как Итачи, на геноцид и держала таких людей, как Сай, в рабстве.       Это была истина, которая уничтожила маленького мальчика, в которого она влюбилась, и потащила её следом за ним по грязи, потому что она не хотела его отпускать.       Она думала, что после войны, — после битвы с Наруто и после стольких лет борьбы, — возможно, её любовь наконец-то достигнет его. Наруто сумел пройти через это — может быть, её любовь могла бы тронуть его так же, как это сделал Наруто, и, может быть, он мог бы полюбить её в ответ. Ей пришлось ждать его ещё два года, но, когда он, наконец, навсегда вернулся в Коноху, она подумала: «Вот и всё, наконец-то всё».       Всё закончилось совсем не так, как она мечтала.       Несмотря ни на что, он всё ещё был далёк — его мысли всегда были где-то далеко. В большинстве случаев он был добр, но в лучшем случае это было поверхностно. Он совершал обычные действия и ничего больше. Когда он покупал ей цветы, они никогда не были её любимыми, независимо от того, сколько намёков она делала, или что Ино пыталась продать ему в цветочном магазине Яманака. Когда он водил её на свидания, это было так, как будто он следовал какой-то инструкции по свиданиям, которую он откопал в самом грязном уголке библиотеки Конохи. Изысканные ужины в ресторанах, которые ни один из них не любил; безвкусные дорогие подарки, которые никогда не были ей по вкусу.       Она старалась быть терпеливой, позволить всему уладиться между ними в своё время. Она думала, что им просто нужно время, чтобы завершить неловкий переход от товарищей к друзьям, от непримиримых врагов к друзьям, и затем к любовникам. Какое-то время она даже думала, что, может быть, ей удастся спрятаться от этой неловкости в их физической близости. Сначала это сработало. Это было весело, приятно и отвлекало. Но после того, как первоначальный трепет прошёл, их занятия любовью стали казаться заученными, отстранёнными — чисто физическими и без чувств.       Вот тогда-то и начались серьёзные ссоры.       Иногда он сопротивлялся, но чаще всего просто стоически принимал её гнев. Отстранённый — всегда отстранённый. Всегда недостижим. Через некоторое время, когда аргументы ничего не изменили, она начала проглатывать своё разочарование, надеясь, что, если она сможет достаточно хорошо это скрыть, это просто… пройдёт.       Но как бы она ни старалась, это всегда как-то вырывалось наружу.       В душе она была романтиком. Дни в качестве генина научили её этому. Несмотря на суровость, которой подвергла её жизнь, она всё ещё тосковала по дикому, необузданному всеми ветрами роману, о котором грезила в юности; о ком-то, кто обнимал бы её, когда у неё выдастся плохой день, удивлял бы её пикниками под тенистым дубом весной, кто чувствовал бы её сердце вдоль и поперёк и любил бы каждый её дюйм. Она хотела, чтобы ей интересовались. Она хотела немного внимания.       Саске не понимал её.       И поэтому, когда он забыл об их годичной годовщине после того, как она весь день терпеливо ждала какого-то признания этого события, она, наконец, попросила паузу. «Перерыв», чтобы каждый из них мог получить некоторое представление об отношениях, прежде чем пытаться ещё раз решить их проблемы. Он был мягок и беспрекословен — не спорил и не возражал, и часть её злилась на то, как легко он её отпустил. Он ушёл в ту же ночь, оставив ей самую короткую записку, в которой была указана лишь дата его возвращения.       А потом она забралась в двуспальную кровать, которая всё ещё пахла им, и плакала, пока не заснула.       Она делает глоток вина, чувствуя, как затхлый привкус брожения наполняет её нос, когда вино плавно скользит по горлу. В её черепе раздаётся лёгкое гудение. Над головой мерцают звёзды. Тёмно-синее небо наконец-то потемнело.       Возможно, она непривлекательна. Нет, может быть, в общем смысле Ино любит её, Наруто любит её. Но романтически…       Она вздыхает, долго и устало, и делает ещё один большой глоток, допивая остатки своего бокала. Она слышит, как где-то внизу на улице хихикают подростки, радостные и не обращающие внимания на неё стоящую на балконе. Она ещё мгновение смотрит в небо, пустота в её груди пытается дотянуться и присоединиться к бесконечной тьме. Она отворачивается, подходит к балконной двери, открывает её и заходит внутрь.       В её квартире темно, тихо и пусто. Она пересекает небольшое расстояние до кухни, ополаскивает свой стакан и оставляет его в раковине, чтобы вымыть утром. Выключает свет и запирает дверь, заходит в свою спальню и откидывает простыни. Когда она кладёт голову на подушку, она пытается успокоить свои мысли в более счастливых местах.       Смех Ино за обедом. Приглашение на свадьбу. Гордое улыбающееся лицо Шуна, когда он рассказывает о своих успехах.       На мгновение в её мыслях мелькает Какаши, опустивший глаза и сгорбившийся на полу рядом с Паккуном, как побеждённый.       Вскоре после этого сон овладел ею.