чай, кофе, переспим?

В квартире — чьей, Кроули уже не помнил, — не оказалось шкафа, в которой бы они оба смогли поместиться, поэтому их семь минут на небесах проходили под дверью на лестничной клетке. Спасибо, что хотя бы зрачка не было. Тони не то чтобы жаловался: когда-то Фелл даже ему нравился. Он ведь не уточняет, что все пять минут назад. И тридцать секунд, и два вдоха назад тоже. Ладно, он уже три года как на тест «выберите человека, с которым бы вы отправились на необитаемый остров» отвечал «Азирафаэль». Притом, что Кроули даже не был уверен, знает ли Фелл его имя. — Если кто-то пойдёт, будешь сам объяснять, что мы тут делаем, — Азирафаэль брезгливо жался к тяжёлой подъездной двери и подтягивал к груди руки. Недоверие, увы. — А зачем ты вообще сюда пришёл, не напомнишь? — Кроули, чувствуя, как к чёрной рубашке льнут все неровности покраски стен, лениво шарил по карманам. У него точно должна была быть с собой пачка. Между ними все дозволенные полтора метра — он же джентельмен, всё ради дамы сердца. — Что, все уроки на год вперёд успел вызубрить? — Ты издеваешься? — Кроули мог бы поджечь предпоследнюю сигарету о чужое возмущение. — Нет, ты правда издеваешься: можно было семь минут не совать себе ничего в рот при мне? Тони протянул ему пачку, приоткрывая большим пальцем, — не оценили. — Идиот. — Лучше зови Тони. — Ага, приятно познакомиться. Азирафаэль с цоканьем отвернулся, когда Кроули защелкал перед зажатой в зубах сигаретой. Все в холостую. — Боже, это какой-то кошмар, — Тони поднял на него потемневший от плохого освещения и очередного разочарования взгляд — Фелл хлопал себя по карманам в светлой рубашке на груди и в джинсах. Когда ему протянули прозрачную голубоватую зажигалку, Кроули усмехнулся быстрее, чем под языком и на нёбе стало сладко. — Я из бисера плету, не обольщайся. Меня безумно раздражает твое щёлканье. Через одно «спасибо» и дважды прокрученного колесика к полу четвёртого этажа тонко завился дым. Тони, так и не научившись, стряхивал пепел пальцем другой руки чуть поодаль от носков ботинок. От него несло синтетической вишней, а от Азирафаэля — желанием высказаться на тему использования пепельницы. Кроули уже почти ждал, когда тот сорвётся, — лучше, чем равнодушие. Как будто окна на этаже снова не закрыли и тянет холодом и обидой. — Дашь затянуться? Раз уж начал. Кроули показалось, что мир накренился. Или что его персональный Бог решил сегодня вечером повеселиться. Он не стал переспрашивать — Фелл обязательно передумает. Не стал шутить, упрекать, подкалывать — у него под ногтями и у корней волос заворочался шанс, идея, мечта. Мертворожденная, как ему казалось. До этой минуты, когда Кроули поманил Азирафаэль, а тот послушно оказался рядом. У него была одна попытка, как и одно сердце, которое уже было под завязку забито белокурым ангелом, херувимом, божеством. Что сейчас приоткрывало губы и смотрело с жадностью, интересом. И дышало с надрывом. Так рядом, прямо перед ним. Кроули затянулся в последний раз и, отведя в сторону на половину истлевшую сигарету и не выдохнув, шагнул вперёд, оставляя сердце позади. Когда его сухие от наступающих холодов губы оказались на мягких припухлых губах Фелла, мир не замер. Кто-то вопил за дверью, лифт скрипел при открытии этажом ниже, ветер протискивался через оставленную щель и срывал окно с ограничителя до глухого удара о стену с вмятиной. Только его не оттолкнули, замерев. Тони на ощупь чувствовал, что у Азирафаэль губы не сомкнуты. Он прикрыл глаза, чтобы не видеть, как брызгает на его щеки возмущение, и выдохнул. Дым пошёл криво, вылезая у уголков губ и забиваясь в ноздри, но Кроули было уже всё равно: ему позволили. Точнее, не запретили. Он вжался сильнее, проводя своими губами по чужим, касаясь, двигаясь и целуя-целуя-целуя вишнево-дымные губы. боже Мир продолжал оглушать сам себя, но Кроули ничего не слышал и не знал, кроме нескольких секунд, когда у него осталось только осязание и Азирафаэль так близко. Ему хватит этого надолго, Господи, он обещает. Всё ради этого мига. Конечно, его оттолкнули. Фелл отшатнулся, жадно вдыхая и хлопая светлыми ресницами. Он задыхался, смотря на Кроули и не умея составить из слов отчаянный крик. Тони усмехнулся под «ну, как, ангелок, ещё хочешь?», травя слабость новой затяжкой. Ему не успели ответить — их семь минут истекли, — и возмущённый Фелл тут же проскользнул в открывшуюся дверь квартиры, даже не оставив ему на прощанье «идиот» или «да как тебя земля носит». Кроули последний раз выдохнул и выпустил из пальцев тлеющий фильтр, случайно роняя и оскорбленное сердце. Пока он быстро тушил бычок носком ботинка, глупо трепыхающийся орган никак не мог забыть, что Фелл не сразу отстранился.