Монета в воздухе

- Почему? Объясни мне, почему твои уста всё ещё хранят эту призрачную улыбку победителя? Ты проиграл. Француз лежит на окровавленном снегу, покрытом толстой ледяной коркой, француз безоружен, но всё же продолжает смотреть так, будто возвышается над русским. Черные глаза отражают металлический взгляд Российской империи, его перчатки, подобно снегу, испачканы в алом напоминании о ранении плоти. Утро. Холодное, мертвое, солнце молчит, а небо чисто, как лист. Как начало. Как конец. - Ответь. Я не понимаю к чему твоя улыбка?-еще раз твёрже говорит Империя и хватает француза за военную форму, тот лишь морщиться от боли, что доставляет пропитанная кровью ткань, которую потревожили. - Это уже не твоя война. Ta guerre ne fait que commencer. (Твоя война только начинается). Русский нахмурился, он прекрасно владел французским, но сейчас начал сомневаться даже в своём великолепном знании языка. - Ты ранен, от того твой рассудок затуманен болью. Империя уходит, снег хрустит под ногами, а за спиной слышится смех. - Твоя война только начинается!-хрипло кричит француз и его голос тонет в голосах других стран, поспешивших добить политического противника. Империя гонит от себя слова раненного, всё это лишь лепет побеждённого, верить этим словам то же, что и записывать бред больного чахоткой как истину. Империя продолжает жить, отбивает каблуками лёгкие ритмы на балах и несёт маску приветливости. Но не спит. Не может. Что-то не так. Империя ходит по комнате босиком, от чего слуги с беспокойством просят монарха лечь обратно. - Это всё вздор! Вздор же?-спрашивал Империя, чье лицо было уже болезненно бледно, спрашивал у слуг, у воинов, у холодных молчаливых стен. Светлые волосы, что когда-то в лучах солнца отдавали золотом или оловом потухли. Торчали в полном беспорядке, что неподобало виду. - Никаких реформ! Никаких! Я не могу допустить, нет, это всё чушь, его слова ничего не значат,-говорит империя, и хмурит тонкие брови, словно сам не верит своим словам. - Знаешь, чем увлекательна жизнь, мой русский приятель,-говорил Франция ещё до начала войны, в день подписания Тильзитского мира. Тогда он величественно смотрел на Империю своими темными живыми глазами, которые словно поглощали весь окружающий свет. - Продолжите мысль, сударь,-расслабленно улыбнулся Российская империя. - Tout est variable.(Всё переменчиво). Постоянство-иллюзия. Мы всю жизнь кидаем монету, в надежде на один исход, а после в руки к нам вместо монеты падает нечто иное. - Снег?-засмеялся русский, не до конца уловив мысль француза. - Не снег, а ответ, но и снег тоже иногда. Русский хорошо помнит тот день, когда началась континентальная блокада, помнит как Британия, узнав об этом при их последней встрече, молча вышел вон, а после за углом разразился сухим кашлем. Британии пришлось нелегко, но Российская империя не видел другого выхода для сложившейся ситуации. Монета в воздухе. Неужели в ладонь она не вернётся той же монетой? Разве суть не в двух сторонах, что определяют исход? Победитель и проигравший. Властные и безвольные. Две стороны-это равновесие. Если же монета в воздухе перестанет быть таковой, то выходит, что весь мир хаотичен. - Усилить армию! Если прийдётся ужесточить дисциплину, то значит так оно и надо. Мы должны сохранить нашу свободу, Бог хранит царя, а царь сохранит нас всех,-Империя вновь возвращается к консерватизму, от которого в начале пытался отвернутся. Одной ночью монарху всё же удается упасть в крепкий, но тревожный сон. - Ты проиграл, Российская империя,-говорит француз, что возвышается над ним. Его мундир начищен, его оружие ослепительно сияет в отблесках закатного кровавого глаза, что уходит за горизонт снежного поля. Империя не может встать, он видит свой флаг, что лежит на земле в луже багровой жижи, слышит как быстро бьётся собственное сердце, подобно зверю, которого закрыли в грудной клетке. - Ты же сам провоцировал расторжение нашего мира, верно? Дерзко отказался от династического брака, торговал с Британией за моей спиной. Я не наивен, Империя, но в какой-то мере, мне хотелось верить в наш союз,-изрёк француз, смотря на солнце, а после нагнулся и поднял лицо русского, чтобы тот заглянул в его глаза. Пальцы в белоснежных перчатках провели по подбородку и сцепились в крепкой хватке. - Я не оскверню свой род Романовых браком с революционерами,-прошипел русский. Француз улыбнулся и довольно хмыкнул отпуская голову империи, и позволяя тому полностью лечь в бессилии. - Ты свой выбор сделал, mon cher, alors réveille-toi et réjouis-toi que ce ne soit qu'un rêve(мой дорогой, так проснись и радуйся тому, что это лишь сон). Империя просыпается с судорожным вдохом, словно утопающий, что смог доплыть до берега. - Во Франции восстановлена династия Бурбонов, Империя, мы в безопасности,-пытается вразумить Англия на встрече антифранцузской коалиции. Империя молчит, сжимает кулаки до побелевших острых костяшек. - Прошу простить меня, господа, я нездоров, я вынужден покинуть вас,-говорит Империя сиплым голосом и шатко направляется прочь. "Твоя война только начинается" Империи хватает сил лишь на то, чтобы добраться до своих покоев и упасть на пол с глухим звуком, дикая боль поразила его виски, словно кто-то пытался воткнуть раскалённую леску в голову. Монарх отдаёт все оставшиеся силы своей плоти, чтобы добраться до кровати. В ушах трещит, ему мерещится в тишине покоев хриплый смех француза, мерещится холод того зимнего утра. Империя прикрывает глаза, чтобы дать сознанию успокоиться, но это не помогает. Смех француза становится глуше и на замену приходят крики. Империя не сразу вразумляет, что это русский язык. Это кричат его люди. "Конституция!" "Константин!" - Нет! Глупцы, воля несёт с собой хаос! Прочь!-изо всех сил кричит Империя в пустой комнате. Слова, что разносились громом теряются в жутком животном крике и грохоте выстрелов. - Если моя война только начинается, то это не значит, что я приму поражение у её истоков,-произносит монарх самому себе и медленно поднимается, опираясь о стену, надевая на бледное лицо холодную улыбку. - Почему ты улыбаешься?-спрашивает империя у зеркал в дорогих тяжёлых рамах. Отражение молчит, истекая кровью под зимним солнцем.