Наши личные скалы

      Пропасть под ним давно уже заполнилась молочной дымкой, клубящейся, непроглядной, словно пар над колдовским котлом. Наверху темнело предгрозовое небо, подпираемое бесконечной желтоватой скалой. Она походила на сахар, что впитал чая лишь чуток и окрасился — прежде, чем его грубо спрессовали вновь, но уже не в кубики, а в скомканную каменную стену, такую огромную, что ползущий по ней человек напоминал муравья.       Сила притяжения не просто тянула его вниз, как и усталость. Нет, она отталкивала его вдобавок от скалы, и всеми силами он вжимался телом в бесчувственные камни, лишь бы удержаться, не упасть в небесную бездну, поселившуюся между пропастью внизу, зачинающейся грозой наверху и скалой сбоку; облизывающую его мокрую спину ледяным воздушным змеиным языком.       Пот лился градом по лбу, груди, плечам и лопаткам. Ладони тоже покрывала влага, но пот на них смешался с каменным песком и кровью из все множащихся ссадин. Силы скоро покинут его, нельзя «стоять» на месте… Но двигаться было некуда — уцепиться не за что. Выступ выше и слева был похож на его мать: острый, ожидающий повода рассечь его кожу, обнажить нежную беззащитную плоть и насыпать в ложбинки меж сухожилий песка и пыли, от которых потом вовек не избавиться, так и будут царапать мясо при каждом движении. Выступ справа — совсем как отец: гладкий, скользкий, зацепиться — зацепишься, но не удержаться, рука соскользнет, оставив кровавый след на пористом камне, будто изъеденной метеоритами луне. На нижний правый уступ, с обожанием любящей дочери глядящий вверх на отца, не встать — обломится в тот же миг при всем желании выдержать хотя бы четверть человеческого веса. Слишком маленький уступ, слишком юный. Древний и внушительный ему в противовес — слева — обманчиво велик: он, в своей мудрости из-за прожитых лет уверенный и всех вокруг уверяющий, позволит перенести весь вес на него, однако в самый неподходящий момент реальность напомнит и ему, громко треснувшему, и скалолазу, оглушительно вскрикнувшему, сколь ошибочно было довериться возрасту, сделать ставку на опыт и только.       Он в ловушке. В тупике. И выступов прочих поблизости нет…       Он будет жаться к скале, покуда силы совсем не иссякнут. Целовать кровоточащими губами каменные шипы, шептать в них мольбы о спасении. Но гром гремит все ближе, все громче, раскатистее. Ветер хлещет спину с жадным голодом, неуклонно набирающим обороты. Пропасть внизу засасывает непередаваемо громадной клыкастой-скалистой пастью кислород, и здесь, на высоте, его остается все меньше.       Быть может, задыхаясь, он потеряет сознание раньше, чем полетит вниз первая капля дождя. И, сам того не заметив, опередит ее в спуске — нырнет без брызг в молочный туман, захлебнется им и сольется с бездонной пропастью, пока выступы и уступы его личной скалы будут мокнуть под ливнем, искренне веря, что это — их каменные капли струятся по пыли. Как мог скалолаз так с ними поступить! На них не положиться! — будет сетовать скала. Это все его руки виноваты, его голова, его сердце и легкие. Ну а скалы — скалы, конечно, ни при чем.