Пыльная сторона Солнца

Одинокие лучи серебристо-пыльного солнца прорываются сквозь плотные портьеры и задевают кончик носа крепко спящего парня, чьи светлые волосы небрежно раскинуты по пуховым подушкам. Едва подрагивающие в такт ровному дыханию веки на миг приподнимаются посмотреть на нарушителя спокойствия. Тонкие губы трогает тень улыбки, посылая воздушный поцелуй раннему утру, а глаза переливаются веселыми искрами, которые потухают, стоит мужчине подумать о Лилит. Несмотря на происходящие в городской черте и окрестностях отеля странности, она остается первым человеком, о котором он грезит во сне и на яву, в саду и на деревянной лестнице, ведущей в хозяйские покои. Лиам морщится и через секунду накрывается с головой теплым невесомым одеялом, отвернувшись к стене. Между бровей проплывают крохотные морщинки и маскируются на нахмуренном лбу Лиама. Его внешне невинная, кристально чистая, словно ниспадающая с обрыва реки в самом сердце Тотспела вода, красота теряется в нарастающем раздражении от напряженно гудящего роя мыслей. В голове разыгрывается драматический этюд, где главного героя протыкает друг, которому отведена крошечная эпизодическая роль, указанная мелким шрифтом в быстро мелькающих титрах. Осознание приходит неожиданно быстро, словно тихая небесная даль омрачается электрогитарой с заряженными молниями вместо струн. Каждая стремится залезть под оголенный участок кожи и проникнуть в нерв. Его дорогая Лилит ничего не помнит… Или только делает вид? Одна догадка за другой тонут в клубке несвязной вереницы воспоминаний, отправляющей мужчину обратно в путь, с которого не свернуть. *** Лиам помнил Лилит с тех пор, когда еще бегал по деревянному полу босиком в одних хлопковых трусах, пел и смеялся на диковинном языке, лежа в колыбельке с крохотными разноцветными единорогами над головой. Тогда ему было не больше полутора года, а Лилит выглядела крошечным комочком, завороженно рассматривающим окружающий мир. Они еще не знали, что такое дружба, но уже обеими ручонками, тонюсенькими голосками и громкими криками тянулись друг к другу. Дети росли, менялись привычки, открывались новые стороны. В глазах взрослых Лиам выглядел беззаботным мальчиком с добрым сердцем и открытой душой, а Лилит принадлежала к редкому числу бунтующих подростков, стремящихся заявить о своем «я» на весь мир. И кому есть дело до средств, если цель стоит приложенных усилий, даже не совсем честных, а иногда таит в себе крупицу загадочности. Девушка посвящала Лиама в свои планы, а он увязывался с ней в любое приключение, но продолжал оставаться собой, несмотря на то, что за шалости прилетало обоим. Спокойствие мешалось с дикостью, умиротворение утягивало в свою сторону безбашенность. Они дополняли друг друга, а иногда делали лучше. Но было одно но… В сознательном возрасте, когда девушкам не терпится испытать вязкую сладость первого поцелуя, а юношам требуется доказать симпатию подвигом, Лилит позволяла себе шалость применения женских чар. Он мирился с ее странностями и прекрасно знал, как она умеет заболтать и очаровать любого мужчину Тотспела, имея привычку в волнительный момент поцелуя включить гордую барышню и исчезнуть с горизонта. Бедолага еще долго оставался в пробирающем холодом одиночестве ломать голову. В первый раз завоевать ее внимание не являло сложностей, но вот удержать в дальнейшем, заинтересовать предмет обожания, доводилось далеко не каждому. Лиам не раз замечал ее губы, расплывающиеся в улыбке от известного ей одной удовольствия, которой она одаривала в обычном визите кокетства очередного счастливчика. Мужчина заставал Лилит в обществе богатых вельмож в гостиной отеля. Из его внимания, в особенности, не ускользали жесты девушки, когда она едва заметно дотрагивалась до предплечья одного из них или невесомо касалась ворота сюртука, притворяясь, что смахивает пыль. Высшее общество размахивало дымящейся трубкой из стороны в сторону, попивало выдержанный долгие годы в дубовых бочках бурбон, силясь искупать Лилит в своем внимании. Лиам не претендовал на роль кавалера, он знал, что это просто игра, которая рано или поздно окончится, стоит девушке повзрослеть. Мудрость приходит с годами, а беспечность неуловимо утекает в лету, сталкиваясь с тяжкими жизненными казусами. Юноше было и так невероятно понятно, что в жизни маленькой, но необычайно сильной леди он занимал важное место. И несмотря ни на что продолжал оставаться в самой чувствительной мышце – сердце. Он принимал ее такой, какая она есть – беспечной, настоящей, искренней, живой. Лиам оставался проницательным, видя, какие красноречивые взгляды бросала девушка на его давнего товарища времен художественного училища – Берта, когда тот ненароком задерживался допоздна за обсуждением полотен с Жозефиной. Он вынужденно останавливался в отеле на ужин. Сестра оставалась в восторге от Берта, имея большое удовольствие хотя бы иногда пропустить стакан рисового молока в обществе образованного человека. Жозефина настаивала, чтобы «юное дарование» (как любила она порой выражаться) оставалось в их доме ровно столько, сколько того требует вдохновение. Вдохновение. Оно неуловимо и в то же время ощутимо на кончиках пальцев, сжимающих белый шелковый платок, развевающийся под волнами соленого ветра под лазурными парусами моря. Оно исчезает, когда пытаешься за ним угнаться, и приходит в гости, когда засыпаешь. Его не видно, но оно повсеместно следует дымкой по пятам. Шаг в шаг. А потом угасает так, будто все это время вы играете в прятки. А как густо краснел художник, отвечая на знаки внимания Лилит. Она всегда вела себя смело и прекрасно знала, как заставить любого, даже неуверенного в себе мужчину, ей восхищаться. Лилит коллекционировала мужские сердца и не ведала, что есть настоящая любовь, которая продолжала для нее спустя годы оставаться Эльдорадо – загадочным городом, оазисом посреди пустыни, глотком воды в засушливый день. Так было до той поры, пока на пороге дома не появился Берт. Он пересилил свою мешающую ему сходиться с противоположным полом застенчивость и поцеловал Лилит перед разгорающимся камином одним вечером. Жозефина принимала расслабляющую ванну и совершала обряд вечернего туалета на втором этаже, а Лиам не мог уснуть от поселившейся в его сердце безосновательной тревоги. Он решил спуститься в гостиную предложить Лилит прогуляться под Луной. Тогда мужчина и запечатлел момент, когда Берт отстранился от девушки и не без волнения вложил ее ладони в свои. Художник завороженно смотрел вперед и ждал, что будет дальше. Не терпелось увидеть и Лиаму, как оставит Берта одного в гостиной Лилит. Как она сбежит через черный ход отеля в озаряемый блеском светлячков, благоухающий фиалками сад. К большому разочарованию надеящегося на судьбу светловолосого мужчины, его дорогая Лилит склонила голову, покраснела и смущенно улыбнулась, подаваясь вперед... Берт не заставил долго ждать и выпалил признание в чувствах, которое девушка поддержала. Она скрепила своими устами клятву нежности и теплоты, ответив на пыл мужчины терпким поцелуем. От него могла закружиться голова, но устояли оба. Когда девушка встала на носочки и снова потянулась к Берту, Лиам не выдержал и бросился наверх, оставив двоих сгорать от страсти наедине. Светловолосый мужчина яростно хлопнул дверью спальни. Он облокотился о косяк, осел наземь и запустил широкие ладони в густую шевелюру небрежно раскиданных по лицу локонов, намокающих от пота и свисающих вниз. Кисти опускаются ниже и закрывают раскрасневшееся от набухающих, но сдерживаемых слез лицо. Фарфоровая бледность приобретает алый оттенок, когда Лиам отстраняет руки от головы и сжимает до побеления в костяшках пальцев кулаки. Длинные ухоженные ногти царапают мягкие ткани, вгрызаясь под кожу и разнося покалывания по телу. Обрывки воспоминаний о произошедшем вытесняются непрошенными осколками мыслей, от которых не становится легче. «Я готов был терпеть любые ее выходки. Каждый раз мирился, когда она закрывалась с другими и не выбирала меня. В глубине ведал, что Лилит скучно и не терпится скрасить день кокетством с приезжими. Видел, как она росла на глазах. И как из темноволосой гордячки превратилась в прекрасную девушку. Знал каждую тайну, неизменно оставался поверенным хранителем ее безумных идей. Воплощал в реальность желания. Бегал по пятам, оберегал тревожные сны. Поправлял постель перед сном, когда просила остаться и послушать подаренные ей поклонниками высокопарные стихи. Она миллион раз твердила, что не поверит в чистую любовь. Что все игра бурного воображения в попытках не потерять страсть души. Ей весело наблюдать за тем, на что люди готовы ради нее. Пока среди Тотспела она не прослыла легкомысленной барышней с распущенными нравами. Так говорила Лилит. Так не думал я. Я защищал ее, как мог, а она продолжала вести себя как ни в чем не бывало, будто происходящее не задевает и краешком взглядов. Репутация ничто, если цель не оправдана средствами. Ей было все равно, а я не мог стоять и спокойно смотреть, как дорогая Лилит разрушает чужие жизни. Но как остудить развернувшиеся на весь город современные нравы? Дорогая Лилит стала бы закрытой, силясь потерять свойственный ей одной необыкновенный шарм. Я принимал ее сильной и странной. Спокойно сидел и знал, что Лилит никогда не выберет меня. Ничего не предпринимал. Оставался позади, как и полагается верному другу, который протянет руку в болото и вытянет, несмотря на топи и запах, наружу. Пусть и второстепенная роль, но зато я рядом. Даже если все озлоблены, ранены и против. Я невидимка. Я тень. Но я и ее свет, ее теплое невесомое одеяло, спасающее от ненужных потерь. Быть ее силой, оставаться спасателем, но не раствориться пешкой в холодных руках безжалостного убийцы. Не быть одной из игрушек, которые она выкидывает на помойку, стоит только потускнеть. Мы – каждодневная уверенность друг в друге: Лилит не сделает меня несчастным, разбив сердце, а я не стану с ней спорить и останусь другом, закрывая глаза на некоторые ее грани, похожие на глупый сон. Я заучил это, как мантру, пока вставал и просыпался, обедал и гулял. Так было до сегодняшнего дня. До этого момента. Они признались в чувствах и… Растоптали меня. Пока обман не вскрылся. Предательство не выкатилось наружу ледяным комом и не поглотило оголенные участки кожи пробирающими сверху до низу жгучими острыми каплями. Никто не защищен. И я в том числе. Если я второстепенная роль, если всего лишь друг, то почему так больно?! Будто тело сжимают перекрученные канаты. Они натягиваются сильнее. Становится тяжело дышать. Комната мутнеет. Не чувствую света. Мне кажется, я падаю в темный коридор. Проношусь мимо сестры и лечу в разгорающийся камин. Меня вытряхнут, как ненужный пепел, на улицу и удобрят частицами цветы. Пыль – игрушка в жадных руках своенравной девки. Моей дорогой Лилит!» Когда Лиам сидел, прислонившись спиной к входной двери, и жадно вдыхал ноздрями холодный воздух в комнате, казавшейся ему пропитанной ядовитым паром, то впервые понял, что такое разбитое сердце. Как больно порой выпадает любить. Его тело содрогалось от сдерживаемых рыданий. Он боялся показаться самому себе слабым. Лиам не мог поверить, что Берт, за все время их знакомства не зарекомендовавший себя как недостойный человек, и его дорогая Лилит поступили жестоко и влюбились друг в друга. И как теперь быть? Как искренне желать им счастья, если любая мысль наносит удар ножом по каждой клеточке тела! Как не перестать оставаться с ней честным, искренним и не поддерживать, если весь его мир, окружающий невидимым куполом Лилит, в один момент разбивается на тысячи острых частиц, впивающихся под кожу?! «Прости меня, моя Лилит. Я больше не могу быть тебе другом. Надеюсь, когда проснусь, реальность отхлынет кровью из головы, порез затянется, а произошедшее покажется вымыслом, страшным бредом, очутившимся во мне». *** Отдых не помог. Реабилитация больного не началась. Он тускнел и увядал. Неделями Лиам терпел присутствие Берта в своем доме, наблюдая за трепетными взглядами двоих. Месяцами слышал вдохновленные тайными встречами, искрящиеся счастьем рассказы Лилит. Лиам надевал маску непроницаемости, переплетал на поясе руки и радостно внимал озвученным мыслям девушки, убивая внутри остатки пытливого разума и подавляя желание сломать кисти рук художника. Берт смог изобразить счастье на лице Лилит, сумел талантом написать красоту ее улыбки, а Лиам – нет. Так продолжалось достаточно. Ибо каждый день казался Лиаму неделей, а час – вечностью. Берт забирал его драгоценное время с Лилит. Если художник мечтал о девушке открыто, озвучивая каждое желание, которое вызывала она в нем походкой, мыслями, взглядом, то Лиам предпочитал хранить в себе мысли, как нечто сокровенное. Он мог бы обменять молчание – золото на алмазы, искрящиеся как бутылка счастья в уголках ее пухлых губ. Боль переходила в привычку, уступая место принятию. Общение с Бертом оставалось только годами в художественном училище среди времен ранней юности и беспечности. Терпение прорастало в Лиаме подобно неосторожному уколу пальца одним из бесчисленных шипов алой розы. Он окончательно сдался. Так было до утра, когда Лиам мог покляться, что Лилит забыла его. Он понял и почувствовал это. Словно событие смело можно было назвать фактом, а не случайностью, присущей нашему многорукому миру Шиве. Издевательство, равнодушие или шанс заново узнать друг друга? Лиам ворочался в кровати, подставляя в то утро проникающему в комнату солнцу светлые локоны, и лениво думал (насколько возможно рассуждать, нежась в кровати и кутаясь в теплое, спасающее от жестокого внешнего мира одеяло). Ее рассказы больше напоминали пьяный бред кузнеца в оскверненном нечистотами подвале бара, куда боялся залетать честной народ. Однако взгляд Лилит говорил: заклятие старухи может оказаться правдой. Он наблюдал за поведением и осознавал одну истину – она честна. Заключение в наказание в другом мире напоминало Лиаму возмездие за пригрешения, заботливо приведенные в Библии. И как после пойти против всея Святых? И он принял решение. Если Лилит его не помнит, а еще лучше – не знает, так почему бы не воспользоваться дарами и не предоставить ей шанс выбрать верный вариант. Лиам выучил каждую частичку ее души и помнил: дорогая Лилит без ума от лошадей. Он пригласит ее, и, если она согласится, значит, не все потеряно. Сегодня он обязательно попробует напомнить ей о себе и покажет, какова цена настоящей дружбы, по миллиметру продвигающейся в сторону высокого непознанного чувства, хранившегося долгие годы среди деревянных лестниц и то и дело приезжающих в отель людей. А что будет между ними потом, решать только ей. Жизнь подкинула ему новую чистую страницу. И пусть Лиам не обладает талантом и не блещет умом художника, но чернилами он выведет на холсте историю, где будет стоять на первом помосте и протягивать руку девушке с длинными черными волосами в башне с перевязанными лентами глазами.