Природа ветра

Венти не может судить смертных за их наивную глупость. — Барабос… Баратос… ты понял, — вяло тянет пьяный рыцарь, по-царски восседая на своём барном стуле. Венти рядом только заинтересовано приподнимает бровь. — Он же слабеет. Ходит… ходит слух, что он потерял сердце бога! И зачем мы ему кланяемся? Венти заливисто смеётся, согласно кивая. Отпивает ещё из своего бокала, а в глазах загорается злость. Глупый маленький человек. Одного касания Венти хватит, чтобы испепелить смертное тело анемо энергией. В спор с пьяницей вступает его коллега, но Венти не особо интересно. Люди такие смешные, говорят о том, о чём не имеют ни малейшего понятия. Их жизни хрупкие и ломкие, словно фарфор. И почему им только хватает смелости так рисковать ими на пустом месте? Будь Венти чуть менее добрым, чуть менее сдержанным, то вряд ли бы этот парень добрался домой. Да, Барбатос считает смертных глупыми. Но это не высокомерие, просто они слишком мало живут, чтобы начать понимать хоть что-то. Словно дети. Он так и зовёт мондштадцев, своими детьми. Видимо, плохой из него вышел отец, раз о нём так отзываются. Но он ведь не тиран, не поставит в угол, не накажет. Просто пойдёт сейчас и немного выпустит пар. Совсем чуть-чуть. За городом как раз столь удачно разбили лагерь голосящие хиличурлы. У Венти нет злости, он просто поднимет их в воздух, долго-долго наблюдая, как несчастные существа теряются в пространстве, бьются друг о друга и неизбежно погибают. Такие жалкие в этой своей прикованности к земле, стоит только вытащить её из-под ног, и уже повержены. Но это всё равно не то. Венти скучает по старым временам. Когда он мог поднимать штормы, уничтожая каждое существо на своём пути, когда осыпал дождём стрел огромных чудищ и, иногда, неверных людей. Его сложно было назвать богом войны, мастером оружия, словно Моракса, но он был свободен. И в жажде уничтожения тоже. Маленькие глупые смертные. Они и не думают, что хаос лежит в основе ветра, не верят в его разрушительность. Да, мондштадцы давненько не видели шторма, что их бог поднимает одной лишь мыслью. Гнозис? Глупая безделушка, связь с Селестией, не имеющая никакого отношения к силе. Помнится, ещё до гнозиса, до войны Архонтов, Венти, в обиде на всемогущую Сёгун обрушил ветра на Инадзуму. В тот день утонуло четыре острова. Смертные эгоцентричны. Архонты живут ради них, заботятся только о людях. Глупость. Правление — лишь один из аспектов бесконечной жизни бога. Да, Венти любит своих детей, но это не родительская любовь. Это что-то куда выше и прекраснее, чище и нежнее. Людям не понять. Он даровал им самое важное, то, чего никогда не имел сам — свободу. Ведь будь у Барбатоса свобода, Тайват уже давно бы лежал в руинах. Нет, он не жесток. Но похитители сокровищ так смешно ломаются ударяясь о скалы, когда Венти, словно игрушки, подкидывает их в воздух. Маленькие и такие незначительные, их никто и не хватится даже. Просто кучка вредителей, уничтожить которую чистая благодетель. Но этого так мало. Венти тоскует, шагая вдоль дороги, оставляя за спиной окровавленные лагеря. Он безмерно скучает и безмерно устал. Ему хочется больше, хочется дать свободу своей силе. И гнозиса нет в груди, чтобы сдержать его, но что-то останавливает. Слишком мягок он стал за последнии столетия. Может, ну просто чуть-чуть, поднять ветра? — Я ощутил твою жажду крови ещё из города, — а ведь он только прошёл каменные врата. Венти лишь поднимает голову, смотря своими затуманенными бирюзовыми глазами в блестящие жёлтые. И видит в них отражение своей собственной боли. Конечно, Моракс тоже сгорает в мечтах о разрушениях. Любой Архонт таков, тем более после потери несчастного гнозиса, ошейником держащего их на привязи. — Не нужно идти в Ли Юэ, ты опасен для моих людей. — Говоришь, будто я бы навредил им, — навредил. Там, где заканчивается его земля, его больше не держит любовь к своим милым детям. Кто такие жители Ли Юэ? Он не знает их, не чувствует молитв и не видит счастья. Просто сотни крохотных слабеньких смертных, так легко сменяющих друг друга. — Тогда ты не смей подходить к Мондштадту. — Идём со мной, — видит пьянящую страсть в глазах Барбатоса, так что хватает его за запястье так сильно, что даже божественные кости хрустят, и тащит куда-то к морю. Венти не сопротивляется, все силы уходят на подавление собственной мощи, рвущейся наружу. В месте контакта их рук пульсируют анемо и гео энергии, настолько мощные, что любой человек, окажись он в радиусе километра, тут же почувствовал бы нестерпимую головную боль. И это сводит с ума. Ощущать кого-то столь сильного рядом, чувствовать, как древняя жажда бурлит в венах. Безумие. За спиной распахивается пара крыльев. Барбатос знает, если сейчас повернёт голову, то увидит витые золотые рога и блестящую железом чешую. Сможет ли сдержаться, если посмотрит? Моракс манит своей силой, и Анемо Архонту хочется вонзить стрелу ему в грудь. Убийство столь сильного существа явно дарует покой на столетия. Улыбка цветёт на губах; тянет руку, чтоб освободить от крепкого хвата, но хлёсткий удар обдаёт жаром щёку. — Даже не думай, точно не здесь, — боль немного трезвит, и Барбатос рвано выдыхает, покорно шагая дальше. Он знает, что проиграет в битве с Мораксом. Древний дракон в разы превосходит его в силе, а потому идти за ним, жаждущим боя не меньше самого Анемо Архонта, страшно до безумного крика в голове. Раздавит, размозжит о скалы. Что же, Венти не против. Терпеть тягучий голод уже нет сил, лучше уж уйти и исчезнуть, чем выносить его. Быть поглощённым великой силой Рекс Ляписа, разве не мечта для маленького элементаля. Барбатос забывает, что он уже давно не просто элементаль. Тогда его крохотные шалости были незаметными и забавными: ветерок спугивал заснувших птиц, задирал пышные юбки и бросал пыль в глаза. Сейчас он не в силах сдержать возросшую силу. Одна только мысль о ветре, и всё вокруг наполняется разряженной энергией, а деревья, скрепя, гнут ветки под шквальными порывами. — Ещё немного, совсем чуть-чуть потерпи, — древний храм со старинными печатями скрывается среди скал. Тысячелетия прошли с того момента, как Моракс сам запечатал его. Не думал, что когда-то вновь откроет эти двери и впустит туда кого-то. Тем более Барбатоса. Да, этого юношу прекрасного, свободного покорителя ветра, смеющегося так звонко, что уши закладывает. Моракс надеялся, где-то в глубине своей древней души, что не увидит своего дорогого Анемо Архонта таким, теряющим рассудок, жаждущим рушить и буйствовать. Но разве можно удержать шторм? Путь лучше он пройдётся по выжженной пустыне. — Ты ведь знаешь, кто это? — Богиня дыма, — тянет Барбатос, разглядывая спящего в цепях змея размером с Двалина. Восхищение и страх смешиваются в его глазах, а в руках возникает лук. — Вернее, её божественная форма. Её дух ведь поглотил ты, верно? — Верно, — Моракс оставил лишь бездушное тело, насытившись когда-то мощью чужой силы, словно один из его адептов, питающийся снами. — Она не умрёт, но ты можешь… — Убивать её сколько захочу, — отчеканивает Барбатос, натягивая тетиву своего лука. Стрела, светящаяся Анемо энергией ярче всякой статуи, на безумной, невиданной для такого оружия скорости летит прямо в огромные замки, разрывая их в клочья. Моракс только смотрит. Присаживается у каменного столба, облокотившись на него, и наблюдает за беснованиями младшего бога. Тот пускает град стрел, обрушивает волны вихрей и ветров, посмеиваясь, когда многотонное чудище отлетает, взвыв от боли. Богиня дыма не может умереть, но страдать может. Барбатоса не волнует. Он ликует, восторгается, почти хохочет в забвении и всё бьётся и бьётся. Он так юн. Мораксу понадобилось пять тысячелетий, чтобы начать контролировать свою жажду, свою элементальную природу, стремящуюся к разрушению. Сейчас спасительного гнозиса нет в груди, а потому голод пожирает изнутри. Но он пока держится. Потом, всё потом. Не вступит в бой с богиней, иначе убьёт и Барбатоса, поглощённый сражением. На тёмные волосы сыплется песок с мелкими камнями. Анемо Архонт своими крыльями снёс опору, держащую этот храм. Ничего, Чжун Ли только накроет себя щитом и будет смотреть, как заливисто хохочет бог, пронзая один глаз богини уже восьмой стрелой. Удивительная точность. Казалось, стрелы Барбатоса всегда находили свою цель, не зная промаха. Камней всё больше, но они лишь отскакивают от щита Рекс Ляписа, крошась в пыль. Венти, кажется, и не замечает. Уклоняется как-то машинально, слишком увлечённый воющим змеем, которого он втянул в один из вихрей, кидая, словно пушинку, от одной стены к другой. Барбатос скучал по тем временам, когда он рушил горы. Стоит, окутанный клубами пыли, и опирается на обвалившиеся груды камней, чувствуя шевеления бездушного змея под ними. Не вылезет уже, он позаботится. Расправляет свои белоснежные крылья, кажется, выросшие ещё больше с момента последнего использования, и взлетает вверх, отбрасывая массивную тень. Взмах, ещё; создаёт мощнейшие порывы ветра, от которых жмурятся люди в гавани за сотни километров отсюда. Замирает прямо над шевелящимся обвалом, прикладывая руки к груди. Моракс, стоящий на земле, отворачивается. Даже для него невыносимо больно смотреть на высвобождение чистой божественной энергии. Она, словно смола, вытекает прямо из перьев, застывая в светящиеся стрелы. Сколько их там? Сотни, тысячи? Мораксу сложно сказать. Анемо энергия, разрушительная и неукротимая заполняет всю долину, вода бурлит и краем глаза Чжун Ли замечает, как всплывают на поверхность трупы рыб, разорванных изнутри безмерной мощью. Барбатос скучает по ярости. Обрушивает град стрел, вонзающихся прямо в камень и землю, распыляя их и обращая прахом. Растения вянут, животные в округе падают замертво, лишь вдохнув заряженный воздух, и даже Мораксу приходится укреплять свой щит, не выдерживающий такой напор. Последняя стрела. Вытаскивает её прямо из перьев и натягивает тетиву до скрежета. Кажется, ещё чуть-чуть и лопнет. Смотрит вниз, на раскуроченную им землю, но даже не думает останавливаться, прицеливаясь чётко в центр. Моракс пятится. Драконье чутьё, его животная натура, вопит об опасности, отдаёт приказ бежать как можно дальше, потому что на этой территории новый хищник. Но Моракс стоит на месте, как заворожённый глядя на тонкую фигуру на фоне прозрачно-голубого неба. Только щит свой укрепляет, немного прячась за скалу. Барбатос спускает тетиву. Доли секунды, даже меньше, стрела феноменально быстро проносится по воздуху и врезается в камень. Взрыв. Всё, что когда-то было храмом заточения перемалывается в песок и пыль, взлетая и разбрасываясь по округе. Где-то далеко сейчас замирает жизнь в гавани, с ужасом прислушиваясь к грохоту, прокатившемуся по всему Ли Юэ. — Что-то я расшумелся, — стоит перед Мораксом в своём одеянии барда и невинно хлопает глазами. — Спасибо, за такой подарок, думаю, буду почаще навещать это место. — Как только захочешь, — уж лучше так, чем погромы и бури, гуляющие по всему Тайвату, когда Анемо Архонт засыпал, переставая столь хорошо контролировать себя. — Ну, милый мой Моракс, идём, — взмахивает своей тонкой рукой, словно и не натягивающей плотную тетива до разрывов. Такой весёлый, жизнерадостный. Человечный. Барбатос так старается скрыть эту свою половину, свою собственную природу хаоса. — Может, отужинаем? — Я…немного задержусь, — раздробленные камни вновь шевелятся, и Рекс Ляпису остаётся лишь восхищаться скоростью регенерации бессмертного тела. — Запечатаю вновь богиню и присоединюсь к тебе в Ли Юэ, иди. — Повеселись, Моракс, — в голове нет ни счастья, ни веселья. Барбатос неотрывно смотрит на золотые рога, на покрывшиеся чешуёй руки, и только усмехается под нос, продолжая свой путь. По дороге он пару раз слышал, как на землю обрушивались метеориты, а почва тряслась, заставляя заваливаться и внимательнее смотреть под ноги. Определённо легче: голод больше не жмёт горло, ярость не кипит в жилах, а сила не рвётся наружу. Будто он и правда просто бродячий бард, пришедший в чужой город поведать старого друга. Чудесное, воистину волшебное чувство. Вот, только, на сколько хватит этой богини? Когда Барбатосу надоест, когда захочется больше? Сложно сказать, но, наверное, он выдумает что-то. Венти мечтает освободиться.