Важно знать

Настоящая любовь — самая-самая. У Ромки впервые, чтобы до мурашек по спине, дрожи на кончиках пальцев, гудения в голове и дурацкой, совершенно глупой улыбки. Чтобы радоваться постоянно, с энтузиазмом браться за любое дело, не кусаться, когда товарищи опять подшучивают, наоборот — улыбаться вместе со всеми. Широко и по-доброму. Чтобы не прятаться за линзами очков, не натягивать шапку на лоб и не теребить завязку на лимонной курточке. Так у Ромки ещё не случалось. А он ведь влюблялся. Последний раз — в Катю Соколову. Думал предложение ей через годик-другой делать, а на зимних праздниках в Москву свозить — с родителями знакомить. Маме бы она понравилась. Добрая хорошая девушка, не лишённая внутреннего стержня. Ей под силу Ромкин дурной нрав укротить, стать образцовой женой и прекрасной матерью. Это Ильину не угодишь. Слишком беспокойный, шумный и резвый. Вроде и настроился на серьёзные отношения, доказывал, а Катя всё равно бросила. Ещё и посоветовала разобраться, что ему на самом деле нужно от неё, себя и Шустова. При чём здесь Макс Ромка понимает не сразу. Пялится в спину уже бывшей девушки и глазами хлопает. То, что его бросили — понятно, какого чёрта в цепочке взаимоотношений оказался замешан Макс — нет. Шустов тормошит его перед самым вылетом. Ромка понуро смотрит вдаль и периодически — как ему кажется — неслышно вздыхает. Дёргается, когда Макс кладёт ладонь на его плечо. Смотря в глаза, он серьёзно говорит: — Ромчик, ты лучше не печалься, а то нам ещё лес тушить. — Это как связано? — хмурится Ромка, обдумывая услышанное. — Знаешь, как раньше на ромашке гадали? — дождавшись отрицательного ответа, Макс объясняет: — Собирали букет, и если за ночь он начинал вянуть, значит, впереди ждут трудности и неудачи. Ромка недоуменно смотрит на товарища. У Макса талант есть — вводить в ступор парой фраз. Он скажет и через секунду забудет, перекатывая во рту леденец, а Ильину потом до конца дня думать, что имелось в виду. Вот и сейчас он откровенно подвисает. Обычно от Шустова объяснения запрашивать бессмысленно — отмахнётся, гад. Однако сейчас он вдруг снисходит и уточняет: — Нельзя ромашкам грустить, да? На них вон сколько надежд возложено. Благоразумно решив оставить без внимания очередное упоминание себя в связке со цветами, Ромка косится на товарищей, убеждается, что они заняты бурным обсуждением провальной операции другой команды, и признаётся: — Да меня Катька бросила. Ещё и посоветовала, типа, в себе разобраться, — изображает пальцами кавычки. Улыбка ни на мгновение не сходит с Максова лица. Хоть бы сожаление ради приличия изобразил. Друг ещё называется, блин. Ромка дуется и складывает руки на груди, отворачиваясь. Он не ждёт утешающих объятий и слов по типу — «ты слишком хорош для неё, забей». Но всё равно обидненько. Ромка-то искренне считает Шустова своим лучшим другом, которого у него раньше не было. А тут такое. Никакого соучастия. — Ничего страшного, Роман Романыч, — заметив его огорчение, говорит Макс. И треплет по волосам: — Это не повод лишать мир твоей улыбки. — Ой, да кому она нужна, — Ильину тут же становится намного легче от понимания, что события его жизни небезразличны Максу. — Кому-то да нужна. Она у тебя очень красивая. Сейчас Ромка подозревает, что именно с этого момента он, абсолютно не привыкший к комплиментам, посмотрел на Максима Шустова под другим углом и в полной мере осознал слова бывшей девушки. Ему действительно стоит разобраться в себе. Никакой это не предлог, чтобы закончить наскучившие отношения. Катя рассмотрела его чувства раньше, чем он сам. И такое бывает. С Максом они сходятся постепенно, притираясь друг к другу и медленно расширяя границы дозволенного. Отсчёт всему даёт сам Ромка. Сомнений в собственных чувствах у него нет, но есть страхи, как отреагирует непредсказуемый Макс. Поэтому признаваться Ромка не спешит, но всячески демонстрирует свою заинтересованность: держится поближе, с охотой заводит разговоры, улыбается и никогда с Максом не окусывается, чем вызывает подозрение коллег. А что поделаешь, не хочется Ромке с Максом ругаться. Тем более шутит он, в отличии от Зотова, забавно и безобидно. Это Серёга границ не знает. Под него Ромка поговорку переделал — что у остальных на уме, то у Зотова на языке. Не умеет человек смолчать, когда надо, и всё тут. — Романыч, а ты у нас не по мальчикам часом, а? — Чего?! — таращится на него Ромка, откладывая телефон, на котором секундой ранее флегматично рубился в карты. Они только уселись у костра, переводя дух после тяжёлого дня, и тут Зотов со своим вопросом, как гром среди ясного неба. — Серёг, ты чё? Он с моей Катей шашни крутил, если ты не забыл, — спасибо Алексею Палычу за внезапную защиту его хрупкой, как лёд по осени, гетеросексуальности. Ромке некомфортно. На него теперь пялится весь отряд, включая Шустова, который даже от настройки своей ненаглядной гитары оторвался в пользу животрепещущего разговора. А вдруг он сейчас брезгливо скривится? Ромка досадливо поджимает губы, с негодованием смотря на веселящегося Зотова. Тому, конечно, как с гуся вода: — А чё раз встречался, на Макса теперь пялится? Признавайся, Ильин, девушка тебе сердце разбила, вот и втюрился в нашего Макса? — Тебе-то что? — Ромка кривится в нахальной улыбочке, а у самого всё сжимается внутри от ужаса быть разоблачённым при всех. — Если ревнуешь ко мне, так и скажи! Мол, сорян, Макс, люблю не могу тебя… Журавель ржёт громче всех, что едва не давится куском хлеба с салом. Серёга вспыхивает моментально, подрывается с места и возмущённо смотрит на Ильина, словно глазами сжечь пытается: — А ты стрелки-то не переводи! — А не надо на меня свои чувства к Максу перекладывать! — натурально беснуется Ромка. — Да нет никаких чувств! — Серёг, — встревает хихикающий Костя, — а Оксана-то хоть знает, что с тобой происходит? В этот же момент Зотов благополучно забывает о Ромкином существовании, чтобы с головой и остальными конечностями броситься в перепалку с Журавлём, у которого появился плодотворный повод для шуток вплоть до конца недели. Ромка тихонько переводит дух, хваля себя за смекалистость. Не растерялся, не спалился. Осторожно смотрит на Макса исподволь. Товарищ чему-то тихонько улыбается и, закрыв глаза, умиротворенно перебирает струны. Сосредоточившись на мелодии, Ромка переводит взгляд на трещащий костёр и упирает подбородок в пяточку ладони. Лучше бы ему начать дозировать своё ненормальное влечение к коллеге. Уже и Серёга заметил, посеяв зерно сомнений в отряде, а когда поймёт Алексей Палыч — совсем плохо станет. Ромка не уверен, что коллектив суровых спасателей с пониманием отнесётся к его новоявленной страсти. С другой стороны, сколько можно вариться в собственном соку из сомнений и недомолвок? Уж Максу точно пора во всём сознаться. Пусть узнает, что в кои-то веки абсолютно нечуткий Серёга оказался прав. Раз в год и палка стреляет. Уже засыпая, Ромка слышит, как за спиной ворочается Макс, и чувствует, как тёплая ладонь касается его плеча. Шустов пододвигается. Рома моментально напрягается, вытягиваясь по струнке. Ночь сегодня прохладная, но ему до взмокшего лба жарко от Максовой близости. В голове уже привычно шумит, а во рту пересыхает. Пить хочется страшно. — Ромашка, спишь? — Неа, — хрипит Ромка, не решаясь обернуться. Чужое дыхание опаляет макушку и шевелит волосы. Макс сжимает его плечо, будто тоже волнуется. Хотя ему-то что? Это Ромка, смотря в улыбающееся открытое лицо, забывает, как слова в предложения складывать. — Серёга сегодня у костра сказал про тебя… — замявшись, начинает Макс. Пользуясь тем, что в темноте палатки нифига не видно, Ильин жмурится до звёздочек и закусывает губу. — Это правда, Ром? Он же всё равно хотел признаться, верно? Вот, пожалуйста, Роман Романыч, как заказывали. Самое время. А он-то по дурости понадеялся, что Макс мимо ушей их с Зотовым перепалку пропустил. Ага, конечно. Ромка вдруг думает, что Макс, должно быть, всегда всё замечает и слышит, просто делает вид, будто не при делах. И как Ромка на него в казарме по ночам пялится, чувствует, и как в спину в палатке дышит. И не предъявлял ведь ничего до сего дня. Святой человек. — Серёга много чего говорит, — бормочет Ромка, до последнего оттягивая неминуемый момент признания. — Пожалуйста, Ромчик, не уходи от ответа. Мне важно знать, — Макс убирает ладонь и пальцами касается его виска, перебирая волосы. Пытается успокоить? Это работает. Собравшись с силами, Ромка выпаливает: — Допустим, правда. Педик я. Легче стало? — какое же он хамло, боже. Даже признаться в любви нормально не может. Горбатого могила исправит. — Ну, Ром, ты чего говоришь? — Макс дёргает его к себе, так что приходится с неохотой повернуться. Ромка мажет кончиком носа по чужому колючему подбородку и растерянно отодвигается. — Чё я? Сказал, как есть. — Не обзывай себя. — Это констатация факта. Полюбил внезапно члены. Поверь, сам до сих пор в шоке. Ромка вздыхает, с тоской смотря в глаза напротив. В ответ Макс глядит на него, словно на дитё неразумное. Ну и пожалуйста. Может, Ромка и ребёнок, зато ему хотя бы хватило сил сознаться. Сейчас он ещё и выпалит, как Макса любит. А там будь, что будет. Сгорел сарай, гори и хата! Не зря же он в МЧС пошёл, не понаслышке знает, что это такое — рисковать. — Нет ничего плохого в том, чтобы любить члены, — заверяет Макс. — Ой, не знаю. Вряд ли остальные мужики будут в восторге работать с педиком. — Да что ты заладил? Педик, педик, — Макс весело фыркает, — со мной же они работают вон сколько лет, и нормально всё. Ромке требуется время, чтобы в полной мере осознать услышанное. Чего это Шустов такое говорит? Конечно, парни с ним работают. Надо быть конченным идиотом, чтобы не любить Макса. Макса, который прекрасно знает своё дело, всегда поможет, поддержит и поднимет командный дух. Если Шустова с ними в отряде не будет, Ромка захочет вздёрнуться на следующем же задании. Наверное, остальные думают так же, поэтому им и без разницы, кого там Макс предпочитает трахать. Сам Ромка никогда не думал об отношении к себе в подобном ключе. Он-то не Макс. А может, зря не думал? Тем более, в команде его уважают и ценят, пусть и шутят постоянно. — И давно ты? — наконец размыкает пересохшие губы Ильин. — Всегда. Парни не сразу узнали, я потом сам рассказал, когда вопросами задолбали, почему меня не девушка на базу встречать приезжает, а какой-то мужик, — заметив, как Ромка хмурится, Макс мелодично смеётся и успокаивает, — не ревнуй, Ромашка, мы давно расстались. Ему не нравилась моя работа, а я по-другому не мог. — Охренеть, — Ромка сглатывает, — и я не ревную! С чего бы? — Да? А я надеялся, есть с чего, — Макс с улыбкой касается его лба, поправляет волосы и, съехав пальцами, гладит щёку. У Ромки горит лицо, а руки подрагивают от желания прикоснуться в ответ, почувствовать, наконец, насколько мягкие у Макса кудряшки. Они всегда очень соблазнительно путают в себе лучи заходящего солнца. Ромка бы много чего хотел у Шустова потрогать, но он старается лишний раз об этом не думать, осознавая безнадёжность фантазий. — Я уверенный в себе парень, — Ромка вздёргивает подбородок, цепляя на губы нахальную улыбочку. С ней спокойней. — Считаю, что у меня нет достойных конкурентов. Я такой один! Незаменимый. Макс на его слова только смеётся тихонько и ведёт носом по Ромкиной щеке, щекоча кожу дыханием и почти неощутимо затрагивая губами: — Точно. Особенный. Самый-самый лучший. Мой. Ты ведь теперь мой, Ромашка? От его слов Ромка страшно смущается. Тупит взгляд, закусывает внутреннюю сторону щеки и чувствует, как жгутся уши. У него уже было несколько девушек, но ни с одной он не начинал отношения настолько трогательно и чувственно. Будто заранее осознавая всю несерьёзность. Сейчас Ромке страшно. Больше всего ему не хочется допускать мысль, что и с Шустовым у них «не сложится». Он ведь так сильно любит. Впервые в жизни. — Если хочешь, то твой, — бормочет он, робко потянувшись за поцелуем. Максу надо преодолеть жалкие миллиметры, чтобы соединить их губы, но он не торопится, только руку опускает, устроив Ильину на шею. И подушечками ласкает судорожно бьющуюся венку. Рома дышит неровно и тянется, чтобы, наконец, почувствовать, какие мягкие у Макса волосы. Как он и представлял. Кудри обвивают пальцы, облачком укладываясь в ладонь. Гладя их, заправляя Максу за уши, Ромка теряет счёт времени. Он готов провести в таком положении целую вечность. Он, Макс и темнота палатки посреди леса. Что ещё нужно для счастья? — Безумно хочу тебя только себе. Не представляешь, — Макс задирает футболку и кладёт ладонь на его бок, опаляя кожу. Ромка вздрагивает, жмётся к его груди и думает, что ожоги у него останутся скорее от Максовых касаний, чем от огня, с которым они воюют изо дня в день. Губы зудят от желания целоваться, поэтому Ромка решает больше не сдерживаться, поддаётся на встречу и за волосы притягивает Макса к себе. Сначала прихватывает нижнюю, задерживаясь и наслаждаясь моментом, затем углубляет поцелуй и проводит кончиком языка по мягким губам. У Шустова они ещё и сладкие из-за конфет, которые он вечно грызёт. Непередаваемые ощущения. Макс послушно впускает его, отвечая со всей страстью и самоотдачей. Ромка понимает — хотел не меньше. Палатку наполняют влажные приглушённые звуки. Ромка тянется к завязкам на чужих штанах, но Макс перехватывает и тепло сжимает его пальцы. — Не нужно, Ромашка, — он отводит Ромкину руку, укладывая себе на талию. — Почему? Я очень хочу. Мы тихонечко. Руками, — Ильин умоляюще заглядывает Максу в глаза и притирается стояком к его ноге, недвусмысленно намекая, насколько сильно ему бы не помешала рука помощи в минуту жизни трудной. А ещё Ромке очень хочется поведать обо всех снах, терзающих его перевозбуждённый разум не первую неделю. Макс обалдеет от количества фантазий, которые Ромка теперь планирует воплотить. — У тебя ведь тоже давно не было? — Макс чмокает его в недовольную складочку на лбу. — Не боишься парней шокировать? — Ну, я это… с Катюхой в последний раз. За неделю до расставания, — Ромка смущённо перебирает его футболку, — Потом сам с собой, но и то не всегда получалось. Ты прав, наверное. Тихонько у меня не получится. Макс кивает и прижимает раздосадованного неудовлетворенного Ромку к себе. Носом зарывается в его волосы и издаёт довольный вздох. Ромка чмокает его в шею и, не удержавшись, несильно прихватывает зубами загорелую кожу. — Всё, всё, Ромашка, не кусайся, — по-доброму велит Макс. — Я на базе отличное место знаю. Там нам никто не помешает. — Других парней зажимал небось? — не удерживается от шпильки Ромка. — Нет, я принципиально не заводил отношения в рабочем пространстве. Это ты у меня такой один. Долгожданный и особенный. — И любимый? — Конечно, любимый! Спрашиваешь ещё. Ромка счастливо улыбается и закрывает глаза. Настоящая любовь — самая-самая. У Ромки впервые, что стук сердца в ушах шумит, что пальцы болят от желания прикоснуться, что Максу всё самое лучшее отдать хочется: тёплое одеяло — ему, последний пирожок из буфета — ему, очки дорогущие и шапка — ему, лишь бы не щурился, да голову не напекло. Весь Ромка — ему! Что любовь свою рисовать хочется, как в сладкие шестнадцать. А ведь Ильин сто лет за карандаши не брался, хоть и обожал когда-то это дело. И пожары пусть горят, сколько хотят, всё равно потушат рано или поздно, и солнце встаёт и заходит за горизонт, пусть времена года сменяют друг друга, Ромка теперь знает — счастье, оно всё-таки существует. И даже не на страницах детских книжек про красивых принцесс и злых драконов.