Страшнее смерти

      Манджиро любил свою комнату. Бывший гараж старшего брата, здесь каждая вещица служила священной памятью о нем. Из мебели Майки здесь стояла лишь кровать. Иногда, засыпая, ему казалось, что он слышит запах сигарет и скрежет металла. Представлял, как Шиничиро ремонтирует свой байк, просит его подсветить и кричит, когда Майки специально целится светом в его глаза. Ослепляет.       Манджиро злорадствовал: ему нравилось отрываться на старшем, но все, что он делал — он делал с любовью.       В конце концов, Шиничиро был крутым парнем. Главой первого поколения Драконов, который сплотил сильнейших и — Майки не побоится этого слова — честнейших хулиганов. В первом поколении было что-то благородное; что-то безвозвратно утерянное вместе со смертью Шиничиро.       В этот раз Майки снова слышал скрежет. Он длился дольше и настойчивее обычного. Тогда парень перевернулся и вздрогнул. Ему не казалось — кто-то действительно рвался сюда.       Босиком соскользнув на холодный пол, Манджиро бесстрашно рванул вперёд. Глаза, привыкшие к темноте, различали силуэты предметов. Майки спросил вполголоса:       — Кто здесь?       — Майки, это я, — голос, в котором явственно слышатся слезы, не предвещает ничего хорошего. Давно поселенная в сердце тревога просыпается от кратковременного сна и жалит ядом терпких воспоминаний. — Открой, пожалуйста.       Не сомневаясь и втайне ненавидя каждого, кто причинил ей боль, Манджиро открывает ворота и пропускает ее в свою комнату. Рюми включает светильник и перебирает спутанные волосы. Майки осматривает ее на наличие повреждений. Пальцы дрожат, под ногтями запеклась кровь, а на скуле, что она отчаянно пытается прикрыть длиной волос, красуется уродливый сиреневый синяк. Злость вскипела: пар витает едва ли не над головой. Он уже знает, в чем дело; он уже готов рвать и метать.       — Я... понятия не имею с чего начать. Я-я в растерянности, мысли путаются.       — Успокойся. Вот так, — Манджиро как ребенка мягко берет ее за локоть и усаживает на кровать, — сядь. Если готова, можешь рассказать, что случилось. Если нет — не принуждай себя.       Парадокс: какими бы туманными формулировками она ни выражалась, Манджиро всегда понимал, что она имела в виду.       — Папа, он… снова сделал это с мамой. Мне очень страшно, — она сглотнула, взглянув на него в неком оцепенении. Лицо ее расплылось, остались только огромные, напуганные глаза. — Что делать?       Ее отчаянная хватка была на редкость сильной. Удивленный признанием, Майки не сразу сообразил, что от него ожидают ответа.       — Он бил тебя? — конечно, он видел синяк; конечно, он спросил это ради проверки — как долго продлится ее откровенность?       — Н-немного. Не то чтобы очень больно.       Как он и предполагал, Рюми начала увиливать от правды, даже если она была на лицо. Буквально.       — И это ты называешь «немного»? — Майки чуть грубо смял ее щеки. — Хочешь, убью его?       Его зрачки расширились, слились с тьмой радужек, потонули в безумии, что топило его здравый смысл при каждой потере. Он мог потерять и Рюми. Пока она жила в своей полноценной, но небезопасной семье, он беспокоился о ее здоровье.       — Нет, — она схватила его руку, сжала и взмолилась Ками-сама, чтобы ее парень вернулся к ней. Манджиро Сано, а не кто-то вместо него. Кто-то агрессивный. Кто-то взаправду способный на убийство. — Давай успокоимся.       — Почему ты всегда останавливаешь меня?       — Потому что больше, чем отца, больше, чем твоей смерти во время очередной потасовки между бандами, я боюсь, что ты убьешь. Неважно, кто это будет — враг или друг. Важен факт убийства. Я не хочу, чтобы ты нес такое бремя.       — Неожиданно, — Майки полуулыбается как псих, но глаза остаются ледяными. Да она сегодня как открытая книга.       — Просто тогда ты потеряешь человечность и превратишься в монстра.       — Почему ты так в этом уверена?       — О, дьявол, это допрос? — Она отпустила его руку и нахмурилась. Он все понимал, но продолжал играть в святую невинность. — Потому что ты чувствительнее, чем показываешь. Я хочу, чтобы ты был счастлив.       — Я могу быть счастлив и убив. Мне кажется, я бы ничего не почувствовал, отняв жизнь.       — Не говори это так просто! — Она дёрнулась так, словно ее хлопнули по спине. — Я не позволю тебе убить. Обещай мне, что не сделаешь этого, если только не будет выбора?       — И что для тебя — отсутствие выбора?       — Самооборона или случайность.       — Мило, что мы так поговорили, но вопрос по-прежнему не решён. Если ты ничего не предпринимаешь, это сделаю я. Почему ты бездействуешь? Не похоже, что ты любишь страдать.       — Мама очень любит отца. Просто ужасной, съедающей с потрохами любовью. Я боюсь, что она разозлится на меня за то, что сдаю его. Понимаешь? — Она ищет в нем признаки понимания, которого нет и не будет.       Если Манджиро Сано что-то не устраивает, он идёт и решает проблему. Он никогда не смирится с тем, что его близкие страдают. Особенно по собственной воле. Есть вещи, которые не понять. И люди. Для него это многие, но Рюми возглавляет список. Ненавидеть, биться в истерике и все равно защищать агрессора с пеной у рта. Омерзительно. Его терпение действительно на исходе.       — Я сумасшедшая, да?       — Нет, — он гладит ее по щеке, и его пронзает ток. Глупости она говорит. Кто из них больной, так это он. Она ни за что не одобрит его замысел, но для его осуществления ничьё одобрение не нужно. Только жёсткая решимость. — Ты просто не хочешь потерять мать.       — Я очень-очень ею дорожу, — она прильнула к его ладони, веря, что тепло близкого ее успокоит. Веря, что Майки уже спокоен. — У меня есть ты, но мама…       — Тш-ш, я все понимаю.       — Прости. Иногда мне стыдно, что я так откровенна. У тебя тоже не сладкая судьба, а я прихожу и жалуюсь. Ты так редко говоришь о своих чувствах. Ты все держишь в себе, даже не плачешь. Это разрушительно.       — Это терпимо. — Манджиро тушит свет. Бесполезный разговор, когда для него все предрешено. — Спи. Утром мы все решим.       — Я безумно рада, что ты есть в моей жизни, Майки. Не меняйся, умоляю.       — Изменения неизбежны.       На следующее утро он стоит перед свежим трупом и понимает, что имела в виду Рюми. Есть вещи страшнее смерти. При убийстве потеря человечности неизбежна.