No Blueberries

Ойкава сдержал смешок. Голубика, частично запачканная ванильным мороженным, была брезгливо поддета двумя пальцами и брошена аккурат на рубашку сеттера Аобы Джосай. Ягода, чмокнув парня в грудь, поспешно полускатилась полуупала ему на штаны, а затем стыдливо исчезла под сиденьем. Ванильная струйка на ткани стремительно засыхала, желая подольше оставаться в истории. Ивайзуми сдавленно хохотнул.  — О, тебе смешно? — Ойкава скривился и провел пальцами по пятну на рубашке.  — Немного, — кивнул Ивайзуми, продолжив снимать со своей порции мороженного голубику и откладывать на край тарелки, на этот раз не катапультируя в друга.  — Я вчера только ее постирал, Хаджиме, — черноволосый остановился при звуке своего имени.  — Твоя мама постирала, — поправил он.  — Тем более, Хаджиме, — Ойкава театрально вздохнул, на его рубашке остались разводы. Пожалуй, он сделал только хуже, попытавшись вытереть атаку голубики пальцами. — Ты не уважаешь мою маму? Она между прочим потратила время своей жизни на стирку и глажку этой рубашки, гораздо больше времени, чем за которое ты успел сунуть ее труд коту под хвост.  — Ты преувеличиваешь, Сракава, — неуверенно произнес Ивайзуми. Ойкава перегнулся через стол и взял с тарелки Хаджиме голубику, чтобы тут же наотмашь швырнуть ее в друга. Ягода на этот раз попалась поскромнее и, ткнувшись в подбородок, присоединилась к своей коллеге под сиденьем. Ладонь Ивайзуми по инерции возмущённо шлепнула стол.  — Ты смерти захотел? — рыкнул он, стреляя в Ойкаву гневным взглядом. — Я могу устроить, Ссыкава.  — Ой, да ладно, ты преувеличиваешь, — Ойкава до безобразия удачно скопировал манеру речи друга. Ивайзуми испустил тихий яростный звук, наверняка убивший хоть и не Ойкаву, но парочку молекул вокруг него. Хаджиме взялся за чайную ложечку и ковырнул уже мягкий и податливый шарик ванильного мороженого. Знакомый сладкий вкус и прохлада мгновенно вытеснили любые переживания из головы парня. Мышцы на его лице расслабились, а губы застыли в полдвижении от лёгкой улыбки.  — Так странно, что единственная сладость, которую ты по-настоящему любишь это мороженое одного единственного вкуса, — Ойкава уложил локти на стол и упёрся щекой в ладонь, склонив голову в бок. — Я поражаюсь тому, что происходит в твоей голове.  — Зато не нужно притворяться, что размышляю, когда ты спрашиваешь, чтобы я выбрал, если бы мог есть только один вид сладкого до конца своих дней, — не отрывая глаз от мороженого, буркнул Хаджиме.  — Хм, а ты вот меня никогда не спрашиваешь, что бы выбрал я в подобной ситуации, — заметил Ойкава с наигранной грустью в голосе. Вообще любая эмоция Тоору, за исключением триумфа и ярости, казалась наигранной.  — Потому что мне все равно, Калкава, — Ивайзуми слишком быстро ел, из трёх уже оставался всего один шарик. — Не люблю пустой трёп.  — Знаю, — вздохнул Ойкава, меняя положение — теперь он сидел, облокотившись на спинку стула и закинув ногу на ногу. — Хотя это далеко не пустой трёп. Можно многое узнать о сущности человека, задав пустой с виду вопрос.  — Ты бредишь.  — Ванильное мороженое, — объявил Тоору, Хаджиме поднял голову и был встречен острым, буквально пронизывающим взглядом, будто он вскрывал всю поднаготную человека напротив. Ивайзуми нравился и претил этот его трюк, в зависимости на ком был использован. — Сложнее пломбира, легче шоколадного, типичнее крема Брюле. Не глупый (разве что немного), простой, но непонятный. Иногда не читаемый, иногда кристально ясный. Хорошая опора и страховка для кого-то сложнее, и кого-то проще тоже. Беспроигрышный, надёжный выбор, хотя и распространенный повсеместно. К тому же, гадкий, на мой вкус: слишком сладкий, но не во вкусную сторону сахара, а куда-то в край меда или зефирной массы в банках…  — Заткнись, ради всего хорошего в этом мире, Трепалкава, — Ивайзуми разочарованно лицезрел пустую тарелку, измазанную расплавившимся в противную лужицу остатком мороженного.  — Но ведь я прав, Ива-чан, — Ойкава улыбнулся. А, вот он. Триумф. На короткий промежуток времени Ивайзуми был одарен истинным лицом Тоору Ойкавы. Последнее время он посещал все реже.  — Ты просто меня знаешь, дуралей, поэтому любое мое слово способен связать с моим характером, — отказался от идеи Ивайзуми. — И не потому, что ты такой из себя умник, а потому, что и черта заговоришь. Если много всего сказать, то хоть что-то попадет в точку, да? Это любой шарлатан знает.  — Да ты сам попробуй! — настаивал Ойкава, в его глазах плескалось возбуждение, раскаченное глотком свежего воздуха от мимолётного снятия маски клоуна рукой триумфа. Ещё немного и Хаджиме начнет удивляться затянувшемуся присутствию своего лучшего друга. — Вот спроси меня, какую сладость я бы ел до конца своих дней.  — Нет.  — Ну, спроси. — вернулась маска. Что ж, было приятно повидать того Тоору, а то Хаджиме уже начинал скучать по нему.  — Нет. — Отрезал он и поднял руку, подзывая официантку. — Я и так знаю о тебе больше, чем хочу.  — Однажды я запла́чу от твоей резкости, Ива-чан, — Ойкава лениво достал из кармана несколько купюр и положил на стол. — За мой счёт. Пойдем, не хочу ждать официанта. Это утомляет, когда я уже настроен идти дальше.  — Спасибо за еду, — не стал спорить Ивайзуми и поднялся с сиденья. Погода на улице стояла приятная. Из тех, что отвлекает от домашних дел, манит к окну или полежать на солнышке. Ветерок лениво шаркал по улицам, вздымая пыль с дороги и бросая прохожим в глаза — от скуки. Ивайзуми неторопливо шел домой с тенью Ойкавы рядом. Сеттер, казалось провалился в мысли… Даже не так. Провалился в слой сразу под мыслями, где ничего не происходило, но лицо все равно сохраняло задумчивый вид, не имея лучшей альтернативы для эмоции ничего. Ивайзуми почти завидовал, что потерянность, какую переживал Ойкава, отражалась в задумчивом выражении лица. Даже в тупике он выглядел знающим, что дальше. Однако Ивайзуми понимал, что Тоору терял связь с реальностью день за днём, знал это и без тупых вопросов про мороженое. Он читал это в карих глазах, пока Ойкава злился или триумфально скалился. В детстве Тоору открыто выражал эмоции, но с возрастом он отбросил искренность, зашивая ее слой за слоем, превращая свои чувства в клоунаду. Ивайзуми навсегда запомнил того маленького мальчишку, чью сущность хранили карие глаза за слоем театра. Тот мальчишка не осуждал Хаджиме, тянулся за ним, искал его, обещал вместе исследовать космос или хотя бы Америку, все равно она также далеко от Японии, как Луна. Они шли по маршруту, каким ходили многие годы до этого. Эта дорога знала о них больше, чем кто-либо. Она видела их игры, их первый поход в школу, их драки, их примирения, победы, поражения, неловкие паузы, уютную тишину, жаркие споры, разговоры о будущем, погоню за белкой. Она видела, как Ивайзуми плакал, когда узнал, что умерла бабушка, как плакал, когда он проиграл Карасуно чуть раньше в этом году, и она видела, как он плакал, поняв, что потерял лучшего друга, оставшись с его удачной тенью. Тогда же он понял, что влюблен уже какое-то время, однако это привело не к слезам, а глубочайшему, дикому отчаянию. Ведь он почти не видел того, кого любил так сильно, что готов был терпеть его тень. Клоунская маска пытала его, заходясь смехом при звуке протеста, притворяясь глухой, при стоне мольбы. Он ненавидел такого Ойкаву. Кроме того, Ойкава и сам ненавидел себя, было вопросом времени, когда же он разрушит себя и сожжёт, чтобы фениксом вернулся Тоору Ойкава. И Ивайзуми ждал. Год, два, пять лет, семь… Ойкава все не ломался. И, вот, время подходило к концу. Начиная с завтрашнего дня они покинут эту дорогу, этот город. Хаджиме отказался жить с Ойкавой в одной квартире в Токио для своего же ментального здоровья. Ему понадобится время на лечение разбитого сердца, в конце концов. Он хотел избавить себя от желания заботиться об Ойкаве. Ведь он делал это для Тоору, которого любил и чье возвращение лелеял в мечтах. Однако пришло время признать и смириться — его первая любовь канула в Лету.  — Ты когда думаешь, у тебя такая страдальческая физиономия, как будто мыслительный процесс доставляет тебе физическую боль, — Ойкава насмешливо фыркнул, разглядывая Ивайзуми. — Думаешь, что съесть на ужин? Хаджиме не ответил, поленившись вступать в идиотский диалог.  — Позволь упростить тебе задачу, — милостиво предложил Ойкава, укладывая руку на плечо Хаджиме. — Рис с жаренной свининой. Может, добавишь немного морковки для особой изысканности. Ивайзуми был вынужден признать, что именно этим и собирался полакомиться вечером. Включая морковку.  — Не сотрясай воздух без дела, ему и так тяжело, — Ивайзуми отпихнул Ойкаву локтем.  — С чего бы воздуху было тяжело, Ива-чан?  — Приходится терпеть твое беспрерывное присутствие в своей массе, — пояснил Ивайзуми, не скрывая раздражения в голосе.  — Ты сегодня на взводе, Ива-чан, — заметил Ойкава с задумчивым выражением лица. — Это потому, что ты долго меня не увидишь?  — Вроде того, — буркнул Ивайзуми. — Чем ближе к концу страданий, тем они невыносимее, знаешь? Ойкава судорожно вздохнул, Ивайзуми вопросительно посмотрел на него, но парень уже отвернулся и включил беспечную походку вприпрыжку. В какой-то момент Ивайзуми был готов поклясться, что проклятый клоун-Ойкава начал насвистывать Имперский марш. Они приближались к развилке, Ивайзуми шел влево, а Тоору направо. Тоору вдруг замер и повернулся к Хаджиме, последний инстинктивно остановился тоже. Они смотрели друг другу в глаза без особой на то причины, кажется, одновременно решив не отводить первыми взгляд.  — Голубика — одна из самых дорогих ягод, — начал Тоору спокойным, почти умиротворённым голосом.  — Ебанькава, мы почти дошли, ну чё ты начинаешь-то сейчас, — проныл Ивайзуми, ему хотелось в туалет.  — Между прочим, — проигнорировал выпад Ойкава. Они по-прежнему держали зрительный контакт. — В том кафе ванильное мороженое стоит дороже как раз из-за этих самых ягод. На твоём месте любой бы ел и мороженое, и ягоды. Тем более голубика нравится почти всем.  — Мне не нравится сочетание сладкого мороженого, и на порядок кислее голубики, — уступил Ивайзуми, решив, что напоследок можно и позволить вовлечь себя в странную дискуссию Ойкавы. — Отдельно голубика мне нравится, но с мороженым — это просто издевательство над ягодой. Она как бы незаслуженно теряет свой статус вкусного продукта из-за яркости добавочного сахара в мороженом. К тому же я не люблю это сочетание текстур и температур. Это странно на языке.  — Считаешь, голубика и мороженое не работают вместе? — голос Ойкавы стал на пол октавы ниже. — Голубика работает на любом десерте, в любом фруктовом салате, в каждом смузи. Странно, что не в мороженом, не находишь? Ивайзуми пожал плечами.  — Это на мой вкус. Другим, должно быть, нравится сочетание, раз продают в таком виде, — Ойкава медленно кивнул. — Наверное, я просто не гурман. Мне нравятся простые блюда. Ойкава вновь медленно кивнул, роняя взгляд под ноги, невольно потянув за собой и взгляд Ивайзуми. Поношенные, но чистые кроссовки. Хаджиме знал, что на подошве черным маркером написаны инициалы Ойкавы. Вообще-то, Ивайзуми сам их подписал, потому что Ойкава постоянно норовил надеть чужие кроссовки. «Ты как будто меня пометил, Ива-чан», — пошутил тогда Ойкава и получил леща от своего спайкера. «Я бы тогда свое имя написал, Дебикава», — ответил он. «Так напиши.» «Ладно... На следующих напишу, только прекрати болтать, ради матери своей несчастной.» Ойкава шаркнул ногой пару раз, наблюдая за образовавшейся песочной дорожкой, проложенной наперекор общему движению песка ни в одну и во все стороны одновременно.  — Ладно, я пойду, — наконец произнес он своим кроссовкам. Что? — Напиши, когда будешь в Токио, — Что? — Если захочешь, конечно…  — Что? — вырвалось у Ивайзуми.  — Я тебя не заставляю, — тут же запротестовал Ойкава, разворачиваясь спиной к другу детства. — Хороших каникул, Хаджиме. Ивайзуми вздрогнул. Гром во время грозы, истерика волн во время шторма. Душа надтреснулась, осколком врезаясь в сердце. Воздух застрял в глотке, не выходя и не впуская больше. В носу неприятно защипало. Он не был готов.  — Стой, — прохрипел он, делая шаг следом. — Постой! — громче повторил Ивайзуми, выдыхая застрявший вдох. Ойкава остановился, но не поворачивался. Ивайзуми уставился на его шею.  — Что? — донеслось ленивым ветром до уха Ивайзуми. Тихое, что не слышались эмоции или тон.  — Так это… — Ивайзуми резко отупел, становясь всем тем, что о нем говорил Ойкава. Может, пацан-таки договорился и проклял его, и вот сейчас сглаз Ойкавы вступил в силу. Провались он пропадом. — Ну, знаешь… — Окаменелые шестерёнки крутились изо всех сил в голове Ивайзуми, он даже перестал дышать, впрочем, не заметив. — Так это… — тупо повторил он. — Если бы ты до конца жизни мог есть только одну… сладость, какую бы ты… выбрал? Плечи Ойкавы дернулись. Ну, конечно он смеялся. Ивайзуми сам бы посмеялся, будь он не тем, кто ситуацию создал. Ойкава поднес ладонь ко рту, продолжая беззвучно трясти плечами. Мог бы и вслух посмеяться, не страдать, надо же так себе жизнь усложнять. Ивайзуми не двигался, наблюдая за парнем перед собой. Точнее, за спиной парня. Ойкава опустился на корточки и спрятал голову между колен, его пальцы схватились за затылок, впиваясь в волосы — Ивайзуми и сам хотел так вцепиться в них, время от времени. Хаджиме решил подойти ближе, не дождавшись ответа. Он обошел парня и сел напротив.  — Ты чего? — озадаченно поинтересовался он. — Ладно тебе. Посмотри мне в глаза. Ойкава нехотя поднял голову. По щекам сбегали слезы. Слезы крупнее глаз, так можно было назвать их. И тогда Ивайзуми понял. Он обхватил одной рукой шею Ойкавы и потянул на себя, заключая в объятие. Дрожащие губы Ойкавы коснулись основания шеи Ивайзуми, и по всему телу пробежали мурашки.  — Прости, — прошептал Ивайзуми. — Прости, прости, прости меня, Тоору...  — Хаджиме-е-е, — прорыдал Ойкава ему в плечо. — Хаджиме-е…  — Прости, Тоору, — пальцы судорожно коснулись мягких каштановых волос. — Пожалуйста, прости меня. Ойкава сдержал громкий всхлип.