Покалеченные

Что-то будто надломилось в Кае. Воздвигнутая между ней и окружающими стена в одночасье начала кирпичик за кирпичиком разрушаться. Не по отношению ко всем — лишь по отношению к долбанному Билли. Билли, который, несмотря на голос разума, вдруг перестал быть чужаком. Билли с его грёбанной мальчишеской улыбкой и взглядом, прожигающим насквозь до пугающей Каю до чёртиков теплоты, предательски растекающейся по всему организму при каждом взгляде мужчины, обращённом на неё. Кая знает: это неправильно и непременно плохо закончится, однако ни хера не может с собой поделать. Она абсолютно обнажена перед долбанным Билли Руссо. Обнажена до костей. И самое страшное: ни хера не хочется прикрывать эту долбанную наготу на грани абсолютной беззащитности. Никогда ни к кому не испытывавшая никаких романтических чувств Кая даже уверена: всё должно быть именно так. Так и никак иначе. Пусть Билли, наверное, и не услышит каких-либо банальных до тошноты признаний. Пусть просто ощущает кожей, что Кая буквально вся пропитана им. Пропитана до самого основания. Будто нырнула в него и так и не смогла вовремя вынырнуть. Вынырнуть так, чтобы без грёбанных последствий. Хочется касаться его постоянно. Шутливо ерошить густые волосы. Зарываться в них носом. Обнимать за талию со спины. Оставлять вороватые поцелуи на щеках, висках или аккурат промеж лопаток. Безумно хочется быть с ним. Да и просто хочется быть. Впервые в долбанной жизни. И ведь ничего не предвещало такого развития событий. Тем более, настолько быстрого развития. Вот она в очередной раз говорит Билли о том, что ничего не получится, а вот уже, проснувшись в его кровати и глядя на спящего рядом мужчину, осознаёт: если быть честной с самой собой, страшно хочется, чтобы всё-таки, вопреки всем доводам разума и закону подлости, получилось. Кая не может сказать точно, когда начались перемены. Может, тогда — на ночном шоссе, когда мужчина с глазами, как у Смерти, неожиданно оказался спасением? Спасением, которое затем трусливо не огородилось от Каи стенами интерната, не особо нужными маленькой девочке деньгами и ворохом деловых бумаг. Спасением, которое осталось с ней рядом. Которое крепко обнимало и, укутав в одеяло, убаюкивало после очередного ночного кошмара. Если бы не тот случай, была бы она до сих пор с Руссо? Возможно. Но совершенно точно не влюбилась бы в него, как кошка. Так, чтобы каждый раз рядом с ним мурлыкать от удовольствия хотелось. Так, чтобы каждый раз невольно тереться о Билли в поисках одобрения и ласки. Кая захлёбывается в своём открытии. Кажется, абсолютно новое для неё чувство полностью заполняет лёгкие. Так, что иногда трудно дышать. Так, что иногда очень хочется обхватить ладонями лицо Билли и освободиться. Выдохнуть ему в лицо эти долбанные, нелепые три слова «я тебя люблю». Однако что-то всё равно в самом конце останавливает Каю. Не позволяет ей произнести ни звука — лишь оставить на губах любовника нежный, практически невесомый поцелуй. Может, боязнь всё испортить тем, что не услышит в ответ желаемого. Может, странный, задумчивый взгляд Билли, который она порой ловит на себе. Нельзя его не заметить даже в очках со столь толстыми, розовыми линзами, которые девушка носит в последнее время. Он будто предрекает беду. Что-то непоправимое. Однако Кая вновь гонит от себя все дурацкие сомнения. Она счастлива здесь и сейчас. И оказывается, это так чертовски приятно — быть счастливой хотя бы во время этих украденных ими у всех тайных встреч. За этот месяц-полтора Кая фатально погрязла в грёбанном Билли Руссо. От этого жизнь не становится ни на капельку понятнее и легче. Ярче, насыщеннее — да, а вот легче — точно нет. Конечно, жизнь вне пределов его квартиры. Эти две параллельные жизни настолько разительно отличаются, что порой кажутся Кае чем-то нереальным. Будто она раз за разом через портал попадает из одной грёбанной альтернативной Вселенной в другую, а затем снова обратно. И нигде Кая не может остаться навсегда. По разным причинам. Не может. Долбанный Патрик по-прежнему где-то рядом. Отец по-прежнему давит, торопя с приготовлениями. Даже долбанная Джейн не забывает задалбливать заклятую подружку грёбанными телефонными звонками. И между всех этим хаосом, угрожающим вот-вот довести Каю до сумасшествия, тайные встречи с Руссо на двадцать первом этаже элитной высотки. Квартире, до сих пор кажущейся девушке, несмотря на все жаркие ночи, проведённые здесь, какой-то обезличенной — словно это один из номеров в дорогом отеле. Порой вообще складывается ощущение, что Билли вот-вот съедет отсюда. Съедет, оставив вместо адреса одну лишь Каю с её какой-то совершенно нелепой, щенячьей любовью. Но даже это чисто интуитивное ощущение ни хера не меняет. Может потому, что на самом деле Кая в глубине души надеется, что её любви в итоге хватит на них двоих. Потому и плевать пока на мысли и дальнейшие планы любовника. Главное, что чувствует она сама. Когда Билли при случайной встрече, нагло ухмыляясь, наблюдает за ней поверх чьего-то плеча. Когда Кая, полностью обнажённая, сидящая на любовнике верхом, ощущает его в себе на всю длину. Когда после мужчина с ленцой перебирает пальцами длинные, волнистые локоны. Когда, проводив до двери квартиры, Руссо оставляет влажный поцелуй на шее или острой ключице, проводит по ягодицам ладонью. Кае не стыдно за свои чувства. Кая упивается ими. Впервые в жизни не ощущает себя эмоциональным импотентом и бездушной тварью. Только вот, что будет, когда они с Патриком переедут в его фамильную резиденцию в другом штате? Как жить потом не просто рядом с нелюбимым мужчиной, а вдали от того, кого на самом деле любишь? В такие моменты Кая леденеет от страха. В такие моменты девушка вжимается в спящего рядом Билли всем телом в тщетной попытке проникнуть под кожу и обвиться всем своим существом вокруг его костей. Так, чтобы наверняка остаться с ним навсегда. Остаться в нём хотя бы крохотной частичкой. Одной блядской частичкой. Всего одной. Понимает ли сам Руссо, что одновременно сделал Каю и самым счастливым человеком, и самым несчастным? Порой девушке кажется, что да. Полностью осознаёт, и ему это даже нравится. Нравится то, что может повлиять на чужую жизнь. Что может стать в этой самой жизни главным. Жизненно-необходимым. Или это всего лишь ревность? Может, потому иногда и выдёргивает Каю из дома в далеко не самые подходящие для этого моменты. Может, потому и отправляет непристойные сообщения, прекрасно зная, что «тот другой» сейчас в городе и ужинает с невестой в ресторане. И Кая начинает пылать огнём, сгорать к херам от предвкушения следующей встречи с Билли. И ещё страшно сожалеть. Сожалеть о том, что из-за долбанного Патрика нельзя прямо сейчас оказаться в постели с совсем другим мужчиной. Ужасно, но она даже начинает вполне искренне ненавидеть жениха в такие моменты. Только вот о чувствах они с Билли никогда не говорят. Как и о прошлом. Как и о будущем. Будто существует лишь настоящее. Они на смятых простынях или сидящие за столиком какого-нибудь неприметного, ночного ресторанчика. Смеющиеся, флиртующие напропалую, почти безмятежные. Будто не существует мира вокруг. Будто он исчез, и лишь Кая и Билли наслаждаются друг другом на его тлеющих развалинах. Пока наслаждаются. Только вот сегодня всё почему-то не так. Билли напряжён и мрачен. Кажется, злится за что-то на лежащую рядом с ним девушку. Кае даже не по себе становится. Не страшно спросить мужчину о причине плохого настроения. Страшно — услышать ответ. — Патрик снова был в городе? — интересуется, поворачиваясь спиной и натягивая боксеры. Кая замирает. В этот раз она и вправду почему-то не сообщила Руссо о столь грандиозном событии. Во-первых, Билли в те дни был в какой-то командировке. Во-вторых, девушка инстинктивно немного побаивалась реакции любовника на очередной приезд Патрика после того, как в одну из встреч Руссо безапелляционно потребовал всегда снимать обручальное кольцо, когда они вместе. — Я не могу ему запретить сюда приезжать, — пытается отшутиться Деверо, хотя догадывается по мрачному настрою Билли, что попытка не увенчается особым успехом. — Он свободный человек и волен… — Да-да, — огрызается мужчина, не оборачиваясь. — Слышал, они с твоим отцом ездили на охоту в ваше загородное поместье. А останавливался, я так понимаю, у тебя? Кая закусывает губу. Тон разговора ей совершенно точно не нравится. — Билли, в чём дело? — спрашивает девушка осторожно. Пожимает плечами, надевая домашние штаны. — Да ни в чём особо. Просто мне почему-то лишь встречи на нейтральной или моей территории, а этому долбанному ублюдку — полное раздолье. — Билли, ну ты же понимаешь, что я не могу привести тебя домой, — пытается оправдаться Кая. — А в поместье? — спрашивает мужчина, пытливо глядя в глаза. — В поместье же, так понимаю, никого сейчас нет? Девушка кивает. Упоминание поместья от ужаса заставляет волосы шевелиться на затылке. Воспоминания из детства вновь становятся настолько осязаемыми, будто Кая просматривает их сейчас на видеозаписи. Её спальня, упавший на пол телохранитель и Смерть, застывшая в дверях. Кая вся покрывается липкой, противной испариной. — Я не езжу в поместье, — произносит девушка едва слышно. — Не была там с самого детства. — Не любишь охоту? — криво усмехается Билли. «Не люблю быть её жертвой», — чуть не срывается с уст, но вместо этого Деверо лишь отрицательно мотает головой. Может, всё же рассказать ему всю правду? — Ладно, проехали, — отмахивается мужчина, словно потерял всяческий интерес к происходящему. Выглядит отстранённым и холодным, просторная спальня же буквально пропитана теперь флюидами мрачной враждебности. — Разогреть ужин? Не зря же мы за ним через весь город тащились? Кая робко кивает. Глядя в спину удаляющемуся из спальни Билли, девушка закрывает лицо ладонями. Она пока не понимает, что так повлияло на Билли, однако в ней невольно начинают просыпаться лёгкие угрызения совести. С каждой минутой они разрастаются всё маштабнее, и, в конце концов, не выдержав напора, Кая обёртывается простынёй и устремляется за хозяином квартиры. Билли как раз ставит на стол вторую, наполненную маринованными овощами, кусками запеченного тунца и картофеля тарелку. Поздние ужины давно вошли у них в привычку. Иногда эти поздние ужины плавно переходят в очень ранние завтраки, однако не сегодня. Сегодня Деверо удалось ускользнуть от чрезмерного внимания отца чуть пораньше. Сейчас нет и полуночи, посему, можно сказать, в этот раз у них всё, как у нормальных людей. Ну, почти. Кая улыбается, наблюдая за действиями Билли. Кто бы мог подумать, что ему нравится заботиться о других. Былые угрызения совести вгрызаются в сознание с удвоенной силой. Забравшись на стул, девушка игриво касается босой стопой бедра хозяина квартиры. Мужчина хоть и вскидывает бровь, но взгляд на Каю не поднимает. Страшно хочется, чтобы эта странная отчуждённость между ними наконец рассеялась без следа. Хочется настолько, что Кая и сама не замечает, как уже заискивающе тянет: — Ну хорошо. Если тебе это прямо так важно, то можем съездить туда на выходных.

***

Билли в абсолютном дерьме. Долбаный Роулинс бесцеремонно, нахраписто подгоняет. Словно Руссо и сам не знает, что сроки поджимают. Жирно намекает каждый раз, что не любит бесполезных людей, а ценит лишь тех, кто быстро и качественно даёт результат. А он, Билли, очевидно занят всем, чем угодно, кроме своего прямого задания. Ну так есть совсем другие люди. С совсем другими методами работы. Руссо мрачно скалится каждый раз: что же тогда ему не было позволено работать этими самыми, другими методами? Более ему привычными, между прочим. Грёбанный тендер, будь он неладен. Грёбанный тендер, который Роулинсу нужно выиграть любой ценой. Любой, за исключением прямого конфликта с Джеком Деверо. Джеком Деверо, который вовсе не так прост. Который и сам может сожрать к хуям любого, кто сунется на его территорию. Таких, как Джек, нельзя устранить, как других неугодных. С такими принято играть в совсем другие игры. И, твою мать, Билли совершенно не нравится подобный расклад. Он привык к действиям. Привык к крови на своих руках. К запаху пороха, рассеянному по воздуху. Руссо привык убивать. По своей ли прихоти или по чужой. По веской причине или же просто так. Он не чурается смерти. Не отмахивается от неё. Не испытывает к ней особого пиетета. Все смертны. Сегодня ты кого-нибудь, а завтра тебя. Конечно, лучше бы, чтобы и завтра в живых остался тоже Билли. И Билли стремится к этому. Стремится остаться в живых с самого детства. Он, можно так сказать, профессиональный выживальщик. А значит, по-прежнему будет тем, кто, а не тем, кого. И вчера. И сегодня. И завтра. Всегда. Если бы только Билли изначально дали карт-бланш на силовые методы… Но Роулинс сдрейфил. Роулинс всегда дрейфил подставляться сам. Так про каких тогда других людей с другими методами он ему, Билли, теперь упорно пиздит? В конце концов, план с Каей был изначально придуман вовсе не Руссо. Как там вечно заявляет грёбанный работодатель? Билли лишь орудие в его руках. Добыть для Роулинса документы не такая и простая задача, как они оба изначально предполагали. Роулинс обещал, что девчонка окажется, если не недееспособной, то стопроцентно не обладающей особым умом. Закрытый интернат, общая нелюдимость, казалось бы, жирно намекали: Джек по какой-то причине убрал дочь подальше от чужих глаз. Роулинс поставил на какой-то душевный недуг и полностью проебался. Билли понял это сразу же, как увидел спускающуюся по лестнице Каю. Да, она выделялась среди толпы гостей, однако было что-то в её пытливом, колком взгляде такое, от чего Руссо охватило мимолетное предчувствие грядущих проблем. Затем последовал случайный перепих в библиотеке, и Билли на краткий миг расслабился. Если девчонка не идиотка, но слаба на передок — будет даже проще добраться до бумаг. Проще и приятнее. Потому что бёдрами Кая работает дай Боже. В какие-то моменты даже такой умудрённый опытом мужчина, как Билли, охеревает с этой её способности. Охеревает настолько, что иногда даже жалеет о скором завершении столь тесного общения. Впрочем, подобные мысли быстро покидают голову Руссо. Не затем он столько всего прошёл в этой грёбанной жизни, чтобы залипнуть на какой-то там малолетке. Приоткрыв один глаз, Кая оценивает мелькающий за окном автомобиля пейзаж, а затем потирает ладонями плечи, словно страшно озябла. — Второй поворот направо, — направляет она чуть севшим после сна голосом. Билли молча кивает, чуть сбавив скорость и съезжая по шоссе вправо. — Особо не разгоняйся. Минут через десять автомобиль тормозит у высоких кованных ворот и будки охраны. Седовласый мужчина в тёмном костюме сразу узнаёт дочь хозяина, приветствует её вежливым кивком головы и без лишних вопросов нажимает заветную кнопку. Ворота с монотонным жужжанием начинают разъезжаться в стороны.

***

Кая в аду. Тошнота к горлу подкатывает, когда «Роллс-Ройс» останавливается напротив парадной двери белоснежного особняка. Страшно не то, что покинуть тёплый салон. Страшно пошевелиться. Ужас настолько сковывает её, что девушка не сразу замечает, как Билли, уже успевший оказаться на улице, открывает перед ней дверцу. С огромным трудом удаётся оторвать взгляд от окон одной из комнат, расположенной на втором этаже. Окон, похожих на пустые глазницы мертвеца. Окон, за которыми притаилась бывшая спальня Каи. Билли хотел увидеть место, где она росла. Всё, что угодно, но на второй этаж Кая ни за что в жизни не поднимется. Даже под угрозой смерти. Даже если потащат волоком. В какой-то момент начинает казаться, что воздух по-прежнему пропитан тошнотворным, сладковатым ароматом чужой крови. — Всё в порядке? — интересуется Билли, пристально глядя на безучастно смотрящую куда-то в пустоту спутницу. Кая кивает, неуверенно оглядываясь по сторонам. Заметив у декоративного пруда за своей спиной старую плакучую иву, печально склонившую ветви к самой воде, даже умудряется каким-то чудом натянуто улыбнуться. — Там раньше висели качели. Билли тоже кивает, хотя начало экскурсии его похоже абсолютно не вдохновляет. — Ты и вправду в порядке? Выглядишь, словно привидение увидела. Кая горько усмехается, пользуясь тем, что стоит к Руссо спиной. Знал бы он, насколько точно попал в цель. В этом долбанном месте полно призраков. Вполне реальных и страшно её пугающих. Призраков тех людей, которые умерли здесь. Кто-то потому, что пытался защитить. Кто-то потому, что пришёл убивать. Может, они даже похоронены где-то здесь, посреди акров идеально выстриженного газона или густого, хвойного леса. Тошнота моментально вновь подкатывает к горлу. Почему Кая прежде об этом не думала? И зачем вообще подумала сейчас? И главный вопрос: за каким собачим хером вообще вернулась в это гиблое место? Место, стойко ассоциирующееся у неё лишь с одним — со смертью. С её персональной Смертью. — Пойдём наконец, — настойчиво увлекает Каю в сторону дома Руссо. — На улице сегодня не так и тепло. Кая оборачивается. На мгновение девушке вновь кажется, что в глазах Билли мелькает что-то до боли знакомое. Что-то, что возникает в каждом её грёбанном ночном кошмаре с самого детства. Но вот Билли вновь смотрит на Каю, и его лицо расцветает от очаровательной, широкой улыбки. — Давай же, глупышка, — тянет мужчина нетерпеливо, касаясь рукой, затянутой в тугую, кожаную перчатку, щеки девушки. — Я привык к пескам Афганистана, но совершенно точно ненавижу холод. Кая окончательно отбрасывает прочь все тревожные мысли. Грёбанный дом с не менее грёбанными воспоминаниями очевидно сыграли сейчас злую шутку с её и без того воспалённым, бурным воображением. Определённо, стоит хотя бы попытаться расслабиться. Если не ради себя, то ради мужчины, сжимающего сейчас руку Каи. Сжимающего так уверенно, что внутри вновь начинает тёплой кляксой расползаться пугающая своим размахом и неожиданностью любовь к Билли. Она расползается и расползается по всему организму, пока в итоге полностью не вытесняет собой все сомнения и страхи Каи. Когда девушка толкает дверь особняка, она почти наверняка уверена: ничего страшного здесь уже никогда не случится.