Damn Birds

Кормление птиц никогда не было занятием, которым Хлоя Прайс заняла бы себя, но благодаря наблюдению за хихикающей и улыбающейся шатенкой, кормящей морских птиц, она могла бы принять участие, только в этот раз. Хлоя заканчивает застёгивать свою куртку и ругается, когда она не спасает её от дрожи. Чёрт, эта куртка стоила ей двадцати баксов, она должна быть с защитой от ветра, от холода, и, блять, даже от огня! Вот что выходит, если довериться Фрэнку, думает она, складывая руки и дуя на них. Она видела, как люди делали так в телевизоре. Или, может, в порнушке, детали значения не имеют. Может дело не столько в самой куртке, сколько в том факте, что она не привыкла к прохладному климату Сиэтла. Вот что выходит, если жить в дерьмовом городишке и по совместительству Аркадии Бэй. Она оглядывается, пытаясь приметить свою подругу Рэйчел. Аркадия Бэй по сравнению с этим городом кажется городком-призраком, а это, по идее, более тихие части мегаполиса. Все двигаются, всегда двигаются. И они все, и их разные виды. Это и освежает, и пьянит. …Но, к слову, тут пиздецки холодно. Хлоя бесцельно бродит по округе, пытаясь отделаться от холода и одновременно найти Рэйчел. Город невероятен. Она не знала, что здания могут быть настолько высоки. Она чувствует себя не в своей тарелке, но в своей стихии. Это странное чувство. Но, опять же, жизнь странная, так какого чёрта? Хлоя в процессе поджога сигареты, когда она слышит это. Хихиканье. Весёлый вид хихиканья. Тот вид, который слышишь от детей, которые видят завораживающий закат, или снегопад в первый раз. Милый вид хихиканья. Вид хихиканья, который заставляет её повернуться. Оу. Это она. Это не первый раз, когда Хлоя её видит, но это первый раз, когда она замечает её как индивида, а не как мелкую размытую точку из кучи размытых в толпе точек. Одного крохотного муравья, живущего в улье. (У муравьёв есть ульи? Она более чем уверена, что муравьи живут в ульях. Оу, погодите, нет. Это лишь пчёлы.) Всё, что Хлоя видит — бледную толстовку, кеды и блеклые шатенистые волосы. Это всё, что она видит, и, по правде говоря, вид не самый интересный. Что она слышит, с другой стороны, может быть самой интересной вещью, которую она слышала с тех пор, как прибыла в этот интересный город. И это вынуждает её смотреть, замечать, наблюдать, исследовать. Это очень милое наблюдение, если сказать её словами. Бледная тонкая толстовка, шатенистые волосы, и кеды. Не совсем достаточно для того, чтобы узнать что-либо об этом ком-то, кроме того факта, что чувства стиля у этой девушки не было от слова «совсем». И она кормит птиц. Этих жесть огромных, белых, уродливых птиц, язв на теле общества. Она кормит их батоном хлеба. С виду можно сказать, что ей весело. Иисусе, ей не холодно? Особенно с этой толстовкой и футболкой под ней. Нужно, типа, создать законы для установления типа одежды, которую люди должны носить, когда на улице минус сто градусов. Хлоя наблюдает, очарованная радостью. Это лишь кормление чёртовых птиц. Она, должно быть, ей ровесница — может, младше на год или два, максимум. Хлоя решает, что ей стоит подойти. Птицы вьются вокруг неё, будто она Диснеевская принцесса, и чем ближе Хлоя подходит, тем больше она осознаёт, что эти птицы огромны, а девушка, типа, до ужаса низкая. Примерно 165 сантиметров, что значит, что она буквально тролль в теле человека. Хлоя слышит лёгкий аромат клубники, исходящий от неё. Но точно сказать она не может. Здесь ветрено. — Йо, — говорит она. Девушка с изумлённым взглядом поворачивается к ней. И воу, у неё тут милые веснушки. Хлоя пытается улыбнуться и надеется, что её кожаная куртка, синие волосы и в остальном острый внешний вид не отпугнёт её так, как отпугивает более старших горожан и вид мамочек а-ля Карен «Я бы хотела поговорить с менеджером»*. Хлоя указывает на хлеб и усмехается. — Где ты его взяла? — девушка взглядом прослеживает траекторию точки, куда указала Хлоя, и моргает. — я, типа, тоже хочу покормить этих мелких гавнюков. Это довольно глупый вопрос. Хлеб можно взять где угодно. Чёрт, буквально в двух кварталах отсюда кучка кафе и ресторанов. Она бы без проблем могла взять там батон хлеба. Девушка пристально смотрит на неё, и Хлоя обнаруживает, что ей нравится то, как у неё вырывается лёгкое облачко пара, когда она выдыхает. Она ломает хлеб пополам, к удивлению Хлои, и протягивает ей вторую половину. — О-оу. Для меня? — рука Хлои зависает над хлебом, не желая вырывать его. Девушка кивает, и, с пиздецки милой улыбкой, шепчет мягкое «да», что Хлоя не может услышать из-за завываний ветра. — Эм, спасибо. Улыбка девушки такая милая, Хлоя сама улыбается шире, надеясь показать, что она и правда благодарна, и что вреда она не причинит. Хлоя неловко берёт хлеб и наблюдает за тем, как девушка дальше кормит птиц. Она выглядит как не в своей тарелке и не в своей стихии, спотыкаясь и покачиваясь. Иногда она кидает слишком далеко, иногда слишком близко. Это, к слову, ни капли её не смущает. Ни на секунду. Она смеётся, и она улыбается, и от этого Хлоя и сама улыбается и хочет смеяться. Хлоя не может вспомнить последний раз, когда она кормила птиц, но она никогда не помнила, что эти засранцы такие голодные холопы. Это уморительно, как напряжённо они на неё смотрят и хлопают крыльями каждый раз, когда она кидает кусок хлеба. — Голодные идиоты, — говорит она со смехом, качая головой. Она слышит девчачий писк и поворачивается, видя, что девчонка бежит к ней, за ней следом огромная стая птиц. На инстинкте, Хлоя ловит её за талию, и девушка вжимается в неё. Хлоя хочет сказать, что всё нормально, и что волноваться не о чем, но тут не всё нормально, поскольку все эти птицы-засранцы проносятся мимо неё, одна из них врезается ей в висок и скидывает шапку с её головы. Хлоя всё равно смеётся, потому что срань Господня, кормёжка птиц пиздецки жёсткая, и ей нужно чаще этим заниматься. Она даже не чувствует такого холода. — П-прости. Хлоя опускает взгляд и вспоминает, что она всё ещё обнимает эту девушку, и притом довольно крепко. Она отпускает её и надеется, что её смех кажется куда менее неловким и склоняется больше к лёгкому и беспечному. — Всё нормально, — говорит она, потому что в каком мире она бы не была бы в ладах с милой девушкой в своих руках? — так ты часто кормишь птиц? Это глупо, но Хлоя обнаруживает, что не против, когда девушка усмехается и поигрывает с прядкой своих шатенистых волос. Она щурится, когда улыбается, отмечает Хлоя, и она мягко прикусывает нижнюю губу. — Эм, не совсем. Я не кормила птиц с детства. Хотела бы Хлоя сказать, что она более чем уверена, что та всё ещё ребёнок, но она не хочет ей этого озвучивать. Вместо этого она говорит: — Я тоже. Девушка отступает в сторону, чтобы с любопытством во взгляде понаблюдать за птицами. И, пусть Хлоя не находит вид ссорящихся за хлеб как идиоты птиц интересными, она всё равно пялится. — Жаль, что я не принесла с собой камеру. Хлоя не поворачивается к ней. Она смотрит вперёд. — А? — Свою камеру, — говорит девчонка. — я, эм, я фотограф. Её голос ниже, чем Хлоя ожидала, она начинает только сейчас. И в её тоне есть лёгкая хрипотца. Она приятна слуху. Она напоминает её о горячем какао с зефирками и кучей сахара рядом с зажжённым камином в ночь снегопада. Очень приятно. — Оу, правда? — Да, — слышится шорох кед по асфальту. — что насчёт тебя? Небольшие прядки синих волос треплются от мягкого дуновения ветерка. — Про меня? — Да. Тебе нравится кормить птиц? Хлоя смеётся. — Вообще нет, — вот тогда она переводит на неё взгляд. Она не выглядит оскорблённой, лишь заинтересованной. — мне нравится смотреть, как они выбивают из тебя всё дерьмо. Всхрапывающий смех может быть, а может и не быть небольшой встряской вечера Хлои. — Они не выбивали из меня дерьмо, — ругательства ей не идут. Совсем не идут. Мягкость её голоса как будто цензурирует ругательства, складывается ощущение, будто она могла бы сказать «чёрт» вместо «дерьмо» и «блин» вместо «блять». — Да ла-а-адно, — фыркает Хлоя. — они были повсюду. — Это потому что я им нравилась. О, да, определённо. Хлоя в этом не сомневается. — Не. Они тебя ненавидели, чувиха. — Милости прошу не соглашаться. Девушка переминается с ноги на ногу и прикусывает щёки изнутри. Оживлённостью от неё так и веет. Хлое интересно, можно ли её считать одной из девушек-стесняшек. Это бы объяснило, почему она вдали от родителей, проводит время одна. Она разрывает зрительный контакт с Хлоей, и так она понимает, что теперь она должна брать инициативу в свои руки. Она протягивает свою ладонь. — Меня звать Прайс. Хлоя Прайс: известная панк-безобразница и хулиганка из маленького сельского ветхого городишки Аркадии. Это, как ей кажется, крутое представление. Хлоя начинает сомневаться в этой мысли, когда девушка смотрит на неё и хихикает. Чёрт. Она надо мной смеётся? Она не хочет оттянуться со мной? Это не удивительно. Девчонки из больших городов смотрят с высока на прожжённых ничтожных людей вроде неё. — Я бы пожала твою руку, но она вроде как занята… Это странный, вычурный способ сказать «пошла нахуй, я откажусь»? Хлоя всё равно опускает взгляд на руку и осознаёт корень проблемы. Хлеб всё ещё у неё в руке. Хлоя подскакивает и протягивает пустую руку, шипя «блять» и надеясь, что девчонка всё равно будет считать её крутой, даже несмотря на этот постыдный конфуз. Хлоя со смехом пытается избавиться от румянца, налипшего на её щёки. — Упс-и. Позволь попробовать ещё раз, — Хлоя кланяется с всё ещё протянутой рукой, пряча вторую за спиной. Выглядишь как настоящий джентльмен, Прайс. — моё имя Прайс. Хлоя Прайс. Она чувствует себя юнцом, пытающимся подмазаться к княгине из Викторианской эры, или что-то такое. Улыбка милой незнакомки небольшая и приятная. — Макс. Никогда Максин. Без фамилии, да? Хотя, это её не смущает. Хлоя принимает короткий ответ. — Ну тогда, Макс «Никогда Максин», — она выпрямляется. — ты не против составить мне компанию и скормить остаток этого хлеба чёртовым птицам? — она машет небольшим, помятым куском хлеба для придания веса своим словам. — Нет. Нет, я не против. Хлоя решает отдать остаток своего хлеба Макс после двух бросков. Девушка с глуповатой ухмылкой благодарит её, пусть технически это её хлеб, поскольку Макс первой дала его ей. От птиц не исходит ни грамма занимательности, она идёт от Макс. Макс, и от того, как она пытается не запищать или взвизгнуть, когда птица подходит слишком близко. Макс, стоящая на мысочках тогда, когда хочет разбросать хлебные крошки. Хлоя не осознаёт того, как становится поздно, пока не чувствует, как темнеет и как холодеет ветер. Она натягивает шапку ниже и смотрит на Макс, которая, она знает, должно быть, мёрзнет. Она распахивает свою куртку, ругается, потому что чёрт, тут пиздецки холодно, она удивлена, как ещё не подхватила гипотермию, и надевает её на плечи Макс. Макс моргает и одаривает её скептичным взглядом. — Тебе не холодно? Я тут свои метафорические шары застуживаю. — Не. Безобразники не мёрзнут. — Ага, — Макс не говорит спасибо, но ей и не нужно. Её благодарной улыбки достаточно. Более чем достаточно вообще-то. Они гуляют по парку. Их разговоры лёгкие и поддразнивающие. Хлоя рассказывает о своём городе и о том, насколько там всё крошечное по сравнению с этим мегаполисом. — Оу, — говорит Макс. — так ты путешествуешь? Хлоя уныло улыбается. — Скорее работу прогуливаю. Макс спрашивает её про работу, и разговор погружается в рабочую тему, точнее в работу механиком. Хлоя знает, что Макс не понимает ничего из того, что она говорит, но умилительно наблюдать за тем, как она морщит нос, концентрируясь и пытаясь слушать. Хлоя, конечно же, предлагает подвезти её до дома, потому что пошли нахуй все те, кто говорят, что галантность мертва. Она не мертва — умрёт через её гниющий труп. Макс поначалу колеблется, но Хлоя упряма, потому она сдаётся. Она живёт в более пригородной части Сиэтла, и Хлоя пытается запомнить её адрес, несмотря на то, что она не из тех, кто запоминает подобную херню. Чёрт, иногда она забывает, где сама живёт. — Ой, твоя куртка! — говорит Макс на полпути к крыльцу своего дома. Она бежит к Хлое и по пути она уже сняла один рукав, когда Хлоя кладёт руку на её маленькое плечо, пальцами касаясь ключиц. — Оставь её, — Макс хмурится, и Хлоя пытается хитро ухмыльнуться, но не может угомонить трепета в животе и румянца на щеках. — если ты правда хочешь вернуть её мне, ты сможешь отдать её завтра, — уверенность Хлои рушится, и она кашляет. — если хочешь, я имею в виду. Типа, я не против если ты, типа, занята или что-то, но… И тогда Макс целует Хлою. Просто коротко чмокает в губы, держа их секунду, может две. Сильно влиять это не должно, особенно по сравнению с кучей поцелуев, которые Хлоя получала раньше, но воу. Ох, блин. Ох, чёрт. Ох, охренеть. Она только что поцеловала меня? Думает Хлоя, в то время как Макс улыбается ей, поправляет куртку, которая ей слишком велика, играя с её воротником, и бежит домой. Срань Господня, она меня поцеловала! И вот так Хлоя Прайс выбила себе свидание. Со временем одно свидание обратится в дюжины, и вскоре она обнаружит, что встречается с девушкой, притом необычно. Подростковая влюблённость, которая возникла у них друг к другу, превратится в нечто лучше, нечто более интимное, более стабильное, более чистое. Это будет любовь — самый честный её вид. Они съедутся через год или два, и благодаря этому сроднятся ещё сильнее. Хлоя сделает Макс сюрприз в виде кошки, а Макс удивит её, назвав кошку «Бонго» — в честь старого, мёртвого котика Хлои. Они сделают друг другу сюрприз, сделав предложение на месте, где они впервые познакомились, и они будут спорить насчёт того, кто чью фамилию возьмёт. Они никогда не прекратят чувствовать себя старыми друг рядом с другом, пусть даже они и так стареют вместе. И всё это благодаря чёртовым птицам.