deja vu // affetto

- сонхва~я, я вернулся, - сан входной дверью хлопает, снимая обувь и тяжело вздохнув, портфель оставляет на полочке. так и не получив ответ, он в спальню направляется, шум из ванной услышав. чхве на кровать опускается, звёздочкой раскинув руки и ноги, пиджак сняв ранее и на стул его откинув, как щелчок слышит. старший из ванной вышел: - это просто пиздец, а не день. я давно так не уставал, сонхва~я. парень и дальше жаловаться намерен, но лёгкий цокот его с мысли сбивает, прислушаться заставляет, на локтях подняться, чтобы источник звука найти. и вот тут сан пал смертью храбрых, собственной слюной подавившись. сначала взгляд его цепляется за ярко-красные туфельки на высоком каблуке, что тот самый стук издавали, парень в них ещё выше кажется. он вверх скользит, по округлым бёдрам, на которых следы свои хотелось оставить, бордовые бутоны от губ его, и вновь на красном цвете остановившись. чёртово красное кружево, оно на фоне бледной бархатной кожи огнем казалось, словно нежные ярко-красные лепестки роз украсили бедра его. взгляд вновь по телу скользит, по белоснежной рубашке самого чхве, за кожу плотного черного корсета цепляется, а шнуровку его сан хочет распустить ртом, зубами потянув за атласные ленты. он дальше по телу скользит, взглядом ласкает по острым ключицам и тонкой шее, и вновь за красный цепляется. на губах его личной королевы алая помада, сан уже видит как она оставляет следы на простынях и подушках, черт возьми, на нем самом. возбуждение понемногу проявляет заинтересованность, и чхве узел на галстуке ослабляет. - сонхва~я, это.. договорить ему мешает тонкий каблучок, что в опасной близости теперь с его возбуждением находится, сквозь брюки давление его чувствуется. чхве слюну сглатывает, на брюнета взгляд подняв. у того ухмылка на губах, бурлящий котел из самых низов ада в глазах, сан в нем купается, задыхается, пока жар по телу его разносится, а королева все на дно его тянет. сильнее обойкой маленькой давит, пока на руку галстук его наматывает, чтобы резко чужое лицо к своему притянуть. они лбами встречаются, бьются легонько, но это не страшно. нет. страшны лишь слова, что из уст старшего вырываются: - сегодня мы играем по моим правилам, милый. клянусь, красный будет смотреться на тебе просто прекрасно, - на ушко шепчет, языком с мочкой играя. - тебе понравится, дорогой. а пока сними всю одежду, будь добр. слабый толчок чхве пошатнуться заставляет, он ослушаться не смеет, лишь глазами за паком следит, пока пуговицы расстёгивает одну за другой, вещь откидывая. тот из шкафа что-то берёт, от чхве прячет и вновь к постели возвращается, пока сан к изголовью кровати отсаживается, скидывая плотные штаны вместе с бельём. старший глаза просит прикрыть, руки назад завести, пока простынями шуршит, сан его дыхание на коже чувствует. - доверься мне, - ласковый шепот на ушко, и горячий язык на мочке уха. сан перестает дышать, когда на шее тяжесть появляется небольшая, вниз тянется, шуршит, трётся о кожу его, что-то тонкое, но крепкое торс его обнимает плотно, петляет то тут, то там, про руки не забывает, и тут до чхве доходит. веревка. сонхва его связывает. и догадка эта заставляет тугому возбуждению внизу живота лишь сильнее разрастись. первый узел, второй, сан не видит, но чувствует кожей, как на груди его ромбы образуются, через них веревка клетку рёбер обхватывает, руки его плотно скрепив за спиной. тихий приказ, и он глаза распахивает, в догадке убеждается, красными нитями на теле своем любуясь, пока сонхва на бедра его усаживается. он пахнет вином, что пригубил для храбрости, пахнет клубникой, как и его гель для душа, и самим саном пахнет, его парфюмом, его запахом. и это так прекрасно и восхитительно, что помимо сильного возбуждения внутри него пресловутые бабочки порхают, крыльями ребра его щекоча. они в глаза друг другу смотрят, но в одних демоны сегодня сильнее, они заправляют сегодняшним балом. поцелуй яростный, жадный, с борьбой языков и укусами, пока сонхва сильнее к младшему прижимается, на бедрах его ерзая, по возбуждению чужому проезжаясь. что-то острое в щиколотку чхве упирается, он поцелуй разрывает, на ноги свои смотря. сонхва так и не снял каблуки. боже, чхве чувствует, как возгорает где-то внутри него пожар, обжигая нервные окончания, заставляя глаза прикрыть под своей силой. тонкие пальчики ласково по телу его пробегают, верёвку цепляя у бусины соска, отпуская и давя, небольшую боль даря, и тоже проделывая со второй. - сегодня ты подчиняешься мне, дорогой. отпусти себя и позволь мне позаботиться о тебе. слабый укус в основании шеи сана к реальности возвращает, он голову к изголовью откидывает, пока укусы выше поднимаются, с поцелуями мешаясь на коже его. - вообще-то, это я хотел тебя пометить, хва~я, - негодование в голосе столь отчётливо, что вызывает смешок у обоих. вот только сан этим смешком давится, когда сонхва от горячо любимого тела отстраняется, и спиной к чхве повернувшись, отползает немного, открывая вид на кружево, что плотно к ягодицам его прилегает. чхве гулко сглатывает, глазами дыры на кружеве оставляя, пока сонхва к нему вновь повернувшись, на колени сел, так невинно и нежно, вот только на алых губах усмешка играла. ладони его медленно по телу вверх скользят, сминая полы рубашки, вновь кружевом обжигая взгляд, изгибы обводя, к белоснежной шее с бьющейся венкой, к подобным бутону алой розы губам, помаду размазывая ещё больше по щекам и подбородку. сонхва его дразнит, мучает, ладонью лаская собственные соски и розоватую головку сквозь тонкую ткань, но в прищуренных глазах его сан видит ад. пак знает, как помешан чхве на своей власти, как упивается контролем над ним, но сегодня, сегодня хва будет командовать балом, ласкать, любить, но не давать к себе притронуться. это настоящая пытка. пак медлит, указательным пальчиком водя у кромки белья, ногтем царапая вышивку на тоненьком материале, и вдруг оттягивает её, освобождая собственное возбуждение из-под плена. чуть розовая головка по белью мажет, оставляя белесые следы на нем, пока второй ладонью хва накрывает ствол сквозь немного колючую ткань. а сан горит, сгорает изнутри, пеплом опадая на простыни, словно лесной пожар под палящим жаром вспыхивая лишь сильнее, вот только жар этот исходит от его королевы, что сегодня взяла на себя роль искусительницы. а та все продолжает, неспешно, одну за одной, выпускает агатовые пуговицы из плена маленьких петель, и раньше цвет этот казался чхве изюминкой на белоснежной ткани, но сейчас, это цвет бездны, в которую он рухнет сегодня. на черной коже он останавливается на мгновение, словно забыл о том, что так плотно охватывает его тонкую талию. с лентами играется, пальцы пропуская через бант, глаза прикрыв в задумчивости. и вдруг ухмылка на лице его распускает алый бутон. - развяжи сам, санни. чхве, до этого на изголовье спиной откинувшись, вперёд дёргается, в предвкушении пальцами дёргая ряд верёвок на спине, глазами сверкая не хуже ярких звёзд на ночном покрывале. сонхва приходится постараться, чтобы к лицу его приблизиться, колени расставив по бокам от крепких бёдер, о стену опираясь ладонями, каблучками цепляя и рвя простыни. но, черт возьми, какое ему сейчас дело до простыней, когда его любимый демон, языком подхватывая край ленты, зубами тянет, бант распуская за секунды. но отстраняться тот не намерен и впредь, кончиком языка в петли проникая, чтобы потянув, шнуровку на тоненькой талии ослабить. и никакой жар не сравнится с огнем, пламенем, что охватило их постель прямо сейчас. сан слышит как потрескивает дерево под его силой, как вспыхивают простыни, белоснежный пух видит, заполнивший пространство их спальни. пак жмурится, ладони сжимая в кулаки, лишь бы пожар этот потух, что уже на внутренности его перешёл, к краю подводя вот так бесстыдно. не в силах терпеть лаву по венам, сонхва несчастный корсет на пол откидывает единым движением, и на бедра чхве опускается, возбуждением собственным встречаясь с чужим. они стонут в унисон, голову запрокинув от волны возбуждения, накрывшей их, навстречу друг другу двигаясь, оголёнными нервами по кружеву, в поцелуе сплетаясь, обжигая губы. чхве пальцами цепляется за подушки, чуть сильнее сожмет, и ткань треснет под их силой, пока сонхва вплетает свои в чужие жестковатые от покраски вихры, у корней сжимая, кожу легонько царапая ногтями. - сними. прошу тебя, сними эту чёртову рубашку на пару с бельём. я хочу чувствовать тебя, хва. и сонхва слушается, поводья колесницы чуть ослабевая под напором тихих просьб и молитвы в глазах напротив. рубашка летит на пол, угловатые плечи открыв перед взором визави, однако кружево снимать он пока не намерен. - как насчёт игры, милый? пока ты в моей власти, я не могу не отыграться, - с каждой его ухмылкой с алого бутона падает по одному бархатному листу, как и смазывается помада с тонких губ на щёки. - проверим твою выдержку, дорогой. если продержишься до конца, так уже и быть, я развяжу тебя и позволю сделать с собой все, что захочешь. чхве сглатывает глухо, адамово яблоко скачет под тонкой кожей, когда, вновь на изголовье откинувшись, он наблюдает, как черная макушка склоняется к его возбуждению. красная помада по пути следы на теле его оставляет, сначала окрашивая бусины сосков, веревки пальчиком отодвинув, взгляд притягивает, когда эти самые красные губы вокруг его возбуждения находятся, заставляют голову откинуть и имя их владельца выстанывать. а дальше будет игра в дразнилки, любимая у сана, но сегодня её бессовестно украл хва. старший языком первые жемчужные капли собирает, после дуя на влажную кожу, холод пуская по оголённым нервам, вскрикнуть заставляя от вспышки наслаждения. он лижет и дует, берет понемногу, за щеку заводя и зубами легонько касаясь, мешая боль и наслаждение, берет до конца и выпускает, берет вновь и сглатывает, дрожь пуская по телу, а связанные руки не дают его отстранить, молитвы и просьбы проходят мимо его ушей, он от них отмахивается, головы не поднимая. он должен довести сана до исступления, до каши в голове, и заплетающегося языка, а потому лишь усиливает напор, темп меняя постоянно, зубами цепляя крайнюю плоть, и чхве взрывается, оглушительно, как шарик лопается под остриём иглы. кричит имя на выдохе, считая белоснежные снежинки под закрытыми веками. а пак радуется, тыльной стороной ладони стирая потёки с подбородка, помаду размазывая безбожно, и морщится от горечи на языке. он выиграл. - что ж, раз уж ты продержаться не смог, то продолжим мы и дальше по моим правилам. спустись немного пониже, - он подушки подкладывает под руки и голову младшего. - вот так. - клянусь, сонхва. как только ты меня развяжешь - пощады не жди. я сыграю тобой так, что ты не встанешь завтра, понял? - ну-ну, не надо пускать в меня молнии, побереги их до следующего раунда, - пак с кровати поднимается, вновь отходя к шкафу. возвращается он с шелковой лентой в руках, та широкая плотная. "на глаза" - понимает чхве. внутри него зверь рычит, когтями царапая железные прутья клетки, но ничего, ничего, он ещё отомстит. а пока сан послушно прикрывает глаза, нежность ткани чувствуя. а дальше он теряется, тонет в пучине, водой захлёбывается, пока огонь скачет в груди его. сан не видит, но до ушей его доносится цокот каблуков и шорох простыней. видимо сонхва, наконец-то, снял с себя все лишнее. прохладные пальцы на обжигающем возбуждении кажутся ударом тока, на кровати его бренное тело подкидывая, пока пытка эта продолжается, мучая бедное сердце. он чувствует, как прогибается матрас под тяжестью чужого тела у его бедер, чувствует кожей кожу бархатную, а после... после сан пропадает для внешнего мира, он затерялся где-то в пустыне, нежился под солнечными лучами на бархате лепестков роз, пока морская пучина его на дно свое затягивала, к старым затонувшим кораблям. сквозь вату в ушах он слышит стоны, высокие, звонкие, те, что он так обожает слушать ночами, и перед глазами его всплывает образ любимого, чхве видит, как покрываются испариной выбритые виски, как проворный язычок по губам алым скользит, чувствует ноготочки на коже своей, как они бусины сосков царапают, и сжимают. он не знает, сколько длится это сумасшествие, не знает и сонхва. движения его резки, он приподнимается и опускается резко, сразу до упора, они кожей встречаются, и белесые потёки каплями опадают по пресс чхве. они подходят к краю вместе: сонхва пачкает грудь и подбородок сана, тот пачкает его внутри, но это неважно, пока губы их встречаются в нежном поцелуе. сонхва и не думает слезать, пока снимает влажную от пота повязку с любимых глаз, не слезает и тогда, когда распутывает веревки на сильном теле, растирая покрасневшие запястья и полосы на рёбрах. - я люблю тебя, санни, - ладони его нежно оглаживает точёные скулы, а признание горит не только на губах, но и в глубине глаз его. - я люблю тебя, сонхва, - лёгкий поцелуй настиг узкие кисти у лица. - но теперь пришла моя очередь играть. и в следующее мгновение они местами меняются, чхве руки старшего вжимает в матрас, проникая невозможно глубоко, под стон, смешанный со звонким смехом.