«По-дружески»

      — Эй, Эдди.       Эдди оборачивается показательно неторопливо, будто в замедленной съемке. Да-а, это настолько неестественно спокойно, что Бак заранее предугадывает его будущие слова. Что-то в духе "о нет, этого не должно было произойти снова". Или "о нет, давай сделаем вид, что мы не хохотали, нажравшись травки на той свадьбе, попутно стараясь оказать помощь новобрачным".       "Я не сказал ничего провокационного, Бак".       Ну конечно-конечно.       — Ты помнишь, о чем говорил?       Лицо Эдди искажается гневно-плаксивой гримасой, и он ведет рукой в воздухе, словно раздумывает над ответом. Бак с наслаждением замечает, как нервно дергается щека, как настоящие эмоции вихрем проносятся в глазах. Эдди явно чувствует себя неловко, в таком виде он вообще похож на обиженного жизнью мопса, но затянувшееся молчание привлекает окружающих.       И ситуация миг от мига становится только курьезнее.       Наверное, ему должно стать стыдно, но не сегодня.       Эдди утыкается взглядом в пол, пожимает плечами. Бак думает, это мило. Бак думает, что немножечко трикстер, но это вполне заслуженно — особенно учитывая, сколько они плясали друг вокруг друга с бубнами и как жалко смотрелись в процессе.       Бак думает: если Эдди даст заднюю, это, без смеха, разобьет ему сердце.       — Бак... — предупреждающе говорит Эдди, под кожей играют желваки.       Бак отводит глаза, растирает ладони. Со стороны это выглядит как обычные посиделки между вызовами, но в них нет уюта, свойственного этому месту и команде. В части витает напряжение: оно забилось в каждом уголке, выглядывает из снаряжения, облепляет лестницу и перила. Бак прикусывает себя за губу: напряжение бьет по голове и нервам, но он обязан грамотно подобрать слова.       Не упустить единственный шанс.       Спойлер: он выбирает худший вариант из возможных.       — "О, Эван, ты вообще видел свои руки? Твои бицепсы как маленькие сердечки — они вечно стучат, работают, их так хорошо видно под футболкой, за них так хочется подержаться", — Эдди с каждым словом опускает голову все ниже, позади них раздаются шепотки, и Баку кажется, что собственный срывающийся голос — ужасный козырь, но он уже сел на конька, и эта фраза правда выбила его из колеи несколько часов назад, он абсолютно не может это игнорировать. — Серьезно, мужик?       Эдди каменеет. Бак видит это по проступившим жилам, по выступающей челюсти.       Он тогда многого наговорил в машине, пока они мчались с другого конца города в часть с целью получить нагоняй от Бобби и больше никогда не брать странные бесплатные пирожки от слишком улыбчивой ведущей. Он тогда многого наговорил: про волосы Бака, про улыбку Бака, про родимое пятнышко и про маленькую родинку между ребер справа. Это было слегка неожиданно, и волнующе, и пугающе, и возбуждающе (это про родинку). Бак, принявший меньшую порцию, почти забыл как дышать.       Ох, это было слегка похоже на кинк, но, если так, Эдди простительно.       Потому что это Эдди. Эдди, который прижимался к нему, льнул к нему, ластился под рукой. Бак смотрел во все глаза, собираясь запомнить происходящее до последней детали, и плевать даже на вылупившуюся Хен, на заикающегося от смеха Чимни. Тогда был только Эдди, и он нес невероятную, несвязную, восхитительную, разоблачительную чушь.       И Бак был ему благодарен.       Черт возьми, Бак был так ему благодарен.       А вот сейчас Эдди стоит здесь и каменеет под его пристальным взглядом. То ли готовится бежать, то ли бить. Зная Эдди, скорее второе.       Бак примирительно поднимает ладони. Улыбается — настолько безобидно и безоружно, насколько только умеет.       — Моим бицепсам никогда не давали таких комплиментов, — он выговаривает предложение по словам, растягивая гласные. Эдди чуть светлеет.       Эдди бросает быстрый взгляд из-под длинных загнутых ресниц, и это, блять, настолько н-е-ч-и-т-а-е-м-о и в то же время о-ч-е-в-и-д-н-о, что Баку хочется настучать себе по голове, что не догадался раньше.       Так что он делает шаг.       И немного молится про себя.       — Конечно, это все действие дури, оно уже прошло... Но я подумал, может... может ты все еще хочешь за них подержаться? — Эдди сглатывает, крупно вздрагивает, но его взгляд продолжает подниматься вверх, от ботинок Бака к лицу. Это можно расценивать как победу?. — Я бы тоже, знаешь, предпочел подержаться за тебя...       Хен, свесившись через перила, без стеснения кричит, что это отвратительный, просто отвратительный подкат, и Бак, в принципе, с ней согласен. Он умеет флиртовать более ювелирно, но сегодня не до этого.       Но сегодня даже самая паршивая зацепка работает.       Б-и-н-г-о.       Эдди краснеет. Румянец очаровательно расползается по шее, залегает за ушами, прослеживает линию роста волос. Эдди краснеет — так ярко, так насыщенно и густо, что это очевидный сигнал.       Бак улыбается шире. Протягивает ему раскрытую ладонь.       — Значит, я могу?       Минуту — тишина. Гремящая, разрывная.       А потом Эдди закатывает глаза. Побежденно стонет, прикрывая лицо рукой. И говорит:       — Это очень стыдно. Подумать только, какая-то чертова дурь... — и Бак мог бы его понять, мог бы посочувствовать, если бы не был так счастлив в этот момент.       — Эдди, — он старается говорить мягко, но твердо, хотя в висках бесперебойно стучит, ничего не услышать, — скажи мне. Значит, да?       Эдди трет пальцем висок. Вновь потерянно пожимает плечами.       И вкладывает свою ладонь в его.       — Вот и отлично, — шепчет Бак, а внутри все дрожит и обрывается от восторга. — Ты не пожалеешь, мужик, я клянусь. Мои бицепсы на ощупь куда круче, чем со стороны, уж можешь поверить, в смысле проверить...       Хен с второго этажа нарочито громко просит его заткнуться и увести уже Эдди подальше с общих глаз.       И вот же черт.       Звучит как отличный план.