Чимину нравится

Чимину очень нравятся маленькие круглые пяточки Юнги, он бы смотрел на них вечность, а трогал ещё дольше, но, когда они ночью выглядывают из-под одеяла, он всегда накрывает их плотнее, чтоб, не дай боже, Юнги не замёрз. Чимин пальцами по ним любит водить, а омега всегда трясется в приступе смеха, смаргивая слезы веселья с длинных ресниц. Чимин влюблён в щеки Юнги, в то, как забавно они надуваются, когда омега обижается, недовольный чем-то. Чимин влюблён в возможность постоянно целовать их без зазрения совести, потому что тёплая мягкость на губах ощущается правильно. Альфа сходит с ума, когда омега подставляет усеянную рыжими веснушками кожу трепетным касаниям. Чимин обожает маленькую точку родинки, притаившуюся на кончике носа, и еще одну, украшающую щеку. Юнги всегда их замазывает плотным тоном, а альфа, ругаясь в шутку, стирает косметику мягкой салфеткой, когда они обедают в кафе, недалеко от дома находящемся, а омега тоже злится забавно, отправляя в рот очередной кусочек черничного, мягкого, как пух, кекса. Чимин восхищается мягкими ресницами Юнги. Они у него темные, светлеющие к пушистым концам и изогнутые красиво, когда их покрывает черная, густая тушь, обычно размазывающаяся по коже, когда омега улыбается много или смеется так, что слезы застилают глаза. Юнги плачет редко, но и это он делает красиво: светлая кожа, украшенная проступающими сквозь эпителий голубоватыми, так аристократично, сосудами, набирает румянец, глаза карие янтарем наливаются, а брови сходятся у переносицы, образуя морщинки, которые Чимин губами разглаживает. Чимину нравится, когда Юнги капризничает, а его маленькие розовые губы поджимаются. Чимину вообще нравятся губы Юнги и то, что они умеют: сладко говорить и не менее сладко сосать. Чимину нравятся бедра Юнги, их изящные округлости и тонкие изгибы, то, как омега эти бедра укладывает на широкие плечи, когда альфа перед глазами видит перекошенное удовольствием лицо. Чимину нравится задница Юнги, всегда мокрая, свободно принимающая пальцы и твёрдый член. Чимину нравится, как идеально она помещается в его ладонях, и то, как легко на ней расцветают пятна засосов, когда он зубами ласкает тонкую кожу, чтобы потом языком проникнуть внутрь, смочить розовые складочки входа, прочувствовать ртом вкус смазки сладкой и то, как сильно омега его желает, сжимаясь вокруг языка отчаянно. Чимину нравится, как омега закатывает глаза, стоит похвалить его, и удержаться не может, слова так и слетают с языка густыми рокочущими звуками: — Хороший, такой хороший для меня, — сипит Чимин, а его голос ломается. Омега под ним закусывает губу и стонет громко, протяжно так: — Еще! Чимин любит смотреть, как омега втягивает мягкий живот, наполняя горячим воздухом легкие, и под кожей видеть собственный член. В груди в такие моменты всегда зверем рычит желание войти еще глубже, сильнее, так, чтоб Юнги задыхался в стонах, а кровать скрипела нещадно и об стену билась. Чтоб в ответ соседи по кирпичной кладке с обратной стороны постучали и попросили трахаться тише. Но Чимину нравится, что Юнги громкий. Нравится не только чувствовать, но и слышать, как тот сходит с ума под ним, забывает свое имя и только альфу зовет, цепляясь острыми ногтями за плечи, раздирая в кровь смуглую кожу. Чимин шлет соседей, вгрызается в теплую шею, следы на ней оставляет и мокрые, полные любви и огня, поцелуи. — Еще раз сказать, какой мой малыш замечательный? — Чимин говорит, а изо рта, кажется, вот-вот пар повалит. Юнги перед ним горит, слюной давится и тихо, высоко скулит. Чимин хочет дышать запахом Юнги всю ближайшую вечность. Он может себе позволить, поэтому втягивает напитанный до отказа сладкими феромонами воздух, пока в грудине расцветает тугая, но приторная боль. Такая боль, которую ощущать приятно, сказочно почти. Омега источает пряный аромат выпечки и соленый, пота, стекающего по лицу, путающегося в волосах бисеринами крупных капель. — Да, да, прошу, — кричит Юнги, и на его ресницах собираются слезы удовольствия. — Нравится, когда я тебя хвалю? — Спрашивает он еще! — взгляд омеги темный, в нем пляшут черти, взявшись за руки, но до жадного ласковый, касающийся кожи альфы раскаленными иглами. — Тогда ты самый, блять, самый-самый, такой маленький и страшно узкий. — Юнги подмахивает бедрами, ножки кровати истошно стонут, а Чимин рычит утробно, — справляешься с моим членом безумно хорошо, прелестный. И, когда губы Чимина отпускают в воздух последнее слово, Юнги сжимается особенно сильно. На его грудь брызжет белесая жидкость, а Чимин, разрывая губу зубами, чувствуя во рту кислый и терпкий вкус крови, изливается тоже, наполняет омегу семенем так, что оно вытекает на светлые ткани постельного белья. Юнги кончает всегда мило и коротко, и Чимину это тоже нравится. — За что ты полюбил меня? — спрашивает Юнги после, когда они, еще горячие и мокрые, покрытые соленым потом, лежат на грязных, заляпанных спермой и смазкой простынях. За стеной у соседей громкими ударами битов кричит музыка. Мстят, заразы. А Чимин, перебирающий в голове все «нравится», теряется. — Я не знаю, — отвечает альфа и видит, как Юнги хмурится, отворачивает от него до этого подставленное поцелуям лицо. — Ну, эй! Не надо обижаться, но я, правда, понятия не имею. Как я могу выбрать что-то конкретное, когда ты буквально идеальный. Юнги смотрит долго, а потом касается губами кончика чиминового носа, заставляя альфу нахмуриться. Шепчет тихо, обдавая кожу теплым дыханием: — Прямо идеальный? — Спрашивает он еще! — передразнивает омегу, вспоминая события за секунду до, теперь Юнги не целует, он кусается больно.