ежик в тумане

— Может мне остаться дома? — раздается обеспокоенный голос альфы, а рука машинально тянется поправить чужие мокрые пряди: лоб покрылся испариной. Первые три месяца беременности Чонгука проходили тяжело. После того, как он сообщил Тэхёну радостную новость, прислав фотографию сделанных тестов, Ким тут же сорвался с работы, отпросившись у Намджуна, своего друга и начальника, и поспешил домой — первые искренние эмоции хотелось разделить вместе с семьей. Чонгук, уже успевший рассказать все восьмикласснице Бай, грелся в ее теплых объятиях, пока не скрипнула входная дверь, а на пороге не появился взбудораженный альфа. Хватило только одного взгляда, чтобы понять — счастлив. Скинув куртку на пол, Тэхён на негнущихся ногах подошел к сидящему за столом Чонгуку, который неотрывно наблюдал за всеми его действиями, и с влагой на глазах принялся оставлять хаотичные поцелуи по всему лицу, обхватив то горячими ладонями и даже не стесняясь дочери, которая закатила глаза на все это проявление нежности. Хотя в глубине души она все же была рада, она любила обоих родителей, знала, чего те так долго ждали, оттого и расплывалась в ласковой улыбке. Бай не боялась, что ее заменят, что ей станут уделять меньше внимания просто потому, что она старше и уже выросла — это было не в принципах её отца и уж тем более Чонгука, которые день за днем не переставали доказывать ей, что она — самое настоящее сокровище в их жизни. Совсем скоро ожидалось прибавление. — Ты… правда? — неверяще спросил Тэхён, получив утвердительный кивок в ответ от омеги, который не переставал улыбаться все это время, подставляясь под ласку супруга. Ким встал меж разведенных колен и притянул Чонгука ближе к себе так, чтобы тот головой уткнулся ему в грудь, а сам оставил невесомый поцелуй на макушке, надолго задерживаясь губами и прикрыв глаза. Тихий выдох пронесся по комнате, но никто не обратил на это внимания. Омега упивался ароматом ночных фиалок, щекой потираясь о смятую рубашку, пока Тэхён водил руками по его спине, разгоняя мурашки по коже. Чонгук мягко отстранился, задирая голову, чтобы заглянуть в глаза мужа, и пальцами собрал соленые капли с щек. Тэхён плакал и не собирался этого скрывать. Все чувства накатили на него разом, и он позволил себе побыть слабым перед омегой хотя бы сейчас — с момента аварии прошло уже пять лет, и он зарекся хоть как-то огорчать или тревожить Чонгука, если это не было чем-то важным. Ким в своей жизни захлебывался слезами не так уж и часто. Возможно, в детстве, когда ранил коленку или не получал желаемую игрушку. С возрастом стало не до этого. Он плакал не потому, что был приверженцем альфьих стереотипов: просто проблемы были не те, из-за которых можно было дать волю эмоциям. Первый раз он осознанно рыдал, когда Джу, его милая омега, забеременела. Второй — когда оставила его одного вместе с новорожденным ребенком на руках. Третьим поводом для слез стало согласие Чонгука на свадьбу — и, черт возьми, это были самые яркие и безболезненные капли, оставшиеся на щеках, Тэхён просто сильно расчувствовался. Четвертый… лучше не вспоминать. У него на руке остался шрам из-за разбитого зеркала, у Чонгука — шрам в сознании. Из-за так и не вернувшейся памяти четыре года его жизни улетели в никуда, но совместными усилиями и желанием быть вместе Тэхён и Чонгук смогли построить что-то новое — более крепкое и долгое, нежели было до трагичных событий. Это не было чем-то простым. Они снова долго привыкали друг к другу, еще дольше омега мирился с ответственностью перед Бао — малышка замечала, что в его поведении что-то не так, и начинала думать, будто тот ее разлюбил. Детское сознание не было готово к тому, чтобы понять, что это такое — потерять память, поэтому Кимы решили так ничего ребенку не говорить: Чонгук из кожи вон лез, чтобы вести себя так, как обычно. Даже если он и не знал, как раньше обходился с Бао. Тэхён на него не давил, старался перенять внимание девочки на себя, но разве ей прикажешь? Она была привязана к Чонгуку еще задолго до аварии. Было тяжело, но они справились: и первые настороженные взгляды сменились последующими влюбленными. А в классе пятом Бай впервые назвала омегу папой, и с этого момента для них всех все изменилось. — Я уже позвонил Хосоку, — прошептал Чонгук, пальцами вытирая с лица Тэхёна слезы. — Он запишет меня к знакомому врачу на осмотр. Пойдешь со мной? — неуверенно предложил он, зная нелюбовь Кима к больницам, особенно после проблем с бесплодием, а потом и из-за аварии. — Ты еще спрашиваешь? — возмущенно произнес Тэ, перехватывая его руку и прикасаясь губами к костяшкам. — Я от тебя ни на шаг не отойду, ежик. Ты еще успеешь устать от меня, — улыбнулся он. — Никакой теперь свободы, — обреченно ответил Чонгук, тяжело вздыхая и даря ответную улыбку. — Ты-то хоть за меня, Бай? — школьница, следящая за кипящей на плите кастрюлей, повернулась на вопрос и рассмеялась. — Обещаю не приносить двоек со школы и не вертеть мальчиками, чтобы тебя не волновать, — проговорила она, получая насмешливый взгляд Чонгука и осуждающий Тэхёна — тот никак не мог привыкнуть к тому, что его дочь уже совсем выросла. — Какими ты там мальчиками собралась вертеть? — с напускной строгостью спросил альфа, увидев шкодливую ухмылку в ответ. — Теперь совершенно никакими, папуль, — непринужденно ответила она, в последний раз помешав ложкой в кастрюле, а затем выключила огонь. Пахло превосходно, у нее уже слюнки текли. — А можно мне назвать братика или сестренку? — Бай задала вопрос, с какой-то стеснительностью взглянув на родителей. Резкая смена настроения не понравилась Чонгуку, поэтому он поспешил ответить. — Конечно, можно, сокровище, — ласково протянул он. — Но мы еще совсем не знаем, кто у нас будет. — Я читала, что Джу может быть и женским, и мужским именем… — пробормотала школьница в нерешительности. Ей уже и не нравилась данная идея, потому что и Тэхён, и Чонгук могли быть против такого выбора имени. Но ей правда хотелось, это было бы символично. — Ты хочешь назвать брата или сестру Джу? — недоуменно переспросил Ким, переводя взгляд на Чонгука. Окончательное решение оставалось за ним, так как это был важный шаг, и альфа не смел ему указывать в этом вопросе так же, как и потакать желаниям дочери. Хотя признавал, что Джу было… сильно. Чонгук на секунду задумался, но после кивнул. — Это красивое имя, — просто ответил он. — Мне нравится. А после время полетело с такой скоростью, что омега даже не заметил, что прошло уже два месяца с тех пор, как он узнал о беременности. Ему было тяжело — и это слово не может передать в полной мере то, что он испытывал. Скорее, невыносимо. Огромное количество страхов и опасений, как со стороны Тэхёна, так и с его собственной, поглотили их. Первичная радость сменилась вторичной тревогой. Все началось с первого посещения врача — уже тогда омеге сказали готовиться к тому, что беременность не будет проходить легко по ряду причин, первой из которых являлся его возраст. Тридцать три года — слишком поздно для первой беременности. Долгое бесплодие, которое лечилось всем, чем только возможно, последствия аварии и перенесенного посттравматического шока, которые вызвали проблемы с сердцем и нервной системой, а также тот факт, что он не женщина, которой априори было легче выносить ребенка в их мире — все это сыграло на состоянии его здоровья. Не улучшали ситуацию и постоянные переживания. На самом деле все было не так уж и плохо — родить здорового малыша без последствий для самого себя можно и при худшем раскладе, но и Чонгук, для которого беременность стала как благословением, так и огромным испытанием, и Тэхён, который переживал кошмар своей жизни во второй раз — воспоминания о Джу, его первой жене, никуда не делись, — не переставали волноваться. В доме царила напряженная атмосфера, и даже Бай старалась не лезть на рожон, понимая, как ее родителям было сложно. Сейчас же Чонгук переживает токсикоз, и это не совсем нормальное состояние, как принято считать. Тэхён сидит рядом с ним, хотя ему давно уже пора было выйти на работу — каким бы лояльным не был Намджун, не стоило злоупотреблять его добротой — и гладит омегу по волосам, вытирая капельки пота со лба. Рядом с кроватью стоит тазик, потому что у Чонгука не осталось сил даже для того, чтобы добежать до туалета самостоятельно. Его трясло, градусник показывал стабильные 37,5, кожа посерела и потрескалась вокруг губ. Выхватив мокрое полотенце, лежащее в миске с водой, альфа протирает разгоряченную кожу, чтобы хоть как-то снять жар. Тэхён переживает, даже более, он в откровенной панике, хотя омега продолжает уверять его в том, что все под контролем. — Давай вызовем скорую, ежик? — неуверенно спрашивает альфа. — Это не нормально, ты не ел уже несколько дней. — Еда стоит комом в горле, — слабо отвечает Чонгук, зарываясь лицом в одеяло из-за того, что было нереально холодно. — И вода обратно идет. Я больше не хочу рвать. — У тебя начнется обезвоживание, родной, — со всей нежностью в голосе произносит Тэхён, когда у самого в груди сердце не на месте из-за состояния своего супруга. А ведь это только начало. — Не поеду в больницу, — упрямо говорит омега, подставляясь под холодное прикосновение ладони, проводящей по лбу. — Чонгук, ты горишь, — перечит альфа, начиная раздражаться. — Подумай о малыше, ежик. Я знаю, что ты сильный и со всем справишься, мне ничего доказывать не надо, — продолжает он, накидывая на омегу второе одеяло. — А наш малыш может пострадать. Будь благоразумен, — Тэхён тяжело вздыхает, получив отрицательное мотание головой в ответ. Словно омега сам вмиг стал ребенком. Альфа до сих пор помнит, как проходила беременность у Джу, и его это до жути пугает — у Чонгука было гораздо хуже, а оттого и беспокойства это вызывало больше. Любой дурак знал, что даже легкое повышение температуры при беременности — это очень опасно, но омега продолжал сопротивляться фактам, и делал этим хуже не только себе и малышу, но и Тэхёну, который во второй раз мучился с преодолением собственных страхов. Он уже потерял жену из-за тяжелых родов и не собирался допустить повторения с Чонгуком: Тэхён бы просто не пережил это еще раз — остаться один на один с последним подарком, который оставил любимый человек перед своим уходом. — Иди на работу, Тэ, — осипшим голосом просит Чонгук, услышав вибрацию телефона альфы: тому явно звонил Намджун. — Тебя уже потеряли. Альфа обреченно вздыхает в ответ, сбрасывая звонок, после чего телефон начинает надрываться снова. — Давай так, — устало произносит он. — Мне нужно в офис заключить сделку, но через два часа я вернусь домой. Бай побудет рядом с тобой. И если тебе не станет лучше, то мне плевать будет на твои отказы, Чонгук. Это не шутки, ты понимаешь? Это не нормальный токсикоз, уж поверь, я знаю, о чем говорю, — сердится он, получая в ответ виноватый взгляд, направленный из-под полуприкрытых глаз. Альфа тут же смягчается, понимая, что ему нужно действовать осторожно. — Я просто волнуюсь за тебя, — он берет ослабевшую ладонь в руки, прижимаясь к запястью губами — там сильнее всего пахло ландышем, смешанным с пробивающимся запахом вишни. — Пойми меня тоже, ежик. Мне страшно. Чонгук отстраняет руку от прикосновения, чтобы провести ею по волосам Кима, заправляя пряди за ухо и открывая его взгляд. Затравленный и обеспокоенный — наполненный чистым ужасом и сомнениями. — Хорошо, — говорит Чонгук, наконец-то сдаваясь. — Я крикну Бай, если мне станет хуже. А пока буду ждать тебя. — Хорошо, — согласно шепчет Тэхён, оставляя невесомый поцелуй на влажном лбу. Кожа все еще была горячей. — Я туда и обратно. Чонгук кивает и закрывает глаза, проваливаясь в беспокойный сон, и отдаленно слышит, как Тэ перед своим уходом инструктирует Бао — та что-то тихо отвечает и подходит к оставшейся от неприкрытой двери щели, осматривая лежащего на постели омегу. Вид у того был нездоровым и слабым, и школьницу это в действительности напугало, но она пообещала отцу присмотреть за ним. Туда и обратно. И все равно это были потерянные часы.

ххх

С начала второго триместра Чонгуку стало лучше. Они еле стабилизировали ситуацию после нахождения в стационаре, куда омегу привезли на скорой — частая тошнота и температура не могли означать ничего хорошего, как бы Чонгук не сопротивлялся, оттого Тэхён принял решение сам, и уже спустя полчаса выслушивал наставления их лечащего врача: сложная диета, витамины, питьевой режим, лекарства — альфа записывал все под диктовку, пока его супруг спал в палате — был слишком слаб, чтобы поехать домой сразу же, и Ким настоял на том, чтобы его подержали в больнице подольше. После долгого токсикоза организм потерял слишком много питательных веществ, нарушился водно-солевой баланс, что еще сильнее повлияло на плохое состояние омеги, не говоря уже о том, что существовала угроза выкидыша. Совсем маленькая, но была. Тэхёну казалось, что он поседеет с такими новостями раньше времени, если не уже. Но все обошлось легким испугом. Слишком много было рисков и сложностей, и ему приходилось чуть ли не каждую секунду контролировать Чонгука, который буквально уставал от излишней заботы и опеки, думая, что сможет справиться со всем самостоятельно. Ким терпел все его истерики, крики, не поднимал и голоса, давая срываться на себе — тяжелый характер омеги говорил сам за себя — а после они садились и решали все, как взрослые люди. Тэхён втолковывал ему, что лучше делать, а что нет, и они приходили к какому-то компромиссу, после чего Чонгук всегда извинялся за то, какой он есть и каким стал: гормональный фон никто не отменял, и перестройка всего организма сказывалась и на психическом состоянии омеги. Это вызывало в Тэхёне еще больше негодования, но он всеми способами пытался доказать супругу, что это все тяжело, да, но свойственно жизни. И что они со всем справятся, как справлялись всегда — это было просто чудом, что Чонгук в принципе смог забеременеть. Теперь было только в их силах сохранить маленькую, крохотную малышку Джу — еще две недели назад они смогли узнать пол, и Тэхён был счастлив. Глаза искрились, и он не переставал благодарить омегу за все то, что тот для него сделал. Чонгук предпочитал отмалчиваться, прекрасно понимая, что подарил альфе счастье, но забрал в ответ гораздо больше: редкие морщины на лбу Кима и постоянно уставший взгляд кричали громче всего о том, что в свои сорок лет Тэхён крутился как белка в колесе, пытаясь поспеть за утраченной молодостью. Годы не пощадили и Чонгука, и рожать было страшнее, нежели он делал бы это в двадцать - двадцать пять лет. В тридцать три года здоровье и собственные силы были уже не теми. Уверенность подрывалась. Чонгук боялся, как маленький ребенок, заплутавший в темноте. Страхов было так много, что он не знал, за какой цепляться сильнее всего. Не справится с беременностью, с ее последствиями, не справится и с самими родами. Не подарит жизнь и здоровье малышке, пострадает сам. Не выдержит нагрузки. Разочарует Тэхёна. Разочаруется в себе сам. Потеряет красоту. Гладкую кожу, не обремененную тяжестью складок, растяжек и шрамов. Потеряет самого себя. Станет плохим папой. Потеряет Тэхёна. Все эти мысли доводили до панического состояния, и Чонгук честно пытался с ними бороться, чтобы не навредить себе и Джу внутри него. Тэхён был всегда рядом и помогал, и как бы Чонгук не противился его гиперопеке, не срывался и не контролировал себя, в душе он понимал — без альфы не было бы ничего. Без альфы он бы не пережил это время, лишился бы всего. Тэхён чудом перенимал часть боли и физической, и душевной на себя. Не спал тогда, когда не спал Чонгук, мучавшийся из-за постоянной тошноты и головной боли. Тратил бешеные деньги на продукты и витамины для омеги, еще больше спускал на врачей. Звонил по пять раз на день, узнавая о состоянии сидящего дома Чонгука, чтобы после, вернувшись с работы, вывести его на прогулку — свежий воздух был как никогда полезнее. Омега не понимал, за какие заслуги ему достался такой альфа, но испытывал щемящее чувство нежности по отношению к нему. И даже несмотря на все сложности, они будто бы переживали свой второй, нет, уже третий период безграничной влюбленности. Тэхён носил омегу на руках и в прямом, и в переносном смысле, каждый вечер тихим голосом благодаря за подаренное счастье. Бай была его сокровищем, малышка Джу — самым настоящим сюрпризом, который преподнес для него Чонгук и который они вдвоем всеми силами пытались сохранить — просто не могли не. Было тяжело, страшно, больно и невыносимо, но они ни на секунду не разочаровались, не перестали любить друг друга: Джу стала для них тем самым долгожданным, выстраданным комочком любви, которую они смогли пронести спустя долгие-долгие годы. И ее появление на свет они ждали с большим нетерпением. — Как ты себя чувствуешь? — любовно спрашивает Тэхён, подходя сзади и руками оглаживая талию омеги. Невесомый поцелуй на шее — и Чонгук уже масло. Он откидывает голову назад на плечо альфы, лицом утыкаясь в его волосы и оставляя такой же нежный поцелуй. Длинные пальцы сомкнулись в замок на слегка выпирающем животе омеги и повели вверх, чувственно проведя по шее и по метке, оставшейся от альфьих зубов в день свадьбы. Как давно это было, а ощущение, будто они вдвоем остались в медовом месяце. Тэхён цепляет подбородок, поворачивая голову омеги на себя, и приникает своими губами к чужим. Сладко, неторопливо. Щенячья нежность по отношению к Чонгуку топит его с головой, и он совершенно не понимает, как с этим справляться. Конечно же, понимает. — Отлично, — шепчет омега, потираясь носом о подставленную щеку и слегка его поморщив — легкая щетина покалывала кожу, но Чонгук обожал абсолютно все в своем муже. Губы об его губы, мимолетный мазок, прежде чем Тэхён повернет его лицом к себе и прижмется своим лбом к его, застывая так на несколько мгновений. И пусть весь мир подождет, пока они насладятся присутствием друг друга. Горячее дыхание опаляет кожу, и омега млеет от каждого прикосновения, рассыпаясь перед супругом и с каждым новым поцелуем собирая себя заново. Альфа манит к себе, зовет, а у Чонгука не то чтобы есть силы ему сопротивляться. Желания тоже. Руки Тэхёна пробираются под домашнюю рубашку, аккуратно оглаживая каждый омежий изгиб — слишком хрупкий, чтобы позволять себе большее. А Чонгук позволяет, вздрагивает от каждого касания. Ток бежит по коже, подгоняя за собой мурашки. Слишком сильно увязли друг в друге, эхом прожитых лет отдается каждое прикосновение, а они влюблены словно в первый месяц их отношений — уже шел даже не сотый. — Есть какие-то предложения на вечер? — почти мурчит омега, рукой проходясь по крепкой груди супруга, прежде чем ту перехватили и прижались губами к запястью — нравилось. Чонгук прикрывает глаза, наслаждаясь любовью, которой было пронизано каждое движение. — Бай у моих родителей, — в тон ему шепчет Тэхён, проведя носом по гладкой коже. — А вечер слишком хорош, чтобы тратить его впустую. Ким подхватывает на руки вскрикнувшего Чонгука и слабо смеется: каждый раз омега возмущается как в первый, задевая его плечи ладонями, чтобы удержать равновесие. А его просто разрывало на части от осознания того, что он может в любую секунду сжать супруга в своих объятиях — он никогда не замечал за собой повышенную тактильность, но к Чонгуку хотелось прикасаться постоянно, просто чтобы удостовериться в том, что он рядом и никуда не уйдет. Омега гладит руками растрепанные волосы, пока его муж, подхватив под коленками, несет его в спальню, аккуратно укладывая на постель и забираясь сверху. Оба запыхались, но кому до этого дело, когда любовь свербела под кожей, пытаясь найти выход. — А ты уверен, что мы не проведем вечер впустую? — задиристо спрашивает Чонгук, глупо улыбаясь на несильный щипок. Тэхён тут же прижимается губами к боку, за который ущипнул, в попытке извиниться за неосторожное прикосновение. Иногда он забывает, насколько хрупкое омежье тело — настолько же оно и сильное. Две неуловимые грани, которые альфе никак не понять. — Я бы столько всего мог сделать с тобой за такие слова, — выдыхает он прямо в губы, подобравшись ближе к лицу напротив. — Но, увы, у меня связаны руки, — ведет языком дорожку на шее, задерживаясь на месте метки. Чонгук тихо стонет. — Звучит как угроза, — жарко шепчет омега на ухо, впиваясь пальцами в крепкие плечи. — Это она и есть, — отвечает Тэхён, оставляя мокрый след на шее, из-за которого омегу буквально выгибает. Знает же, где у того слабые места, и активно этим пользуется. — Оставим ее на будущее. Альфа избавляет от одежды и себя, и Чонгука, прижимая его руки к кровати, чтобы не дать закрыться. Они долго и усиленно прорабатывают проблемы омеги, связанные с внешним видом, и Тэхён не устает повторять изо дня в день, как тот красив для него. Кожа может испортиться, постареть и ослабнуть, но разве значит ли это хоть что-то против любви, искрящейся в каждой нежной фразе? Горящий взгляд, направленный на него, кричит громче всего, и омега расслабляется, позволяя увязнуть в этом тянущем чувстве предвкушения и томительного ожидания, прежде чем Тэхён довел бы его до лучшего из всех состояний. Чонгук откидывается на подушки, но Тэ не дает ему этого сделать, подхватывая под спину и заставляя согнуться, сесть на кровати. Ладонь невесомо оглаживает позвонки. Омега заторможенно на него смотрит, не понимая, что от него хотят, пока Тэхён не опаляет кожу уха дыханием, прижимаясь настолько близко, насколько это вообще возможно. — Повернись, — говорит он. — Долго терзать не буду. Чонгук тихо выдыхает, но не думает сопротивляться. Сильная грудь альфы отдает теплом за спиной, пока большие ладони проводят по позвоночнику, разгоняя мурашки. Омега стоит на коленях, под живот подложена подушка, а он сам закусывает край одеяла, чтобы позорно не распасться под липкими прикосновениями, которыми одаривает его Тэхён. Пальцы оглаживают линию лопатки, наслаждаясь бархатом кожи, и млеет здесь не только Чонгук — Тэхён от этой красоты готов умереть и возродиться обратно, лишь бы омега под ним, в его жизни, в его сердце, в нем самом, всегда так чувственно отзывался на любое его движение. Их любовь никогда не была чем-то простым и закономерным — она выстрадана, пронесена и взрощена сквозь годы. Она преодолела все трудности и преграды, которые вставали на пути искренних и чистых чувств, а оттого и не имела цены. Бесценная любовь — это о них. Потому что они уже заплатили за все сполна и отдали даже больше, чем имели. Тэхён проникает внутрь напряженного тела, и омега тут же сжимается, понемногу начиная расслабляться под незатейливыми поглаживаниями мужа. Его губы издают короткий стон, а руки альфы мягко придерживают за живот — любит настолько сильно, насколько и боится. Пара слабо раскачивается на постели, пока альфа берет его сзади, и в какой-то момент Чонгук чувствует, что скоро упадет — ноги не держали совсем, поддавшись току, который своим наслаждением пронизывал каждую клеточку тела. — Тэ, — еле слышно выдыхает омега, но Тэхён понимает без слов, укладывая его на спину. Тихий стон раздается в ответ на новый толчок. Впереди их ждала долгая-долгая ночь. И тысячи таких же за ней.

ххх

Второй триместр также проходил нелегко. Не то чтобы Тэхён и Чонгук ожидали другого, но всеми силами боролись с беременностью и ее трудностями, даже не думая уступать и сдаваться. Казалось, вся жизнь теперь состояла из бесконечного контроля за тем, что Чонгук ест и как пьет. Гулять стало сложнее, но даже при выраженных отеках его общее состояние и самочувствие оставалось, на удивление, хорошим, а на диагностике, куда его в очередной раз потащил Тэхён, не обнаружилось никаких отклонений от норм. И пара облегченно выдохнула: страшно, но не смертельно. — Чонгук, буду говорить откровенно, — обращается врач к омеге, который сидел на кушетке, держа руку супруга в своей. Так было спокойнее переживать очередной осмотр и слушать вердикт, вынесенный будто самим палачом. — Ты рожаешь поздно, для первых родов это почти пороговое значение, ещё и узкий таз, — они давно уже были на «ты», чтобы комфортнее вести себя друг с другом, да и знакомый Хосока сделал для него и его малышки слишком многое. — Будет тяжело. Мы вовремя приостановили нарушения кровеносной системы, да и плод развивается отлично, согласно всем срокам, — пара облегченно выдыхает: для них самое главное, что с Джу было все в порядке, а с остальным они справятся. — Но никто не отменяет экстренных ситуаций, а ты уже на тридцатой неделе, пора задуматься и о возможных рисках родов. Я настоятельно рекомендую, чтобы ты согласился на кеса… — Нет, — прерывает Чонгук врача, даже не желая дослушать логичные доводы человека, который знал гораздо больше его самого. Не заставят. — Кесарево сечение, Чонгук, — врач кидает короткий взгляд на Тэхёна, который внимательно слушает его, и понимает, что он — главный рычаг воздействия на упрямого омегу. — Многие боятся хирургического вмешательства, да и реабилитация после него сложнее и дольше, чем при естественных родах, но… — Я уже сказал нет, — повторяет Чонгук, чувствуя усилившуюся хватку от руки супруга. Тэхён метает в него молнии глазами, и омега тушуется, не желая расстраивать альфу. Но он вправе и без его мнения распоряжаться своим телом. — Если ты боишься шрама, то это пустое, первичное заживление пройдет за три недели, а сам шов становится малозаметным в течение года, твоя кожа не испортится, — Чонгук устало качает головой в отрицании, но мысленно соглашается со словами врача. Он очень сильно боялся потерять свою красоту. Молодость бесследно проходит, а беременность — это огромный стресс для всего организма, и не всегда он с ним справляется. Пугали даже не возможные осложнения здоровья, а тот факт, что омега не сможет вернуть фигуру, восстановиться собственными силами, посещая спортзал и сидя на диетах. Если будет операция, то в лучшем случае он сможет приступить к тренировкам через шесть-восемь месяцев, можно считать, что полгода, а это был огромный срок для него — срок для собственной ненависти и презрения. Да и хотелось побыть красивым для Тэхёна: Чонгук был уверен в нем на сотню процентов, доверял даже больше, чем себе самому, но не мог объяснить даже в мыслях свое потайное желание выглядеть для альфы всегда желанным, а оттого и любимым. Кому захотелось бы расставаться со своей красотой? — Чонгук, если мы своевременно подготовимся к кесарево, то для тебя и ребенка будут самые минимальные последствия: ты переживешь все без боли, а для малыша снизится риск родовых травм, — продолжает настаивать на своем врач. — Я прошу тебя, подумай. Ради своего же блага. Я не могу насильно принудить тебя к этому, но случись что, и у меня не будет выбора. Я буду спасать вас обоих всеми возможными способами. На этих словах Тэхён вздрагивает, выходя из состояния оцепенения. Джу умерла после родов — не справилась с последствиями большой кровопотери. Бай выжила чудом, хотя могла и задохнуться. Альфа собирал себя по частям после этого, его хрупкая сказка разрушилась в мгновение: тогда, когда он совершенно этого не ожидал, беззаботно думая, что беременность — это когда потакаешь всем желаниям омеги и таскаешь безумные продукты по ночам просто потому, что малыш просит. Беременность сложнее. Опаснее. Невероятнее. Рожать не страшно — это нормальный физиологический процесс, и природа придумала все за людей. В их силах только облегчить это и сделать все правильно, в какой-то степени пойти против эволюции и естественного отбора. Тэхён шел напролом, таща Чонгука за собой. Он бы не позволил смерти забрать его радость жизни. И если врач говорит, что хирургия необходима, значит так тому и быть. Осталось доказать это Чонгуку. По личным причинам, которые не обсуждал даже со своим альфой, он упрямился и отказывался, даже не осознавая всю серьезность ситуации. Будто это может произойти с кем-то еще, но не с ним, — главное заблуждение любого человека: его такое никогда не заденет. Обойдет стороной. — Я буду рожать самостоятельно, — настойчиво произносит омега. — Я знаю, что такое кесарево. Я не хочу до двух месяцев даже не иметь возможности взять дочку на руки, потому что она тяжелая, не говоря уже о том, что мне придется долго восстанавливаться и буквально заново учиться ходить. — Ежик, ты драматизируешь, — вмешивается в разговор Тэхён, молчавший до этого момента. — Никто не отбирает у тебя возможность сидеть с дочерью, да и… — Не тебе за меня решать, — по слогам говорит Чонгук, начиная раздражаться, и вырывает руку из крепкой хватки, отворачивая голову в сторону. Ким проглатывает комок обиды и пытается еще раз. — Маленький мой, послушай… — Не хочу. — Ребенок ты или Джу? — Считайся с моими желаниями, — упрямо заявляет омега. Тэхён устало вздыхает, забираясь руками в волосы и портя укладку. Последние семь месяцев он только и делает, что считается с его желаниями, и Чонгук прекрасно об этом знает. Альфе нужно копать глубже, чтобы выяснить настоящую причину такого поведения Чонгука. Они буквально вырывали жизнь своей малышки руками, чтобы омега в последний момент отступил назад? Тэхён не позволит. Дело не в шраме и даже не в красоте, бога ради, альфа слишком сильно к нему привязан, чтобы обращать хоть какое-то внимание на изменения во внешности, особенно учитывая тот факт, чем они вызваны. Это было бы просто свинством — упрекать Чонгука за то, что тот как-то не так выглядит, когда они столько всего пережили и преодолели вместе. Он по-прежнему смотрит на омегу, как и десять лет назад — с щенячьей верностью и обожанием. И вряд ли это когда-нибудь изменится, потому что глаза — зеркало души, а глаза Тэхёна всегда направлены на Чонгука. Осложнения со здоровьем? Но если все сделать правильно и заранее, то их будет даже меньше, чем при естественных родах. Оставшийся рубец и понизившаяся вероятность забеременеть еще раз — не то, что должно пугать Чонгука, учитывая их возраст и тот факт, что у них будет два замечательных ребенка — малышки Бай и Джу. Что же еще? — Прости, что прошу о таком, — обращается Тэхён к врачу, — не мог бы ты оставить нас на пару минут? Хочу поговорить наедине. Чонгук напрягается, продолжая избегать взгляда альфы, а врач понимающе кивает, говоря, что у них в запасе десять минут, прежде чем ему нужно будет принять следующего пациента, а после уходит в процедурную, прикрыв за собой дверь. Тэхён мягко обхватывает лицо омеги, поворачивая к себе, и гладит по щеке. Он не злится, вовсе нет. Как он может злиться на Чонгука? Он же его любит. — Ежик, — начинает он, — чего ты боишься? Я же вижу, что ты напуган. Чонгук всхлипывает, все же поднимая глаза на альфу. Он не может объяснить это самому себе, как он объяснит человеку, который никогда не сможет понять суть беременности и процесса рождения детей до конца. — Скажи мне, — просит Тэхён, оставляя невесомый поцелуй на кончике носа. Чонгук морщится, но не отстраняется, пытаясь подобрать слова. — Я хочу сам, Тэ, — наконец произносит он, кратко выражая мысль. Сам — от начала и до конца, потому что малышка всецело принадлежит ему, а он хочет принадлежать ей. — Ты и сделаешь все сам, родной, — перечит альфа, но ласковым тоном. — Врачи просто помогут тебе легче это пережить. — Ты не понимаешь, — Чонгук тяжело выдыхает. — Я буду чувствовать вину перед собой, тобой и, в первую очередь, перед нашей малышкой за то, что не смог сам. А я могу, веришь? Я знаю, что я могу родить так, как делали это все до меня. Неважно. Что я за омега такой, если ни черта не могу? — Чонгук всхлипывает и утирает влагу в глазах рукой. Слишком сильные переживания. — Ты у меня самый лучший, — шепчет Тэхён, притягивая безвольное тело ближе к себе. Омега утыкается носом ему в плечо, не переставая всхлипывать. Даже успокаивающий аромат ночных фиалок не действует — Чонгук вдыхает, но еще больше заходится плачем. Потому что он, такой дефектный и сложный, не достоин быть рядом с Кимом. — Неправда, — омега сильнее прижимается к альфе, ища поддержку и защиту. — Посмотри на меня, ежик, — Тэхён слегка его отстраняет, обхватывая лицо ладонями и вытирая щеки большими пальцами. — Ты у меня самый лучший, — еще раз повторяет он. — Ты самый сильный из всех, кого я знал. Ты значишь для меня слишком много, а наша дочь будет еще больше, — Чонгук смотрит, но не слышит. — Ты не станешь для нее меньшим папой, даже если роды пройдут не так, как заложено природой, понимаешь? — омега кивает. — Мы долго ждали, а после боролись, и все ради Джу. Поверь мне, у тебя уже есть глубокая связь с нашей малышкой, и она не прервется, что бы ни произошло. — Я боюсь, — коротко отвечает Чонгук, выражая этой фразой все то, что так долго копилось в душе. Боится подвести себя, Тэхёна и их дочь. Так много всего боится — столько страхов просто невозможно испытывать одновременно, но вот он здесь. И не со всем справляется. — Я тоже, — произносит альфа. — Подумай обо мне хоть немного. Мне не тяжелее, чем тебе, нет смысла сравнивать, — он на секунду прикрывает глаза, чтобы собраться с мыслями. — Но я уже это переживал. И мне было больно, родной мой. Не дай мне почувствовать это во второй раз. Я не соберу себя по частям, если… если потеряю все. — Тэ, я попробую сам, хорошо? — Ким качает головой, собираясь продолжить тему, пока до Чонгука не дойдут все опасения. — Если будет плохо, я согласен на все. Но дай мне хотя бы попробовать почувствовать себя полноценным. — Но ты… — Ты знаешь, о чем я, — мягко перебивает Чонгук. — Хорошо, — все же соглашается Тэхён, скрепя сердце. — Сделаем так, как хочешь ты.

ххх

И это было ошибкой. Первые восемь часов Ким просто не помнил себя, время пролетело в прострации, не оставив за собой ничего, кроме тянущего чувства тревоги. Благо, Тэхён не слышал криков, исходящих из родильной палаты — он бы просто не выдержал такого. Рядом сидел Хосок, которого оторвали от жены и сына в три ночи, заставив подорваться с постели и вызвать такси в больницу — в такой момент он должен был быть рядом с Чонгуком, его лучшим другом, и Тэхёном, к которому успел привязаться за столь долгое время. Его жена, прекрасная альфа Ен, осталась дома, не могла поехать вместе с мужем из-за маленького сына, но просила отзвониться, если ситуация изменится. С Чонгуком они были близки, и она во многом помогала ему справиться с беременностью — все же она пережила этот период раньше и могла поделиться советом. Именно к ней бежал Чонгук, когда не мог ни от кого получить поддержки, которая была ему нужна. Дом Хосока всегда был для него открыт. Бао осталась дома, хотя и порывалась поехать вместе с отцом — желание увидеть сестренку одной из первых было сильнее всего. Но Тэхён запретил, настояв, чтобы та ложилась спать и не нервничала. Школьница расстроилась, но не стала перечить взволнованному отцу — тому явно было не до ее капризов. Ким же просто боялся повторения ситуации, которую ему уже довелось пережить, и держал дочь в благом неведении, как делал это во время аварии. Чем меньше она знает и понимает, тем лучше для нее же самой — хоть и пятнадцать лет, но она все еще его любимая малышка, о которой он не переставал заботиться ни на секунду даже тогда, когда все его время занимал Чонгук и рождение второй дочери. Каково же было его удивление, когда незадолго до родов омеги, Тэхён почувствовал новый запах в их доме, полностью пропитанном ландышами и вишней. Из комнаты Бай исходил сладкий запах сирени, и альфа расплакался в пятый раз в своей жизни — весенний запах цветов напомнил ему о его покойной Джу, пахнущей такой же весенней сакурой. Это было чудом, что схожие по своей природе запахи передались друг другу, но он был счастлив. Чонгук тогда выглянул из их спальни, уловив присутствие Тэхёна, и по замершей реакции все понял — еле слышно встал рядом и положил руку на плечо, выражая свою поддержку. Их девочка выросла. Запах раскрылся до конца, даже Ким не знал, каким он будет, ведь у Джу во время беременности не было посторонних ароматов, а вскоре пришел и тест на вторичный пол. Все, как они и думали: они вырастили замечательную альфу. Тэхён тогда сжал руку омеги в ответ и повернул голову в сторону, наслаждаясь минутами спокойствия. Из отделения выбегает медсестра, и это спокойствие рушится. Она сообщает о том, что они на какое-то время ввели Чонгука в медикаментозный сон — тот слишком ослаб, чтобы бороться с болезненными схватками, сильно утомившими его тело. Однако произошло непоправимое — началось отслоение плаценты. Чонгук пожаловался на сильные боли, чувство холода и ощущение нехватки воздуха — как следствие открывшегося внутреннего кровотечения. Тэхён еле удерживается на ногах, услышав это. Хосок переспрашивает, пытаясь оценить все возможные последствия и то, насколько оперативно акушеры выполняют свою работу — после отслоения счет времени идет на минуты, омега просто-напросто может не пережить потерю крови, а ребенок — возможную гипоксию. — Ведущий врач уже проводит хирургическое вмешательство, — поясняет медсестра. — Экстренное кесарево не есть хорошо, но мы были готовы к этому, поэтому ничего не бойтесь. Я вышла сюда не для того, чтобы вас пугать. Наберитесь терпения и сил, я уверена, что с ребенком и омегой все будет замечательно. Мы делаем свою работу. — Спасибо большое, — говорит Ким в ответ, все же падая на лавочку, стоящую возле стены. Хосок рядом с ним. И они оба, кажется, вспоминают момент, когда сидели точно также — после аварии, когда Чонгук потерял все воспоминания, связанные с его семьей. Тэхён зарывается руками в волосах и ждет, что Чон хоть что-нибудь ему скажет в попытке успокоить, как это было тогда. Но слов не было ни у кого. Только безмолвная поддержка и тревожное ожидание неизбежного. В этот раз они были готовы ко всему.

ххх

Когда Тэхёну впервые дали подержать на руках совсем маленькую, крохотную Бао, он понял, что у него все еще есть смысл жизни, есть, за что бороться и ради кого жить. Он взял себя в руки и вырастил удивительную девочку, которая не переставала радовать его и по сей день. Не без помощи Чонгука, конечно же. Когда Тэхёну впервые дали подержать на руках его главный подарок — малютку Джу, он понял, что наконец-то был счастлив. Редкие темные волосы, курносый носик с очаровательной родинкой, прямо как у него, кукольные ручки и ножки — он полюбил это все еще в тот момент, как увидел размытую фотографию положительных тестов, сделанную впопыхах. Девочка куксилась в руках отца, который ворковал над ней, но не сопротивлялась и не рыдала — она вообще была тихой и спокойной. С небольшим недовесом, но абсолютно здоровая и крепкая, она подарила своим родителям долгожданное спокойствие. Ким не видел Чонгука четыре дня и уже успел очень сильно соскучиться. Сразу после родов омегу из операционной на несколько часов перевели в реанимацию, наблюдали за тем, как он выйдет из наркоза и вводили обезболивающие препараты по мере появления болевых ощущений. После отправили в специальную палату, где Тэхён хоть на несколько минут, но смог его увидеть. Такого уставшего, измученного, буквально посеревшего из-за потерянной крови, но невероятно счастливого — со светящимся взглядом и яркой улыбкой, направленной на Тэхёна. Альфа сцеловывал эту улыбку, повторяя, как сильно любит его в перерывах между каждым поцелуем. Долго нежиться друг в друге им не позволили — Чонгука ждала долгая реабилитация, но даже новость о том, что первые несколько дней он не сможет увидеть дочь, он перенес стойко. Лишь усилилось желание поскорее восстановиться, чтобы это произошло как можно скорее. Как омега и думал, ему буквально пришлось заново учиться ходить — боль ото шва была невыносимой, но это была только его борьба: и ни врачи, ни Тэхён не могли этого исправить. Первые двенадцать часов он пытался самостоятельно переворачиваться, затем — попробовать сесть и встать. Следующие дни прошли в битве против собственного тела, настолько сильным было желание подержать Джу в руках, но врачи и медсестры твердили одно: «нельзя». Ходила любимая шутка — акушеры любили сравнивать вес разрешенных тяжестей с тарелкой супа. Тарелку с пищей поднимать можно, все, что тяжелее — нельзя. Бесконечные запреты только портили настроение: нельзя наклоняться, нагибаться, приседать, поднимать любые тяжести. Чонгук ненавидел чувствовать себя буквально беспомощным, но ничего не мог с собой поделать. Лишь на четвертые сутки ему ненадолго, чтобы малышка почувствовала омежье тепло, дали подержать Джу на руках, и он по-глупому расплакался, понимая, что прошел бы через этот круг ада еще раз, лишь бы Джу жила и радовалась жизни. А пока ею занимался ее отец — Тэхён не вылазил из родильного отделения, пока ему не отдали малышку насовсем: ту, в отличие от Чонгука, уже можно было выписывать. Омегу продержали дольше, и у него изрядно портилось настроение, когда он понимал, что первые дни жизни своей дочери проводит вдали от нее. В душе скрипело странное чувство, но он не обращал на него внимания вплоть до того момента, как не переступил порог дома. Бай вышла его встретить, покинув детскую Джу, где малышка лежала в кроватке, пока Тэхён разбирался с сумками и вещами омеги, затаскивая их в квартиру. Юная альфа слабо прижалась к Чонгуку, боясь накинуться с объятиями и причинить боль, и наполнила легкие привычным запахом ландышей. Соскучилась. Омега поцеловал ее в макушку, погладив по волосам. Тоже скучал. А после Бао повела его к Джу — та очаровательно дрыгала руками, пытаясь ухватиться за свисающий над кроваткой мобиль. Маленькие звездочки завлекли все внимание дочери, и Чонгук не мог перестать умиляться, наблюдая за ее действиями. Руки уже потянулись взять малютку, но его за запястья перехватил Тэхён, мягко отстранив и в отрицании помотав головой. Нельзя. И взгляд Чонгука поник. Он поспешил покинуть детскую. — Маленький мой, постой, — останавливает его альфа, заводя в их спальню подальше от детских ушей. — Что случилось? — обеспокоенно спрашивает он, протягивая ладонь, чтобы заправить спавшую прядку волос с чужого лица, но Чонгук уходит от прикосновения. — Все отлично, — говорит он и на самом деле не врет. Все же было прекрасно. На что ему жаловаться? — Хочу принять душ и отдохнуть. Хоть это сделать мне можно? — Тебе можно все, — заверяет Тэхён, искренне не понимая резкую смену настроения супруга. Тот после рождения дочери неощутимо, но все же изменился. И Киму это не нравилось. — Я так не думаю, — устало отвечает Чонгук, отходя на пару шагов назад вглубь комнаты. — Что ты имеешь в виду? — альфа задает вопрос, подходя ближе. Шаг вперед — два назад, они могли до бесконечности бегать так с омегой. — Хей, — мягко начинает он, — не закрывайся от меня. Поговори со мной. Чонгук ничего не отвечает, как-то затравленно смотря на него и не желая давать альфе ни единой подсказки по поводу своего состояния. Из детской доносится плач и оклик Бай: та все еще училась нянчиться с сестрой и каждый раз пугалась, если та начинала плакать. Тэхён подрывается, чтобы успокоить дочь, оставляя Чонгука одного в спальне и смеривая его долгим взглядом. Они вернулись к тому, с чего начинали.

ххх

Весь уход за Джу взял на себя альфа, не давая Чонгуку хоть немного поучаствовать в ее жизни. И это сводило омегу с ума. Разумом он понимал, что Тэхён просто заботился о нем: беременность была тяжелой, роды — еще хуже, а в период реабилитации Чонгуку не разрешалось делать практически ничего, ради его же собственного здоровья. Горькая шутка про тарелку с супом все крутилась в голове каждый раз, когда он наблюдал за тем, как Тэхён и Бай таскали его малышку на руках так легко и беззаботно. Боли внизу живота не так сильно беспокоили его, как боль в душе: он был абсолютно беспомощным. Ни покормить Джу, ни поласкать, ни поиграть с ней — он ничего из этого не мог, довольствуясь только мимолетными крупицами, когда ему подносили девочку поближе или же она лежала в кроватке, и он наслаждался, воркуя над ней и урывая хотя бы немного спокойствия для себя. Чонгук так и не ощутил себя папой. Вспоминался разговор с Тэхёном в кабинете врача на седьмом месяце беременности, когда альфа клятвенно его уверял в том, что связь с малышкой невозможно разорвать, потому что она часть Чонгука. Тогда почему он ничего не чувствовал? Он не ощущал собственную дочь. Ничего особенного к ней. Он ведь даже не родил ее самостоятельно, осталось ложное чувство, будто рождение дочери прошло мимо него. Мысли об этом вкупе с физическим недомоганием спровоцировали подавленное состояние и повлияли на его уверенность в себе и самооценку. Дальше падать было некуда, впереди — пропасть. Столько страданий, боли, слез, криков и истерик, бесплодных попыток забеременеть, авария, потеря памяти, долгожданное чудо и новый круг ада, состоящий из больниц и врачей — и все это только для того, чтобы Чонгук, сидя в собственной спальне, ощущал себя ненужным. Не только дочери, но и Тэхёну тоже. Альфа прекрасно справлялся с малышкой и без его участия. Плач ночью — он подрывается, говоря омеге ложиться спать и не беспокоиться. Покормить — бутылочка уже на готове, Чонгук даже не замечал, когда обновляется стерилизатор для бутылочек. Поменять пеленки — Ким уже все сделал, хотя это не такое уж и тяжелое дело, которое можно было бы доверить омеге. Чонгук прекрасно понимал, что в плане отцовства Тэхён осведомлен гораздо лучше него: все же первые годы жизни Бай именно он был тем, кто полностью взял на себя уход за ребенком. Но омега завидовал. Собственному мужу. Тем временем Бай переняла у него все хозяйство по дому: уборка, готовка, стирка были на девочке, которая перехватывала любое дело Чонгука и управлялась сама, заставляя омегу буквально изнывать от тоски. Ему не давали делать даже элементарные вещи, и он призраком ходил по квартире, абсолютно не понимая, чем себя занять. Даже Намджун отказался давать ему работу на дом, говоря восстанавливаться. Восстанавливаться. И никто из них не подумал о том, что восстановление прошло куда бы легче, не сиди он в четырех стенах один на один со своими мыслями, которые буквально съедали его. Чонгук с нетерпением ждал истечения срока в две недели, которые назначил ему врач, прежде чем он смог бы позволить себе хоть какую-то нагрузку. Даже отмечал эти дни в календаре: малышка наконец-то могла бы принадлежать ему. Пока не проснулся спустя три недели и не понял, что больше не хочет ничего. Радостное волнение покинуло его, оставив за собой лишь легкое сожаление о потраченном времени. — Почему ты сидишь здесь один и в темноте? — спрашивает Тэхён, проходя в прохладную спальню: омега опять забыл закрыть окна после проветривания. — Ещё и холодно так, маленький мой, ты же заболеешь, — обеспокоенно продолжает он, приближаясь к открытым ставням, чтобы запереть. Чонгук провожает все его действия взглядом, едва улавливая шум, доносившийся из детской. Слух обострился до предела, Бао ласково ворковала над сестренкой. Омега до последнего не хотел, чтобы на Бай свалились обязанности старшей сестры, но его никто не спросил — и вот он здесь в то время, как школьница нянчит малютку, не смея ни на что жаловаться и входя в положение родителей. Ирония судьбы. Свесил собственную дочь на других, на такого же несмышленого ребенка, который не имел возможности отказать ни ему, ни Тэхёну. Какой же он жалкий, дефектный, отвратительный, немощный и… — Ты же знаешь, что я люблю тебя? Сердце пропускает удар. Омега поднимает замыленный взгляд, наблюдая за тем, как Тэхён присаживается перед ним на корточки, кладя свои ладони на чужие бедра и стараясь унять дрожь. И свою, и Чонгука. Он проводит пальцами по чужим голым ногам, упиваясь их мягкостью и теплом. Альфа скучал. Очень сильно скучал. Бешеный год беременности, когда он боялся в принципе прикоснуться к Чонгуку — вдруг сломает? Тяжелый период, вечные страхи и переживания, проблемы омеги как свои собственные, одна боль на двоих — для него закончилось все в тот момент, когда спустя двенадцать часов ожидания к нему вышел акушер, объявив, что с его супругом и дочерью все было в порядке. Окончательно он это понял, когда взял Джу на руки, совсем крохотную в его больших объятиях. И как-то не подумал о том, что для Чонгука совсем ничего не закончилось. Это было жестоко с его стороны — отбирать у только что родившего омеги его дочь. Не давать касаться, хоть как-то ухаживать за ней. Он и не понимал, что творит, даже когда замечал подавленный взгляд Чонгука на себе и на дочери: настолько плотно засела мысль в голове, что омега — хрупкий и эфемерный, его надо беречь, пока пройдет период реабилитации. И как-то совсем подзабылся тот факт, что Чонгук был сильнее его в десяток раз. Хотя бы морально. Не истерил, не создавал проблем, не требовал дочери и выполнял все предписания врачей, начиная от образа жизни, где физически ему воспрещалось хоть как-то нагружать себя и заканчивая стабильной жесткой диетой, чтобы привести метаболизм в норму. Только закапывался глубже в себя самого, перестал следить за ходом времени, а после и вовсе начал уходить в себя, пропуская моменты, когда Джу начинала плакать — просто не слышал ее. Хотя мог подорваться и успокоить малютку, необходимое время для строгого покоя уже давно прошло. Первым тревогу забил не Тэхён, вовсе нет. Бай перехватила его в коридоре, сказав, что состояние Чонгука ее пугает, и она чувствует перед ним какую-то необъяснимую вину за то, что проводит времени с сестрой больше, чем он сам. Тогда уже начал беспокоиться и Ким, подмечая все новые и новые детали в поведении супруга, будто и не провел с ним бок о бок целых десять лет. Омега чаще уставал, жаловался на головную боль, его преследовала апатия и подавленность, и он предпочитал большую часть дня валяться в постели, не совершая лишних движений. Был ли смысл в том, чтобы что-то делать? Ему обрубили крылья. Руки тоже. — Знаю, — бесцветно отвечает омега на повисший в воздухе вопрос. — Я тоже тебя, Тэ. Тэхён загнанно на него смотрит, не понимая, что делать дальше. Стандартное проявление чувств — стандартный ответ на него. Но что-то в этом всем было не так. Не искренне. Не так, словно эти слова — последнее, что нужно услышать в жизни. — Хочешь покормить Джу? — предлагает он, надеясь поймать заинтересованный взгляд. — Я подержу ее, чтобы тебе было не тяжело, а ты покормишь из бутылочки. — Не хочу, — Чонгук отворачивается, ложась боком на постель. Теперь же альфа мог лицезреть только чужую спину. — Я устал, оставь меня в покое. — Ежик… — сдавленно бормочет Ким. — Что еще? — Почему ты закрываешься от меня? — с надрывом спрашивает Ким, укладываясь на другой стороне кровати. Он прочесывает мягкие пряди неподвижно лежащего омеги в ожидании ответа на вопрос. — Я тебя ненавижу. Рука замирает в воздухе. — Я ненавижу тебя, — повторяет Чонгук, пока его собственные слезы оставляют разводы на подушке. Он только сильнее зарывается в нее, не имея никаких сил для того, чтобы посмотреть Тэхёну в глаза. — Почему? — лишь спрашивает альфа, проглатывая ком в горле. — Для ненависти нужна причина? — вопросом на вопрос отвечает Чонгук. — После десяти лет совместной жизни и двух общих детей… думаю, нужна, родной. — Не называй меня так, — требует омега, все еще лежа спиной к супругу. Тэхён не выдерживает и хватает его за плечо. Достаточно одного движения, чтобы опрокинуть Чонгука спиной на кровать, а самому нависнуть сверху, с жадностью рассматривая родные-чужие черты лица. Чувство дежавю посетило так внезапно, будто они снова застряли в том вечере, когда омега и альфа решили попробовать во второй раз после потери памяти. Уже в третий? Так не бывает. — А как мне тебя называть? — судорожно произносит Ким. — Ты все еще мой родной, мой любимый, мой ласковый ежик. Папа двух моих детей. Как мне тебя называть? — повторяет Тэхён, пальцами проводя по открытой шее и надавливая на метку. Чонгук вздрагивает, но не отстраняется. Одно его слово — и альфа слезет с него и больше никогда не прикоснется, пока омега сам не захочет. Но тот молчит, и Ким продолжает. — Душа, любовь… свет моей жизни? Солнце, мое чудо, мой дорогой? Выбирай, я назову тебя так, как ты того захочешь. — Это все неправда. — Что неправда, душа моя? Мои чувства к тебе? Наша дочь, которая нуждается в папе, тоже неправда? — омега цепляется за эти слова, впиваясь пальцами в плечи нависшего над ним альфы. — Ты лишил меня ее! — на надрыве возражает Чонгук, коленом делая подсечку альфе и меняя их местами: тот упал головой в подушки, пока омега восседал над ним, давя своей аурой. Тэхён был беспомощен, да и не хотел сопротивляться чужой агрессии. Чонгуку нужно было спустить пар. А Ким в действительности был виноват в том, что до последнего закрывал глаза на состояние омеги, совершенно не думая о том, что даже после появления на свет их долгожданной дочери, ради которой они делали все и даже больше, могут возникнуть совершенно иные проблемы. Депрессия. У Чонгука была депрессия. — Ты и только ты! Даже Бай втянул в это! Бедная девочка растит свою сестру, пока ты не даешь мне ничего сделать, — омега выдыхает, цепляясь ладонями за крепкую грудь и не зная, куда деть руки. — Как же я тебя ненавижу, если бы ты знал! — Я знаю, ежик, — мягко возражает альфа, — потому что я люблю тебя. И делал все это просто потому, что тебе нужно было время на восстановление. Бай помогает по собственной воле, ты бы видел ее взгляд, направленный на сестру, — он запинается. — Никто не собирался отбирать у тебя дочь, маленький мой. Она же часть тебя. — Я не чувствую ее, Тэ. Она чья угодно, но только не моя, — на надрыве говорит Чонгук. — Ты выстрадал ее рождение, родной. Сколько сил ты потратил для того, чтобы она появилась на свет. Сколько всего мы пережили вдвоем ради нее. И теперь ты говоришь, что она не твоя? Тебе не жаль самого себя? — Жаль, — сдавленно бормочет омега. — Мне так жаль, — повторяет он, размазывая влагу по щекам. — Иди сюда, — мягко зовет к себе альфа, распахивая руки для объятий. Чонгук жмется пару секунд, не зная, как поступить, а после льнет ближе к теплым прикосновениям, позволяя Тэхёну сгрести себя в охапку и повалить на постель, зарывшись в подушках и одеялах. Ким сильнее прижимает к себе омегу, оставляя поцелуй на прикрытых в наслаждении глазах, пока рукой находит чужую и переплетает пальцы. Чонгук чувствует спокойствие в родных-чужих объятиях, и это действует на него словно исцеление. Все тревожные мысли покидают голову, когда альфа зарывается в его волосах рукой, а злые слова остаются невысказанными, когда Ким их сцеловывает своими губами. Омега подставляется под каждое прикосновение и теснее жмется к горячему телу, которое обволакивало его с ног до головы. — Все еще ненавидишь меня? — спрашивает альфа, позволяя тяжелому сну затопить сознание. Вопрос остается без ответа. Чонгук тихо сопит, уткнувшись носом в теплое плечо. Буря затихла.

ххх

Омега ласково прижимает к себе малышку, поддерживая за голову и позволяя пить из бутылочки со смесью. Девочка прижимается губами к соске, пока второй рукой Чонгук оглаживает ее маленькое тельце, скрытое за тканью желтой пижамы. Тэхён стоит рядом и любовно смотрит на них, подмечая каждую эмоцию на лице Чонгука, и готов в любую секунду подорваться, если мимолетная боль исказит счастливые черты лица омеги. Тот все еще был слаб и нестабилен и физически, и эмоционально, но шаг за шагом они справлялись с этим, пока Ким переступал через себя и запреты врачей, позволяя супругу тратить больше сил на их Джу — Чонгуку это было просто необходимо для того, чтобы почувствовать себя полноценным и в какой-то мере здоровым. И Чонгук был безумно благодарен альфе за то, на какие жертвы тот шел ради него самого. Он кидает ласковый взгляд на Тэхёна, протягивая малышку ему на руки. Устал. Ему все еще тяжело давался уход за дочерью, и только Тэхён, его самый любимый и обожаемый человек во всем мире, стоял незримой опорой и поддержкой для него самого. Оступится Чонгук, и альфа тут же его подхватит. Или же прыгнет за ним. Тэхён забирает Джу к себе, оставляя легкий поцелуй на лбу омеги, а после и дочери. Запах ландышей обволакивает их двоих, и теперь стало делом времени, когда вишня их малышки проявится вновь. Почему-то оба родителя были уверены в том, что у них вырастет прекрасная омежка. Жизнь покажет. — Ты прекрасный папа, мой маленький, — тихо произносит Тэхён, не решившись прерывать покой дочери. Та только закончила есть и сейчас вертелась в его руках, взглядом ища Чонгука. Как бы тот не сопротивлялся, а связь между ними была, и очень крепкой. Просто омеге нужно было найти уверенность в себе и своих силах, чтобы осознать тот факт, что у его дочери не будет никого ближе его самого. Джу тянулась к нему сильнее, чем к кому-либо еще. — А ты лучший в мире отец, — в тон ему отвечает Чонгук, оставляя смазанный поцелуй на губах и улыбаясь дочери, личико которой скуксилось из-за нежностей родителей. — Что такое, моя хорошая? — умилительно продолжает он. — Не нравится, когда мы с твоим отцом делаем так? — омега снова дарит легкий поцелуй мужу, не отводя взгляда от дочери. — Маленькая собственница, — посмеивается альфа, кусая ее за пальчик и получая тихий всхлип в ответ. Ну, началось. — А ты еще помотаешь нам нервы, да, мое счастье? — девочка заходится в слезах, пока Чонгук несильно бьет его по плечу, упрекая за то, что тот раздразнил их дочь. Тэхён смеется и укачивает Джу на руках, а омега с легким спокойствием на душе наблюдает за этой картиной, стоя рядом. Беременность оставила на Чонгуке тяжелый след, который был незаметен при первом взгляде, но Тэхён знал его слишком хорошо — он и сам в какой-то степени потерял себя за этот безумный год. И только маленькая девочка, совершенно не понимающая метаний своих родителей, стала для них маяком в далеком и обволакивающем тумане. И они двигались на свет, разрезающий темноту. Уже вместе.