Шекспира процитируй

И совершенству ложный приговор, И девственность, поруганную грубо, И неуместной почести позор, И мощь в плену у немощи беззубой, И прямоту, что глупостью слывёт, И глупость в маске мудреца, пророка, И вдохновения зажатый рот, И праведность на службе у порока.

Сонет 66 — Уильям Шекспир

      Где-то вечером, когда все в интернате уже ложились спать, Разумовский уловил странную перемену обычно неизменной обстановки, царившей в их комнате. Олег, как и обычно, через спину стянул с себя футболку, открывая вид на подтянутый живот.       В воздухе непроходимо висела дымка напряжения, которую, казалось, ощущал только Серёжа: Волков же без остановки рассказывал о своей вчерашней ночи, которую провёл в ближайшем отеле – разумеется, не один. Рыжий пропускал половину слов мимо ушей, концентрируясь на резких, но явно притягивающих взгляд движениях своего друга. Ты бы отвернулся. Парень дёрнулся от здравой мысли и увёл глаза в пол. Правда, через пару минут поднял их обратно.       За это время Олег успел переодеться в большую чёрную футболку и, нацепив такого же цвета тренировочные штаны, плюхнулся на кровать. Сам Разумовский был одет так же, отличием лишь в белый цвет футболки. Волков перевёл свой взгляд с потолка на соседа и прервал рассказ.       — Серё-ёж, ты чего такой красный? У тебя нет, случаем, температуры? Зима на дворе, а ты сегодня в одной футболке между корпусами бегал. Не хватало ещё пневмонию заработать.       Олег глянул на друга как можно искренне, демонстрируя вселенское беспокойство: рыжий никогда не отличался хорошим иммунитетом. Любая вылазка зимой без шапки обеспечивала, в лучшем случае, простуду. В худшем, Серёжа мог полмесяца проваляться в больничном корпусе с лёгочными осложнениями.       Разумовский отрицательно замотал головой прикидывая, как бы побыстрее ретироваться в ванную. Ниже пояса уже давно появилось давяще-ноющее ощущение. Олег прищурился, но, не почувствовав вранья, кивнул.       — Смотри, может тогда в холодный душ сгоняешь, а я пока окно открою? У нас тут дышать совсем нечем, духота.       Схватившись за дельную идею, парень кивнул Волкову и вылетел из комнаты. Олег приоткрыл небольшую форточку и обеспокоенно посмотрел вслед своей рыжей катастрофе. Вздохнув, парень улёгся на бок, стараясь заснуть.

* * *

      Добравшись до душевой, Серёжа на задвижку закрыл дверь и прижался к ней спиной. Прикрыв глаза, скатился на холодный пол. Скрестив ноги и зарывшись руками в волосы, Разумовский глянул вниз. Сквозь свет мигающей лампочки была заметна натянутая ткань спортивных штанов.       — Насмотрелся?       Серёжа резко вскинул голову, от чего перед глазами замелькали чёрные точки. Из тёмного угла на него смотрела пара светящихся жёлтых глаз. Разумовский потёр рукой ноющую шею и уставился на существо.       — Неужели твой Олег не рассказывал — что делать, м-м? — ехидство обильно лилось через край. — Или ты не только меня не слушаешь?       Голос из тени предстал перед Сережей юношей с громадными антрацитовыми крыльями за спиной. Короткие рыжие волосы повторяли оттенок длинных прядей Разумовского, а чернеющая ткань одежды переходила в чуть подрагивающие на груди перья, которые продолжались и на угольно-черных руках.       — Разумеется, нет, — парень поёжился от мысли, что бы Олег сказал, если бы услышал от Серёжи вопрос подобного рода.       — Ну и зачем тогда он тебе нужен?       Вопрос застал его врасплох. Сразу же взыграли чувства к лучшему другу и потребность его защитить от себя же. Разумовский не собирался позволять даже своему воображению оскорблять кого-то. В частности, Олега. Задохнувшись от возмущения, Серёжа, не обдумав, выпалил:       — Может расскажешь! Иначе зачем тогда ты мне нужен?       Пернатый ощетинился, стремительно направив свой немигающий взгляд на сжавшегося около двери Разумовского. Коря себя за столь необдуманный всплеск эмоций, парень быстро увёл глаза в пол. Птица же медленно склонил голову набок всё с таким же выражением лица, словно хотел испепелить Серёжу на месте. Рыжий зажмурился, пообещав себе впредь всегда контролировать эмоции. Секунды тянулись мучительно долго, сохраняя кладбищенскую тишину, пока из угла не послышался тихий, словно сдавленный звук. Разумовский осторожно поднял едва раскрытые глаза.       Златоглазый, расправив крылья, практически лежал на стене, сотрясаясь от беззвучного смеха. От настолько непредсказуемой реакции Сережа оторопел: стараясь слиться со стеной, забегал глазами по комнате, стараясь проанализировать ситуацию. Мозг отказывался работать, ссылаясь на отвлекающие факторы. В дальнем углу комнаты всё ещё задыхалось от смеха птицеобразное существо.       Рыжий тихо вздохнул и стараясь не привлекать внимания откинулся на дверь, чуть прогибаясь в спине. Успокоившись, Птица демонстративно вытер несуществующие слезы и отлип от стены, потянувшись и на два шага ближе подойдя к Разумовскому.       — Я тебе, скорее, показать могу. М-м? — крылатый на секунду задумался. — Научить тебя. О, куда лучше звучит.       Серёжа покраснел и начал мямлить об абсурдности своих слов, твёрдо уверившись в одном намерении: сначала думать, потом говорить. На отговорки, крылатое существо лишь усмехнулось и подняло руку в останавливающем жесте.       — Ясно всё. А ты ведь только начал меня радовать, — Птица, смотревший всё это время куда-то в потолок, метнул взгляд на парня, — тряпка.       Разумовский зажмурился; в голову ярко ударили воспоминания прошлых лет. Детство до встречи с Олегом или даже до появления его чернокрылого соратника.       «— Какой же ты жалкий. Мерзкий. Да ещё и рыжий в придачу.       — Тряпка!       — Да, точно. Тряпка!       — Тряпка-тряпка-тряпка-тряпка!»       — Ты же знаешь, насколько это прозвище для меня болезненно. Знаешь, как никто другой. Зачем нужно обязательно давить на мои слабые места? На наши слабые места.       В золотых глазах промелькнуло нечто, похожее на сочувствие, но только лишь на секунду.       — На правду не обижаются, — помедлив, существо сделало шаг в сторону Серёжи и нагнулось, заглядывая тому прямиком в глаза, — тряпка-а.       Разумовский стиснул зубы и затравленно глянул в сторону Птицы, на что тот снова затрясся в беззвучном смехе.       — Я тебе никакая не тряпка, — парень с силой ударил кулаком по стене, содрав тонкую кожу на костяшках. Крылатый всё же перестал заливаться злорадным смехом и укоризненно посмотрел на Разумовского.       — Ты в этом теле не один, вообще-то. Будь добр не разносить его.       Парень лишь фыркнул и попытался сменить положение на более комфортное. Попытка не увенчалась успехом, и Серёжа уселся обратно. Птица же, ухмыляясь, наблюдал за этим, оперевшись о стену.       — Так тебе точно не помочь? Ты настолько жалок, что я даже не буду просить ничего взамен.       Разумовский поднял глаза и, на мгновение что-то для себя решив, кивнул, принимая предложение о помощи от своего воображаемого друга.       Птица не спеша направился к Серёже, предварительно включив воду в душе. Парень уже несколько раз пожалел о своем решении, но дискомфорт никуда не уходил, а сам он вряд ли мог что-то сделать. Присев перед парнем, ворон упёрся коленом в пол. Серёжа шумно выдохнул отводя глаза на потолок. Ему было сложно абстрагироваться от всей этой дявящей на виски неловкости: перед глазами отчётливо стоял образ Олега.       Чернеющие руки с длинными пальцами уже успели пробраться под футболку и с нажимом провести по затвердевшей горошине соска.       — Смотри давай, один раз показываю. Потом сам будешь, акция одноразовая.       Оперевшись одной рукой на дверь, которая находилась за Серёжей, хтоническая тварь ловким движением второй руки приспустила с узких бедер простые штаны, с удовлетворением разглядывая абсолютно бесовскими глазами твердеющий аккуратный член.       Серёжа, всё это время недоуменно смотревший вниз, смог лишь нервно сглотнуть и прикрыть тыльной стороной ладони рот, давя сдавленный вздох. Стыдно и неловко.       Со стороны пернатого послышался очередной едкий смешок: обхватив ствол у основания, Птица дважды провёл рукой вверх-вниз, изучая юношескую реакцию и подбирая темп: размеренно-спокойные движения словно давали привыкнуть к ранее незнакомым ощущениям.       Серёжа шумно втянул воздух ртом, облизывая пересохшие губы, и забегал глазами по потолку. Неприятно сощурившись, он позволил себе взглянуть на искаженное отражение, неведомо что творящее прямо с ним же.       Когтистые пальцы почти болезненно сжались кольцом вокруг истекающего смазкой члена: в янтарных глазах плескалось извращённое веселье. О да, Серёжин воображаемый друг явно наслаждался всей неловкостью, острыми импульсами стыда и удовольствия прошивающими молодое тело.       Уделяя внимание налитой алым головке, задевая подушечками чёрных пальцев отверстие уретры и снова возвращаясь к статичным движениям, — вверх-вниз, вверх-вниз, — Птица немигающе следил за малейшим изменением эмоций на алом от смущения лице.       — Запоминай, тебе не раз ещё придется это повторить.       Ускоряя сокращающиеся, чёткие и выверенные движения рукой, существо почти склонилось над юношей одной огромной крылатой тенью, щеря белые зубы и с особым удовольствием щуря золотые глаза. Скоро мальчишка не выдержит, а после долго будет жалеть о том, что снова позволил унизить себя собственному воображению соратнику.       Слишком много неизведанных эмоций, слишком много страха и стыда: перед собой, перед проклятой Птицей, перед Олегом — Серёжа зажал рот бледной рукой и зажмурился, содрогаясь в слишком скором оргазме.       Уже после он обнаружит белёсые капли на кафеле, но сейчас, с тихим ужасом разглядывая то, как они контрастируют на чёрных руках, он запрокинул голову назад, стараясь привести в норму дыхание.       — Залезь в душ, а то твой дружок что-нибудь, да заподозрит.       Парень кивнул, и, опустив глаза, уже никого не увидел в комнате. Скинув вещи, Сережа на ватных ногах дошёл до воды и поднял голову вверх, подставляясь под холодные капли и тихо выдохнув.

* * *

      Выйдя из душевой, Разумовский пошёл по коридору, потерянно глядя в пол: смотреть в глаза Олегу ближайшие несколько дней будет явно сложно.       Тихо зайдя в комнату, Сережа лег на кровать. Повернув голову вправо, он увидел мирно посапывающего Волкова. Тот, словно почувствовав чей-то взгляд, со скрипом перевернулся на спину. Рыжий глуповато улыбнулся и отвернулся на бок, зарываясь в одеяло с головой.       — Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж достоинство, что просит подаянья... — мальчишка зажмурился и тихо забормотал очередной сонет Шекспира, пытаясь хоть как-то отвлечь себя от давящей на мозг вины. Докатился, — ...над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье.       Постепенно сон нахлынул на Разумовского подобно тёмной и тяжелой волне: усталые глаза закрылись, дыхание перешло в мирное посапывание, а рука, до того сжимающая футболку, замерла.       В то же время взмах вороньего крыла прикрыл ранее открытую форточку, а на дальнем подоконнике возникла тень, смотрящая на своего Сережу ярко-жёлтыми глазами.