Гнездо

      Их общая квартира встретила его духотой и глубоким ароматом пьяной вишни. Арсений, загруженный размышлениями о замене зимней резины на обеих машинах в ближайшее время, как-то не сразу обратил на это должного внимания. Закрыв за собой замок, он устало сбросил на пол у входной двери небольшую дорожную сумку и начал лениво расставлять разбросанную по коридору обувь обратно по местам в обувнице.       Дорога из Москвы в Питер и обратно уже давно перестала быть для него чем-то воодушевляющим или хотя бы минимально интересным, превратившись в своеобразную ежемесячную рутину, когда на несколько дней приходилось мотаться в другой город. Например, в этот раз у него снова успешно прошли выступления в театре и отсняли новую атмосферную фотосессию на фоне размытого в весенних лужах хмурого Санкт-Петербурга. Результат таких поездок зачастую приводил его в полный восторг, после чего он с чувством выполненного долга возвращался в опостылевшую, но всё-таки сроднившуюся с ним за столько-то лет Москву.       В его планах на сегодня было принять душ и заказать себе какую-нибудь еду на обед, а потом развалиться на кровати с телефоном — или, может быть, даже книгой — в ожидании окончания рабочего дня и возвращения Антона из офиса. Затем он планировал вместе поужинать и пораньше лечь спать, поскольку на завтра работу им никто не отменял.        Однако стойкий навязчивый аромат пьяной вишни уже вызывал подкатывающую к горлу тошноту, заставляя наконец обратить внимание на закрытую дверь гостиной и приглушённые звуки за ней.       А дальше сложить два и два оказалось несложно. Игнорирование последние сутки сообщений? Есть. Отсутствие за тот же период времени звонков и всратых мемов? Есть. Неожиданно выдернутый в офис в свой выходной Серёжа? Есть. Удушливый аромат вишни в квартире? Есть. Присутствие дома в середине рабочего дня? Есть. Добавив к этому ещё и свой отъезд в Питер на четверо суток, Арсений в целом уже прекрасно понимал, что именно его ждало за плотно закрытой дверью.       За ней ожидаемо творился рукотворный хаос. Воздух в комнате был буквально пропитан насыщенным концентратом пьяной вишни, смешанным с белёсой дымкой химозной мяты. Балконная дверь была закрыта, а плотные шторы — задёрнуты для создания полумрака, так что лишь экран огромной плазмы, висевшей на стене, подсвечивал подушки, одеяла и пледы, собранные по всей квартире и уложенные по краям на раздвинутом синем диване. Внутри мягких импровизированных границ валялись несколько початых бутылок воды, вскрытые пачки из-под разных снэков, придавленная жестяная баночка самокатовского бананово-карамельного латте и пустые обёртки от шоколадных батончиков. И в центре всего этого бардака, чуть сгорбившись, сидел по-турецки смурной Антон и, зажав во рту одну из своих любимых электронных дуделок, играл на запылившейся без влажной уборки пятой плойке в «Ведьмака».       Течка.       Арсению следовало бы догадаться пораньше. Ещё в тот момент, когда чужие ответы стали су́ше и резче, а разговоры — короче и пассивно-агрессивнее. Но в последние дни он был так поглощён новой фотосессией и давно запланированной встречей с Захарьиным, что совершенно не обратил на все эти «звоночки» внимания, списав всё на напряжённые трудовые будни и скопившуюся усталость.       Не прочёл между строк, не увидел уже практически очевидных за столько-то лет совместной жизни намёков. И потому вошёл сейчас абсолютно неподготовленный в логово к явно разъярённому омеге, начало чьей течки он безбожно пропустил уже на сутки.       Он не был уверен, с чего лучше стоило начать диалог, а потому лишь молча торчал в дверном проёме, медленно постукивая указательным пальцем по косяку и пристально вглядываясь в знакомые черты лица, подсвеченные игрой с экрана. Что-то в них казалось ему жутко неправильным…       Волосы.        Чудесная копна волос, всегда чуть спутанных и завивающихся на концах, которую Антон начал повторно отращивать параллельно с Арсением. Таким образом Арс намеревался доказать ему, что длинные волосы не делали любой образ сразу омежнее. Однако теперь же русые завитушки сменились выжженным окислителем и платиновым блондом ёжиком. Для Арса подобное — к тому же вновь совершённое без обсуждения или элементарного предупреждения — было словно удар под дых.       Арсений до сих пор ещё морально не отошёл от предыдущего акта вандализма, когда около года ходивший с роскошной кудрявой шевелюрой Антон сначала начал постепенно укорачивать длину, ни с хуя загнавшись о том, что волосы якобы слишком явно для всех фанатов уличают его в скрываемой им природе омеги, а потом в одночасье сбрил всё под тройку с восьмёркой. Конечно, истинная причина этого злодеяния заключалась не в попытке в очередной раз доказать всем вокруг, какой Шастун из себя стопроцентный брутальный альфа. И Арс прекрасно об этом знал, однако всё равно не считал это достойным оправданием. Поэтому он долгое время не мог смириться с тем, что по ночам ему приходилось снова, как в старые-добрые, утыкаться носом в выбритый колючий затылок.       И вот теперь, когда уже казалось, что животрепещущая тема омежности длинных волос была раз и навсегда закрыта им самим благодаря отросшей роскошной шевелюре, снова произошло вот это. И Арсений был абсолютно уверен, что уж в этот-то раз причина подобного поступка скрывалась в личных загонах Антона из-за: а) скакнувших перед течкой гормонов; б) совпавшего отъезда в Питер; в) недавних обидных комментариев под последними опубликованными «Историями».       Однако несмотря на то, что состриженные и осветлённые волосы вызывали внутри только странные смешанные чувства, злиться или ругаться сейчас было бессмысленно, да и себе дороже. Но и не отметить такое очевидное изменение во внешности было бы странно.       — Интересная причёска.       Было заметно, как на пару секунд Антон замер, чуть сморщив нос, крепче стиснул в руках белый геймпад и продолжил играть, не одарив по итогу даже мимолётным взглядом.       — Не могу сказать, что я в восторге, но тебе вроде даже идёт.       Комплимент получился очень сомнительным, поэтому и ответом на него было всё то же насупленное молчание, разбавленное лишь раздававшимися из колонок порывами сильного ветра, хрустом гнущихся веток, редкими вызывающими фразами Геральта, лязганьем меча и бульканьем толпы накеров.       Хотя атмосфера вокруг была напряжённой и недружелюбной, в целом она несильно отличалась от той, что могла царить в их квартире в первые дни после начала течки. Так что Арсений достаточно быстро сориентировался в ситуации.       — Хочу заказать что-нибудь на обед. Есть пожелания?       Разумеется, ему не ответили. И он, тут же сделав вид, будто так всё и было задумано, как ни в чём не бывало продолжил, невозмутимо проходя в глубь гостиной:       — Чего ты закупорил тут всё? Дышать нечем! Сколько раз я тебе говорил не курить свои соски в квартире. Для этого есть балкон.       И одним рывком распахнул задёрнутые шторы, запуская в комнату тусклый солнечный свет и открывая пошире балконную дверь. По ногам тут же потянуло приятной прохладой, а воздух стал чуть менее удушливым. Арсений обернулся, внимательно наблюдая за тем, как недовольно морщился и щурился Антон, потирая слезящиеся глаза. Потом, сильно затянувшись, тот медленно выдохнул дым через нос и выплюнул электронку рядом с собой на диван.       При нормальном дневном освещении новая причёска выглядела ещё хуже, чем изначально показалась ему в искусственном полумраке. Но даже с учётом этого лучшим решением на данный момент было промолчать и оставить при себе все комментарии. По крайней мере, до окончания течки и полного восстановления гормонального фона.       Поэтому Арсений только молча встряхнул волосами и вдохнул поглубже носом, до отказа наполнив лёгкие густым ароматом пьяной вишни и на мгновение почувствовав, как немного закружилась голова и потемнело в глазах. Ощущение было сравнимо с первой сильной затяжкой крепким кальяном на пустой желудок.       — Что думаешь насчёт горячего борща на обед? И вареников с картошкой?       Арсений был, как говорилось, уже не первый год замужем, а потому прекрасно знал, с каких сторон стоило искать подход к своему злому и обиженному омеге.       Антон, разумеется, на эти вопросы никак не ответил. Однако Арс всё равно заметил, что тот не смог сдержать лёгкую улыбку, на короткое мгновение предательски растянувшую покусанные пухлые губы, которые тот сразу же недовольно поджал. Затем, ещё более карикатурно нахмурившись, остервенело защёлкал пластмассовыми кнопками на геймпаде. Геральт верхом на Плотве стал двигаться на экране телевизора чуть более хаотично и рвано, чем до этого.       Арсений ещё раз внимательно осмотрел сгорбленную в центре дивана тощую фигуру, окружённую мусором и мягкими искусственными стенками. Как бы ему ни хотелось навести тут порядок, лезть в омежье гнездо без разрешения было как минимум травмоопасно, а как максимум грозило недельным бойкотированием.       Поскольку сколь рьяно и настойчиво бы Антон ни отрицал перед всеми вокруг свою настоящую природу, сколь бы ни пытался бороться с ней в повседневной жизни, течка всегда расставляла всё по своим местам. Поэтому всё заканчивалось одним и тем же: он прохаживался по их общей квартире, собирая по пути все подушки, стаскивая с кровати одеяла и вытаскивая из шкафа гостевые стёганые пледы, и сооружал себе в гостиной на разложенном синем диване своё омежье лежбище или, как любил называть это сам Арсений, гнездо, в котором проводил почти всё своё время: спал, ел, играл, общался, читал, занимался сексом. Выбирался он оттуда только в туалет и в душ, чтобы смыть с себя пот и натёкшую между ног смазку и переодеться в чистое бельё.       Арс же всегда наблюдал за этапом «гнездования» с улыбкой, считая это невероятно умиротворяющим и домашним. Хотя при этом ему иногда и приходилось спать пару ночей на голом матрасе без подушки и одеяла, если Антон на что-то обижался и отказывался пускать его к себе. Бывали даже случаи, когда его ненадолго запускали в гнездо ради секса, чтобы — прямая цитата — «прекратить ёбаный зуд в этой грёбаной заднице», а потом сразу же после оргазма, если не случалось сцепки, беспардонно выталкивали с дивана, волком глядя из-под одеяла.       А если Арсений пытался что-то взять из гнезда или — не дай Бог — вообще туда залезть без разрешения, то Антон натурально обнажал на него свои маленькие зубки и даже выпускал для пущего устрашения аккуратные омежьи клычки, а иногда даже дрался и пинался, оберегая свою территорию от нежелательного вторжения так отчаянно, словно у него там взаправду были беззащитные дети.       Поэтому, схлопотав коленом в печень ещё в первый год после начала романтических отношений, Арсений зарёкся лезть туда, куда его не звали. А поскольку Антон в целом жизнеопасных действий не совершал и голову от течки большую часть времени не терял — чем периодически пьяно бахвалился, до сих пор упорно доказывая всем близким друзьям, что природа омеги не имела над ним никакой власти, — причин лезть к нему в гнездо у Арса и не было. Даже если от въедливого аромата пьяной вишни у него стояло болезненно и очень часто.       И, хотя сам Антон впоследствии отказывался всё признавать, будто стесняясь своей естественной реакции, факт оставался фактом — гнездо всегда было, даже если течка ненароком выпадала на дни, когда они были далеко от дома.       Сегодня же получение разрешения было неприятно осложнено обидой из-за поездки в Питер и очевидным раздражением, вероятнее всего любовно раздутым самим Антоном ещё вчера на работе во время съёмок новых «Контактов». Арсений прикинул в голове примерный план примирительных действий, всё же чувствуя себя немного виноватым за то, что — хоть и не по своей воле — пропустил начало течки. А это всегда было самое морально тяжёлое для Антона время, когда из-за шалящих гормонов тот быстро терял свой выдуманный альфа-панцирь и становился ещё более зависимым и уязвимым от мнения окружающих, из-за чего ему требовались постоянные ненавязчивые, но ощутимые поддержка и забота. Хотя сам Шастун, как это обычно и бывало, потом всячески всё отрицал.       — Если что, я буду в душе, — сказал Арсений и неспешно покинул гостиную, оставив дверь широко открытой, чтобы небольшим сквозняком растянуло спёртый воздух.       К борщу и вареникам были также добавлены рассольник и какой-то салат-новинка, а заказанную на скорую руку привычную доставку обещали привезти уже в течение получаса. Поэтому, когда на телефон пришло уведомление, что заказ был оставлен около двери, Арсений как раз только-только вышел из душа, большим махровым полотенцем, насквозь пропахшим вишней, просушивая на ходу отросшие тёмные пряди.       Стоило ему зашуршать пакетами сначала в коридоре, а потом и на кухне, как практически сразу же после этого послышалось приглушённое шлёпанье босых ног по полу, затем щелчок щеколды в ванную комнату и звук льющейся воды. Антон, очевидно, наконец-то выбрался из своего растревоженного омежьего гнезда, чтобы смыть натёкшую смазку.       Арсений же, хотя и был жутко голоден с дороги, всё равно не начинал обедать, терпеливо дожидаясь Антона из душа. Он лениво размешивал вилкой заправку в салате перед собой, параллельно разговаривая со Стасом по телефону, чтобы договориться о двух дополнительных выходных для себя с завтрашнего дня. Но у любой просьбы была своя цена, поэтому ему вынужденно пришлось без интереса выслушивать жалобы о том, что из-за внезапно начавшейся у Антона течки всей крю пришлось срочно менять все ближайшие планы и почти на месяц переносить съёмки тех же «Историй», приврав купившим билеты фанатам о неожиданно приболевшем — но не тем, чем в итоге прикрылись для общественности — Шастуне. И стоило только их креативному продюсеру воодушевлённо зайти на следующий вираж возмущений о том, сколько же ему пришлось для этого решить бюрократических вопросов и выслушать со всех сторон недовольства в свой адрес, как на кухню прошлёпал сам виновник всех последних проблем, одетый в чистые футболку и леопардовые шорты.       Однако Арсений и рта открыть не успел, чтобы наконец-то распрощаться со Стасом, сбросив уже затянувшийся звонок, как Антон взял со стола свои контейнеры с едой, столовые приборы, салфетки и всё так же молча ушёл обратно в гостиную. Есть он, очевидно, планировал в своём гнезде в гордом одиночестве.       — Приятного аппетита! — крикнул ему вслед Арс, но в ответ была лишь тишина.       Позитивный настрой, накопленный в Питере и не убитый даже шестичасовой дорогой до дома, моментально испарился. Внутри вместо него уже опасно смешались раздражение и злость. Поэтому Арсений без зазрения совести всё же перебил Стаса, ещё раз ультимативно напомнив ему, что ближайшие два — а может и три, там как пойдёт — дня они оба не выйдут на работу, и просто завершил звонок, отложив телефон на столешницу. Аппетит пропал вместе с запалом на примирение.       В такие моменты Арсений иногда задумывался — а нахуя ему вообще всё это было нужно? Проблемный омега с дурацкими загонами и замашками на несостоявшегося альфу. Омега, который даже на время собственной течки держался до последнего, стараясь не поддаваться своей природе и не становиться охотным до беспамятного секса и крепкого узла в заднице. Омега, который просто отвратительно себя вёл, если в чём-то проигрывал или ему что-то не нравилось. В их отношениях Антон был больше эгоист, а Арсений — чокнутый альтруист.       Тёплый рассольник оказался недосоленным и невкусным, а мелко порезанный и заправленный горчично-медовым соусом салат от постоянного перемешивания вилкой окончательно превратился в неаппетитный ком из ингредиентов. Арсений со вздохом отодвинул от себя почти полные контейнеры с едой, положив перед собой руки на стол, и, уперевшись в предплечье лбом, устало прикрыл глаза. Поочередно глубоко вдыхая и выдыхая, он пытался унять клокочущие внутри него раздражение и злость, чтобы не дай Бог не сорваться и окончательно не разругаться с омегой в пух и прах.       Глубокий вдох.       Антон ведь всегда был такой. Всегда вёл себя, по мнению Арсения, как сущий ребёнок — слишком открыто чему-то радовался, громко над чем-то смеялся, показательно на что-то обижался или неумело о чём-то врал. Иногда это веселило, иногда — раздражало, иногда — злило, но чаще всё же умиляло. Возможно, всё дело было в их восьмилетней разнице в возрасте, возможно — в недостаточно строгом подростковом воспитании без отца-альфы, а возможно — просто в самом его сложном характере. Причина была не так важна, как тот факт, что за десятилетие их знакомства и пятилетие отношений Арсений уже давно научился с этим мириться и порой даже использовал в своих корыстных целях.       Медленный выдох.       Очевидно же, что Антон так себя вёл, потому что просто обиделся. Во время течки всегда было очень забавно наблюдать за тем, как обычно заявляющий всем вокруг о своей абсолютной независимости и мужественности Шастун одновременно с этим эгоистично требовал, чтобы Арсений постоянно находился рядом с ним в зоне видимости из гнезда, максимум — в одной квартире. Было ли это связано с обостряющимся на фоне скачущих гормонов чувством собственной беззащитности, слабости или одиночества, Антон никогда не отвечал, всякий раз неумело пытаясь перевести разговор в другое русло.       Глубокий вдох.       К слову, последний гон Арсения они вообще почти весь провели порознь, потому что Антон на это время как раз уезжал в Сочи на турнир по покеру. Когда занявший третье место Шастун вернулся с югов, основной пик гона болезненно, но всё-таки уже прошёл под девизом безумно выматывающих силовых и кардио-тренировок, вынужденного воздержания и помощи самому себе одной правой. И, хотя Арсений не сказал ему ни слова в упрёк, прекрасно понимая, что так просто сложились обстоятельства, он всё равно неоднократно замечал, как сам Антон ещё около недели ходил вокруг него, как в воду опущенный, постоянно виновато заглядывая в глаза и нерешительно прижимаясь по ночам под одеялом.       Медленный выдох.       Так что на самом деле, если так подумать, за Антона сейчас говорили — точнее, не говорили — всего лишь его плохое настроение и шалящие на фоне течки гормоны. Поэтому, постепенно спустив всю злость на тормозах, Арсений решил больше не воспринимать в штыки все сегодняшние обидные поступки и поведение. По крайней мере, до тех пор, пока омега не перегибал с этим палку.       Арс настолько задумался, что не сразу услышал знакомые шлепки босых ног по полу, а потому запоздало повернул голову, даже не поднимая её от сложенных перед собой рук. Антон медленно вошёл на кухню, удерживая, кажется, весь мусор, который ещё недавно был частью его гнезда. По его удивлённо приоткрытому рту и распахнутым глазам было понятно, что в этом деле он рассчитывал на молниеносную помощь Арсения, который по сценарию должен был тут же подскочить к нему и забрать всё из рук. Но он, молчаливо вскинув брови, лишь устало посмотрел снизу вверх, подмечая, что полупустая бутылка воды, зажатая подмышкой, должна была вот-вот выскользнуть и упасть на кафельный пол.       Арсений с ленивым интересом наблюдал за тем, как Антон сначала с грохотом свалил всё, что держал в руках, в пустую гранитную раковину, а потом начал выбирать и выкидывать в мусорное ведро смятые пустые упаковки; вода из нескольких вскрытых бутылок была неаккуратно перелита из горлышка в горлышко в одну.       Одновременно хотелось и не хотелось что-то говорить. Антон тоже не обмолвился и словом за всё это время и только тихо возмущённо пыхтел, бумажными салфетками вытирая со столешницы и пола пролитую воду. Густой аромат пьяной вишни быстро заполнил кухню, снова оседая лёгкой алкогольной горечью где-то в горле.       С чего бы стоило попытаться начать диалог с Антоном? Спросить, как у него дела? Нелепо. Как самочувствие? И так понятно. Какие планы? А какие у него ещё могут быть планы на ближайшие два-три дня, кроме как скрываться от всего мира в своём гнезде, ревниво оберегая его и свою тайну от окружающих.       К тому моменту, как Антон закончил и обернулся к нему, нужных слов так почему-то и не нашлось. Их не нашлось и в тот момент, когда Шастун оглядел сначала его, потом стол, а потом вышел из кухни, молча возвращаясь в гостиную. У Арсения, несмотря на его собственное решение не злиться, всё равно как будто внезапно села социальная батарейка. Разом закончились все силы бороться за прощение, хотя толком ничего экстраординарного и не произошло. Его жесты заботы и внимания были всего лишь проигнорированы. Как будто такого не случалось между ними и раньше, ну в самом деле!       Однако чего он точно не ожидал, так это неожиданно вернувшегося Антона, который принёс с собой два знакомых контейнера из-под еды. Тот, что был круглый из-под борща, он сразу смял за бока и выкинул в мусорку, а второй, прямоугольный, с половинной порцией вареников, щедро посыпанных шкварками и жареным луком, поставил на стол перед Арсением, положив рядом свою вилку. И снова молча исчез в коридоре, будто нарочно шлёпая босыми ногами.       Вареники с картошкой, хоть к этому моменту уже остыли и немного слиплись между собой, все равно оказались очень вкусными. А тот факт, что ими с ним поделился не абы кто, а обиженный омега в течке, который явно оставил их себе на поздний перекус, только делал еду в разы вкуснее. Так что с каждым съеденным вареником неожиданно для самого себя Арсений снова ощущал небывалый душевный подъём — хотелось, как говорила сейчас молодежь, закомфортить Антона и развеять эту тяжёлую атмосферу в их квартире.       Когда с обедом было покончено, а рассольник и салат заслуженно отправились в мусорное ведро, Арсений, взбодрившись, снова полный сил прокрался в затемнённую гостиную. Антон успел задёрнуть шторы обратно, но балконную дверь всё же не закрыл, поэтому белёсая дымка и удушливый запах с примесью химозной мяты наконец-то полностью развеялись, сменившись более родным и пьянящим ароматом забродившей вишни. Сам же Антон сидел, привалившись спиной к стене и вытянув перед собой скрещенные в щиколотках тонкие ноги, которые были заманчиво оголены до самой середины бедра задравшимися леопардовыми шортами. У гнезда же, расчищенного теперь от мусора, чуть сбилась одна из границ — вероятно, именно там омега вылезал и залезал обратно. Арсений немного потоптался на месте, но в итоге не придумал ничего лучше, чем просто сесть на пол между телевизором и диваном, откинувшись спиной на мягкую выдвижную часть. С балкона по пояснице и ступням тянуло приятной прохладой.       Какое-то время они сидели так молча: Антон играл в «Ведьмака», активно щёлкая прозрачными кнопками геймпада, а Арсений, хоть и был уже немного знаком с игрой, всё равно усиленно пытался вникнуть во всё происходящее на экране. И при этом периодически показательно потирал небольшую омежью метку у себя на стыке ключицы и шеи, тем самым не только провоцируя ускоренный выброс успокаивающих феромонов вместе с естественным ароматом жжёного миндаля, но и напоминая сидящему позади него омеге об их связи.       Однако одного только феромона было недостаточно для решения проблемы, поэтому Арсений, задумчиво наблюдая за тем, как Геральт с переменным успехом сражался на крыше полуразрушенной башни с превышающей его по уровню виверной, пытался придумать новый план примирения.       После того, как Антона очень давно пригласили поиграть на стриме и при этом покомментировать всё, что он видит на экране, тот неожиданно с интересом втянулся в игры на новенькой тогда пятой плойке, иногда засиживаясь перед телевизором настолько долго, что сонному Арсению приходилось в ультимативном порядке отправлять его спать, едва не стаскивая с дивана за ноги. Однако свободного времени для подобного времяпрепровождения у Шастуна оказалось не так много, поэтому чаще всего все игровые достижения и развлечения ограничивались совместной Фифой вместе с коллегами в офисе.       Идея, как разговорить молчаливого омегу, медленно сформировалась в голове сама собой. В какой-то момент Арсений как будто бы невзначай начал задавать ему наводящие и порой специально глупые вопросы: «Что означает этот восклицательный знак в инвентаре?», «Почему у этого торговца нельзя продать снаряжение?», «Можно ли серебряным мечом драться против людей?», «Почему ты не взял плату за заказ?», «Зачем ты использовал Ирден против утопцев?», «Почему ты оставил себе этот стальной меч, хотя у нового атака больше?» — и всё в таком духе.       Сначала Антон упорно молчал и только шумно вдыхал носом, но потом на вопросе пятом или шестом всё-таки не сдержался и начал тихо и кратко, иногда даже односложно, бубнить себе под нос разъяснения. Ещё минут через двадцать, когда речь плавно зашла о выборах в диалогах и их влиянии на дальнейший сюжет, он начал отвечать громче и с куда бо́льшим энтузиазмом, а ещё через час уже и вовсе трындел и хихикал как ни в чём не бывало, комментируя вообще всё подряд. Ему уже даже не требовались для этого уточняющие вопросы от Арсения, который наконец-то и сам расслабился, почувствовав, как изменилась в лучшую сторону атмосфера в гостиной, и дальше с улыбкой просто слушал, как за его спиной рассыпался в шутках, рассказах и пояснениях Антон, и лишь изредка вставлял свои каламбуры.       Спустя ещё пару часов, проведённых перед экраном телевизора на холодном полу и подушке, в какой-то момент любезно выделенной Антоном из своего гнезда, Арсений почувствовал это — аромат пьяной вишни, который до этого лишь ненавязчиво дразнил его рецепторы, неожиданно снова стал глубоким и насыщенным, но при этом не удушливым, как было раньше, а каким-то тёплым, даже ласковым. Он начал недоверчиво принюхиваться, подумав, что ему это только почудилось.       Но нет. Вслед за раздавшимся за спиной шуршанием одежды на его голые плечи опустились две тёплые ладони, а в затылок уткнулись носом. Арсений замер, боясь спугнуть момент, пока Антон, какое-то время лениво массировавший его ключицы и в особенности собственную аккуратную метку, неожиданно не обнял его крепко за шею, прижавшись, насколько это было возможно, сзади. Немного потеревшись щекой, Шастун вдруг начал тихо урчать что-то неразборчивое в высохшие и спутанные после душа тёмные пряди, жадно вдыхая естественный миндальный аромат альфы, и оглаживал раскрытыми ладонями, забравшись в вырез на майке, подкаченные мышцы груди и торса.       Арсений искренне млел от этих незатейливых ласк, а по его спине то и дело пробегали мурашки от контраста холодной и тёплой кожи. Он даже медленно склонил голову набок, позволяя Антону касаться губами ушной раковины и небритой скулы.       А потом тот зашептал на ухо, до дрожи опаляя горячим дыханием:       — Залезай сюда.       Арсений удивлённо распахнул глаза, чуть отстранившись от недовольно заворчавшего Антона, который потянулся вперёд, пытаясь снова быть ближе.       — В смысле, в гнездо?       — Не называй это так.       — Ты уверен, что?..       — Арс! Просто залезь уже сюда. Сейчас.       И, неожиданно впившись растопыренными длинными пальцами в плечи, Антон резко потянул его на себя, пытаясь таким образом спиной затянуть к себе на диван. Конечно, у него бы это не получилось, если бы Арсений не поддался этим странным манипуляциям и, привстав на неправильный мостик, не начал бы ногами выталкивать себя от пола вверх и назад. Но, когда в моменте под поясницей появились сложенные одеяла и подушки, которые под его весом начали тянуться вслед за ним, тем самым разрушая мягкие границы, он остановился. Антон же продолжал тянуть его как ни в чём не бывало, будто не замечая, что его драгоценное гнездо разрушалось.       — Стой, подожди.       Поза, в которой замер Арсений, была максимально неудобная для того, чтобы подняться на ноги, но физическая подготовка и пластика тела помогли ему осторожно встать с дивана, не стащив на пол съехавшие подушку и одеяло. Антон, надув пухлые губы, недоумённо смотрел на него в золотистом свете большого экрана телевизора с поставленной на паузу игрой.       Под чужим пристальным взглядом Арсений медленно, словно приближался к дикому животному, потянулся к нарушенным границам гнезда, чтобы поправить их и вернуть в прежнее положение. Антон, заметив это, громко и недовольно замычал, будто зарычав, и даже дёрнулся вперёд, но Арсений остановил его успокаивающим жестом раскрытой ладони, показательно поправляя подушку, до этого лежавшую поверх перекрученного одеяла.       Шастун внимательно осмотрел всё своё гнездо, будто ещё раз проверяя его целостность, а потом снова повернулся лицом к Арсу и раскинул в стороны руки, доверчиво ему улыбаясь. Это было признаком полного доверия и согласия со стороны омеги, поэтому Арсений уже без лишних сомнений и раздумий аккуратно залез на диван. Не успел он толком пристроиться, как Антон тут же потянул его подальше от края к стенке и, настойчиво подтолкнув, чтобы тот на неё откинулся, уселся между разведённых ног, с комфортом умащиваясь спиной на крепкой груди. Они редко сидели в подобной позе, поскольку она была не очень удобной для двух человек с высоким ростом и не прям огромным диваном.       Антон, взяв с подлокотника второй геймпад, потому что предыдущий начал мигать о низком уровне заряда, повозился туда-сюда ещё около минуты, пристраиваясь, вытянул длинные ноги так, что они немного свисали с края дивана, и наконец полностью расслабился, уперевшись затылком Арсению в ключицу. Было неприятно, но терпимо, особенно, когда Шастун чуть съехал вниз, в итоге уместившись головой в районе солнечного сплетения.       Арсений с трудом вдохнул и выдохнул от тяжести тела на себе, устало прикрывая глаза. Он, конечно, был очень рад, что у него получилось заслужить негласное прощение в первый же вечер, однако это также означало, что теперь он был в полном распоряжении своего омеги — так сказать, часть команды, часть гнезда.       Хотя Антон всячески пытался бороться со своей сущностью, выкручивая псевдобрутальность на максимум, истинная природа омеги всё равно брала своё через неоднозначные взгляды, оговорки и поступки, хотел тот того или нет. Арсений честно не понимал, почему Шастун, уже добившийся в шоу-бизнесе небывалых высот, до сих пор так ревниво скрывал от общественности и просто неблизких знакомых вторичный пол, маскируя за дорогой туалетной водой свой естественный вишнёвый аромат и зачастую ведя себя преувеличенно «круто», а оттого — на взгляд Арса — максимально неестественно и нелепо.       Но многие велись на этот фарс, из-за чего в фанатской среде до сих пор не утихали ожесточённые споры о том, кто же Антон на самом деле по природе. Одни истерично утверждали, что он альфа, потому что «ну посмотрите же на него!»: высокий, сильный, дерзкий мужчина, а какой Арсений рядом с ним малюсенький и нежный. Другие с пеной у рта доказывали, что он омега, потому что «ну посмотрите же на него!»: неловкий, стеснительный, ведомый мальчик, а какой Арсений рядом с ним брутальный и мощный.       Антон же ещё с момента их знакомства был такой: сложный, зацикленный на определённом ложном образе жизни, придуманном только для окружающих его людей. Но сквозь толстую скорлупу фальши и напускной крутости Арсений прекрасно видел воспитанного чудесной мягкой матерью, в чем-то зачастую неуверенного, очень пугливого, ласкового омегу, которому пришлось в силу сначала уличного и школьного окружения в Воронеже, а затем окружения юмора и шоу-бизнеса в Москве притворяться не тем, кем он был на самом деле, тем самым, по его словам, отстаивая своё право быть услышанным и признанным. Потому что как бы общество ни билось за равноправие между вторичными полами, по факту до сих пор негласно практиковался старый образ мышления, когда слово альфы весило больше слова беты или уж тем более — омеги.       Лично самому Арсению, несмотря на его достаточно альфархаичное семейное воспитание, было абсолютно фиолетово — он не считал сущность омеги чем-то зазорным или низким. Для него это была просто природа, которая накладывала на человека свои особенности в поведении, внешности и физиологии, но при этом не вгоняла его в какие-то стереотипные рамки существования, поэтому он сам не стеснялся периодически подыгрывать Антону в его играх в альфу.       Конечно же, иногда тот слишком заигрывался и забывался, начиная вести себя совсем уж неоправданно пафосно или дерзко, чем, собственно, неимоверно раздражал до поджатых губ и хмурых бровей. И тогда Арсений — чаще всего не на публике — вынужденно прибегал к своей истинной природе и через метку напоминал ему о реальном положении вещей между ними, возвращая с небес на землю. Но не потому, что его как-то ущемляли посягательства на его место как альфы в их паре (это в целом было абсурдно), а потому, что это нарушало его личные границы или личные границы других людей. И мириться с подобным он был не намерен.       Арсений прекрасно знал, как Антон по большей части презирал и не желал признавать свою природу, пренебрежительно отзываясь о своей текущей раз в несколько месяцев заднице или более физически слабом по сравнению с альфами и бетами теле.       Стремясь действовать наперекор своей природе, Шастун первое время, ещё до начала их официальных отношений, пренебрегал элементарными мерами предосторожности, прямо во время течки, скрываемой за сильнодействующими блокаторами, вызываясь добровольцем, чтобы помочь потаскать тяжёлое съёмочное оборудование или какие-нибудь коробки. А потом лежал на диванчике в закрытой изнутри комнате отдыха, свернувшись калачиком и тихо подвывая от режущей боли в животе и пахе, пока Арсений в панике крутился рядом с ним, ругая его на чём свет стоит за принятые таблетки и за халатное отношение к собственному здоровью, и, поглаживая нервно дрожащей рукой по голове, параллельно вызванивал по мобильному телефону Диму — единственного, кто знал и про вторичный пол, и про медицину.       Или, к примеру, в последние пару лет Антон — хотя и, казалось бы, находился в почти что семейных отношениях с альфой — взял за дурную привычку просто подавлять всеми правдами и неправдами собственное сексуальное возбуждение, особенно во время ненавистной ему течки, потому что не желал признавать постыдные потребности своей природы и делал вид, что и без секса с ним всё совершенно в порядке. В такие моменты он становился для окружающих абсолютно невыносимым, раздражительным и агрессивным: цеплялся по делу и без дела ко всем коллегам с этажа, до хрипоты спорил о сущей ерунде со Стасом, ругался с Позом или шпынял почём зря неконфликтного Серёжу. И только Арсений в силу своей метки на его загривке имел над ним какую-никакую власть, присмиряя одним присутствием или строгим взглядом его ужасное поведение. Но поскольку он не всегда мог быть рядом, да и в целом не мог на корню пресечь сочащуюся во все стороны ядом пассивную агрессию, Антона на время течки стали отпускать домой, закладывая три-четыре выходных дня в его плотном рабочем графике. Проще было договориться о переносе съёмок или о замене — по возможности — человека, нежели работать с невыносимым Шастуном, который в такие дни всегда стремился перекрыть свои омежьи слабости напускным альфачьим гонором.       Чаще всего такие вынужденные выходные, конечно же, планировались и согласовывались заранее путём подсчёта дней цикла, в том числе несколько дней параллельно выделялись ещё и для Арсения. Но иногда возникали форс-мажорные обстоятельства, как, например, случилось и в этот раз, когда из-за пропущенного совместного гона течка пришла раньше срока.       И вот в такие моменты в офисе и продакшене с их стороны вставала вся работа, поскольку Антон одновременно был задействован в большом количестве проектов, много куда приходил гостем или участвовал в съёмках рекламных роликов. Тот этим, конечно, безумно гордился, уверяя, что это лишний раз доказывает всем вокруг его ложную природу альфы, а по факту безумно выгорал и уставал, вваливаясь по вечерам домой, едва стоя на ногах, и практически умолял Арса чуть ли не на ручках отнести его в душ или лучше сразу в кровать.       Единственной дозволенной омежьей отдушиной сам Антон называл украшения, потому раньше и носил их на себе тоннами, но при этом всё равно не забывал казаться типа брутальным, унизывая пальцы массивными кольцами, а запястья — толстыми браслетами. Со временем — уже после начала их отношений — Арсений ненадолго убедил его, что не случилось бы ничего страшного, если бы вдруг кто-то подумал, что Антон — омега, потому что это всё равно осталось бы неподтверждёнными слухами и сплетнями. И тогда тот расслабился, отпустив себя: начал носить более изящные украшения, больше одевался в яркие, милые и нежные образы и отрастил восхитительные длинные кудри, которые — по его словам — он не отпускал с самой школы.       Но радость Арсения от наблюдения за своим наконец-то раскрывшимся в полной мере и принявшим свою природу омегой была недолгой — достаточно быстро тот начал вновь замыкаться в себе, начитавшись комментариев и загнавшись о том, что его перестали воспринимать всерьёз. И с каждым месяцем всё больше и больше наращивал обратно фальшивый альфачий панцирь, возвращаясь к своему старому стилю жизни.       Так что увидеть Антона, который не просто случайно, а целенаправленно потакал своим омежьим желаниям, дозволено было только Арсению и только наедине у них в квартире, как, например, было сейчас. Или ещё когда Шастун был в стельку пьян, но это был тщательно скрываемый от него компромат для своих. Поэтому Арсений так ценил периоды течки или гона, которые они проводили друг с другом и которые раскрывали весь потенциал Антона как омеги.       Задумавшись обо всём и ни о чём конкретно, Арс лениво почёсывал короткий светлый ёжик волос и, прикрыв глаза, медленно проваливался в дрёму под мерное пыхтение умолкшего Антона и звуки игры из колонок телевизора.

***

      Первый раз Арсений проснулся от того, что кто-то пытался мягко, но настойчиво тянуть его за плечи. Он сонно приоткрыл глаза, не сразу сообразив, когда вообще успел заснуть. В гостиной окончательно воцарилась полутьма: телевизор был выключен, на улице за закрытой балконной дверью приглушённо шумел дождь, а плотные шторы практически не пропускали свет дворовых фонарей внизу. Он даже не мог точно определить, сколько было времени или сколько он так проспал. Чувствовал только, как от неудобной позы безбожно затекли и покалывали спина и ноги.       Над ним нависал, стоя на коленях на диване, Антон и по всей видимости пытался уложить его в более подобающее для сна положение. Арсений уже хотел послушно подчиниться и улечься поудобнее, как внезапно икроножную мышцу прострелило судорогой. Тихо матюкнувшись себе под нос, он резко дёрнулся, чем испугал Антона.       — Ты чего? — прошептал тот, сразу же опасливо одёргивая от него руки.       — Ногу свело.       Арсений, поджав губы, сел прямо и потянулся к неприятно сокращающейся мышце. Сильно ущипнув себя за щиколотку, он снова коротко зашипел, а затем медленно расслабился. Отпустило.       — Который час? — хрипло спросил он, массируя икру под штаниной.       — Около десяти. Всё в порядке?       Антон всё так же потерянно стоял на коленях рядом, так и замерев с испуганно отдёрнутыми руками. Арсений с улыбкой потянулся к его лицу и мягко погладил большим пальцем пухлую нижнюю губу.       — Всё хорошо. Пойдём уже спать? — Ему молча кивнули головой в ответ, из-за чего подушечка пальца проскользила по губам вверх-вниз и в конце немного оттянула нижнюю. — Тогда ты пока ложись, а я сейчас вернусь.       Морщась от покалывающей боли во всём теле, Арсений аккуратно выбрался из гнезда, стараясь ничего не разрушить по пути, и, разминаясь прямо на ходу, направился сначала в туалет, а потом на кухню, чтобы выпить воды и открыть окно на проветривание. В квартире до сих пор пахло исключительно пьяной вишней. Он не чувствовал в воздухе даже примеси своего собственного не особо интенсивного сейчас аромата жжёного миндаля.       Вернувшись в потёмках в гостиную, он различил очертания устроившегося лицом к стенке Антона, трогательно поджавшего ближе к груди длинные голые ноги. Ситуация была не нова, но Арсения всё равно буквально затопила волна невыраженной нежности.       Сняв домашние штаны и забравшись обратно в гнездо, он лёг у омеги за спиной и, как большая ложка, сильнее прижался к нему, обнимая за талию, чуть оголённую из-за задравшейся мягкой футболки. Антон был приятно прохладный после недавнего душа с ещё немного влажными иголочками коротких волос на затылке. Что-то промычав себе под нос, он заворочался и, удобнее устроившись в объятиях, наконец-то затих.       Второй раз Арсений проснулся от того, что его полувозбуждённый член настойчиво и со знанием дела ласкали рукой. Сонное сознание реагировало куда медленнее тела, поэтому он постепенно выныривал из сна, вслушиваясь в учащённое глубокое дыхание перед собой. Антон всё ещё лежал в его объятиях к нему спиной. Однако это не помешало ему приспустить собственное и — каким-то чудом — даже чужое нижнее бельё, наискось оттянув плотную резинку трусов и не совсем приятно зацепив её под яйцами, и притереться прохладными гладкими ягодицами к паху. По ощущениям, Антон периодически собирал излишки своей естественной анальной смазки и размазывал её по крепнущему прямо у него в ладони члену, лаская его по всей длине и особенно — как любил альфа — щекоча подушечкой под головкой.       Арсению стало любопытно, как далеко в этих маленьких шалостях собирался зайти поглощённый своим занятием Шастун. Поэтому он, ничем не выдавая тот факт, что проснулся, продолжил и дальше безучастно лежать рядом, пытаясь держать более-менее ровный ритм дыхания. Хотя манящий и тягучий аромат пьяной вишни, призывно бивший прямо по рецепторам, вызывал в ту секунду только одно животное желание — покрыть готового течного омегу.       Антон, казалось, подвоха действительно не заметил. Да и в целом вся эта ситуация его будто даже не смущала: то ли он решил, что достаточно независимый и самостоятельный, чтобы трахнуть себя узлом без сознательного участия в этом процессе альфы, то ли хотел разбудить его приятным для них обоих способом, до всхлипов сжимаясь на толстом стволе. Арсений наблюдал за его дальнейшими действиями сквозь приоткрытые ресницы — из-за царившей вокруг темноты было мало что видно, но, в общем и целом, очертания стройного тела рядом были различимы.       Когда член окончательно окреп, Антон ещё несколько раз с нажимом прошёлся ладонью вверх-вниз, а затем, будто перестав дышать, — настолько вдруг стало звеняще тихо — начал активнее притираться ягодицами, будто пытаясь насадиться без помощи рук. В этот момент Арсению стоило просто неимоверных усилий и дальше строить из себя всё ещё незаинтересованно спящего пассивного участника событий.       Однако Антон вместо того, чтобы обхватить пальцами крупную головку и наконец-то направить её в себя, зачем-то приподнял свою правую ногу, позволяя чужому члену, до этого утыкавшемуся ему практически в поясницу, скользнуть в промежность, и, придвинувшись ещё ближе, зажал его скользкими от натёкшей смазки гладкими бёдрами. Ощущения от межбедренного секса для Арсения, конечно, были далеко не такие же, как от анального, но как временная альтернатива для баловства омеги, решившего под покровом ночи поиграть за главного, вполне годились.       Антон старался крепче сжимать бёдра, неспешно раскачиваясь туда-сюда по возбуждённому члену, и, опустив вниз перед собой руку, ловил пальцами то и дело выскальзывающую впереди крупную головку с набухающими каплями предсемени. Арсений сначала не совсем понимал, в чём было удовольствие от такого секса для самого омеги, но потом, когда тот задрожал на нём, наконец-то ускоряясь и явно из последних сил подавляя рвущиеся между сжатых губ стоны, он вспомнил о том, что внутренняя часть бёдер у Антона была одной большой эрогенной зоной. И порой во время римминга или минета тот нарочно зажимал чужую голову между своими ногами и начинал двигать ими вверх-вниз, из-за чего отросшие тёмные пряди Арсения щекотали чувствительную мягкую кожу, вызывая мурашки и провоцируя быстрый оргазм.       По тому, как с каждой минутой член всё легче скользил между тесно сжатыми мокрыми бёдрами, а неприличный звук влажных шлепков становился всё громче, стало понятно, насколько же на самом деле много омежьего секрета уже натекло и было растёрто между ними. Однако очевидно возбуждённый Антон как будто не собирался переходить к анальному сексу. Вместо этого он взял руку Арсения, до этого обманчиво расслабленно лежавшую у него на талии, потянул её выше, к своей груди, и, положив поверх его ладони свою, начал сжимать её. Арс удивлённо распахнул глаза, уже не боясь спалиться, и с сожалением осознал, что их поза и темнота вокруг не позволяли ему увидеть, с каким же лицом Антон с помощью его руки сам себе ласкал грудь и, в частности, набухшие горошины сосков, при этом увлечённо раскачиваясь туда-сюда по члену альфы.       Притворяться безвольным наблюдателем и дальше Арсений был больше не намерен. Поэтому, когда Антон в очередной раз отклонился подальше, оставляя между мягких бёдер практически одну головку, пощекотав её кончиками пальцев, Арс резко толкнулся навстречу, максимально вжимая чужие ягодицы себе в низ живота, а между пальцами сжал удачно попавшийся сосок. Омега, крупно вздрогнувший и весь сначала сжавшийся от неожиданности, вдруг громко и бесстыдно застонал, после расслабленно откидываясь спиной на крепкую грудь.       — Ты думал, я не замечу, как ты тут балуешься без меня? — хрипло прошептал Арсений, лаская губами горячее и определённо раскрасневшееся ухо, теперь больше не скрытое завитками волос. — Сначала морозился от меня целый день, обиженно дуя губы в своём гнезде, а теперь ещё и трахнуться решил только с моим членом. Бессовестный, испорченный мальчишка.       Антон тихо заскулил в ответ, мелко потирая бёдра друг об друга со всё ещё зажатым между ними членом, и попытался убрать настойчиво ласкающую шершавую ладонь со своей явно очень чувствительной набухшей груди.       Арсений, хмыкнув на это, послушно убрал руку и привстал, первым делом полностью стянув мешающиеся трусы, резинка от которых, кажется, уже натёрла ему все яйца. Затем любезно помог и Антону освободиться от нижнего белья, оглаживая тонкие худые ножки и целуя острые коленки, и от домашней футболки. А потом вернулся в исходное положение, беззастенчиво протолкнув член между гладких бёдер, и, уперевшись на локоть, навис сверху, чтобы было удобнее целовать и покусывать горящие от стыда ухо и щёку. Свободной рукой огладил поджавшийся животик и выемку талии, пощекотал ямку на пояснице и наконец обхватил упругую ягодицу. И неожиданно без какого-либо предупреждения оттянул её, сильно сжав и спровоцировав новый громкий стон.       — Какой же ты тут уже мокрый.       Антон явно ещё больше смутился, судя по тому, что попытался отвернуться и уткнуться лицом в свою подушку.       — Не говори об этом так…       — Как? — Арсений, наоборот, потянулся вслед за ним и снова прикусил мягкую мочку уха.       — Я не мокрый. Это… это просто естественная реакция организма, потому что я…       — Потому что ты чудесный омега. Чудесный вишнёвый омега.       Арсений знал, как Антон был падок на комплименты, особенно в период течки. А ещё он знал, как Антон обожал, когда ему на ухо что-то говорили низким хриплым шёпотом.       — Ты ведь это хотел услышать? Но знаешь что? Ты меня просто невероятно бесишь, — вдруг признался Арс, то поглаживая, то сжимая большой ладонью округлую ягодицу. — Иногда я забываю, что ты физически слабее меня, и мне так хочется тебе врезать, чтобы у тебя уже мозги встали на место. И как же порой тебя хочется хорошенько выпороть и наконец-то научить правильно вести себя со старшими, ты себе даже не представляешь. А как меня раздражают твои бзики и дебильные закидоны… — Не успел Антон даже слова вставить, как Арсений продолжил, крепче прижимаясь к нему со спины: — Но видит Бог, Шаст, я бы ни за что не променял тебя ни на какого другого омегу.       Арс редко говорил о таком, да и момент был как будто не самый подходящий для подобных откровений, но это признание вырвалось как-то само собой прямо из глубины души, очевидно навеянное перед сном долгими размышлениями об их непростых отношениях.       Добавить что-то ещё к своему чистосердечному признанию он попросту не смог — Антон резко притянул его к себе за затылок и, повернув свою голову навстречу, неловко поцеловал. Сначала поцелуй получился вполне невинным и целомудренным, но внезапный романтический настрой не продлился слишком долго. Минутная нежность растворилась в густых ароматах пьяной вишни и жжёного миндаля.       Арсений с тяжёлым выдохом оторвался от наверняка уже припухших розовых губ, выцеловывая прямой нос и не бритые пару дней щёки, а пальцами, до этого сжимавшими ягодицу, пробрался к пульсирующей мокрой дырке, размазывая омежий секрет по эластичным наружным мышцам.       — Наказать бы тебя за неуместную самодеятельность… — прошептал он, мягко толкаясь членом, всё ещё зажатым между мелко подрагивавшими бёдрами.       Антон протестующе замычал, качая головой и пытаясь подставить губы для нового поцелуя.       — Не нравится терпеть, да? Ты ж мой хороший… — Арсений чуть навалился на него, скользя двумя пальцами в расслабленный анус и поглаживая гладкие внутренние стеночки. — А как меня дразнить, так тебе меня не жалко, м-м-м?       Антон промолчал, а потом снова начал самостоятельно двигаться, одновременно насаживаясь на чужие пальцы внутри и сжимая бёдрами член, и прерывисто громко вздыхал. Арс, цокнув, сразу же отстранился под недовольный скулёж, жёстко фиксируя перепачканной в смазке ладонью обманчиво узкий таз омеги, не давая тому больше пошевелиться.       — Безобразие. Никакого уважения.       — Ты слишком много пиздишь, — вдруг отозвался Антон, немного выгибаясь в спине. — Меньше слов, больше дела.       Арсений совершенно недобро усмехнулся, чего, однако, не было заметно в темноте.       — Как скажешь, мой хороший, как скажешь…       Раздразнить или разозлить Арса, поставив под сомнение его авторитет или действия, можно было буквально на раз-два, чего он сам очень не советовал никому проверять. Потому что это всегда жёстко каралось, а специально для Антона — ещё и анально.       Поэтому, стоило ему только закончить фразу, как он тут же обхватил свой скользкий от омежьего секрета член, провёл по нему несколько раз и приставил чувствительную от постоянной стимуляции головку к подготовленному анусу. И резко толкнулся до самого упора, помогая себе рукой, державшей Антона за бедро.       Тот не по-мужски высоко охнул, а потом, доверительно прижавшись к Арсу спиной, начал тихо поскуливать-постанывать, пытаясь подмахивать навстречу задом. Арсений хмыкнул и тоже прилёг на подушку, с оттяжкой толкаясь в жадную мокрую дырку.       — Что ж тебе спокойно-то не лежится? — с усмешкой спросил он, прижимаясь губами к колючему затылку. — Невозможный, просто невозможный омега.       — Я же знаю… что тебе это… нравится, — с придыханием ответил Антон, закидывая руку назад и вплетая пальцы в длинные мягкие пряди.       — Ох, Шаст, с огнём ведь играешь.       Арсений, продолжая неспешно толкаться членом на всю немалую длину, начал целовать обесцвеченные иголочки волос, медленно спускаясь ниже, к шее и загривку с собственной меткой. В темноте не было видно её очертаний, зато зажившие выемки рубцов, один в один совпадавших с отпечатком его зубов и клыков, очень хорошо прослеживались языком и губами. Это была ещё одна — новообретённая — эрогенная зона Антона, которую Арсений всегда ласкал с особым для себя удовольствием, ощущая в такие моменты одновременно власть и ответственность за своего омегу, доверившего ему свои тело и судьбу. Конечно, метка ещё не означала любовь до гробовой доски, но вполне однозначно давала понять всю серьёзность намерений для построения семьи и отношений.       Антон уже практически мурчал от удовольствия, выгибаясь навстречу, и крепче прижимал к себе Арса за голову одной рукой, а второй, казалось, ласкал свой член в такт глубоким толчкам внутри. Арсений же собственнически оставлял на коже засосы и лёгкие укусы, переходя от загривка к ключице и шее, и обратно. Периодически крупно вздрагивая всем телом, Шастун сладко сжимался на члене и совершенно восхитительно стонал, от чего у альфы буквально поджимались от возбуждения яйца. Арс отпустил его бедро и заскользил ладонью выше, обратно к чувствительной набухшей груди, попеременно сжимая то одну, то вторую и перекатывая между пальцами упругие горошины сосков.       — А-а-а-а-а-рс!..       Толчки становились всё быстрее и короче. В какой-то момент Антон отпустил чужие волосы и, подняв правую ногу, обхватил себя под коленом, тем самым давая возможность ещё глубже вбиваться в хлюпающую от омежьего секрета дырку. Арсений рыкнул и пропихнул руку, до этого лежавшую под подушками, под головой Антона и прижал её к распахнутым полным губам, проталкивая в горячий влажный рот два узловатых пальца. Шастун начал с энтузиазмом обсасывать и вылизывать каждую фалангу, создавая ещё больше неприличных хлюпающих звуков, а его стоны из-за текущей слюны и зажатого языка стали чем-то напоминать глухое фырчанье.       — Господи, ну какой же ты!.. — Арсений не мог одним словом выразить те всепоглощающие восхищение, удовольствие и возбуждение, что накрыли его с головой. Ему хотелось, чтобы весь мир знал о том, какой Антон на самом деле чудесный и страстный, потрясающе ласковый и отзывчивый омега.       Но, когда стал набухать узел, Арс на пару секунд сбился со своего молотящего ритма.       Сцепка.       Они регулярно практиковали её во время течки, реже — гона, иногда, когда удавалось уделить достаточно времени подготовке и тщательной растяжке, — в повседневной жизни. Однако обычно они всегда использовали специальные презервативы, потому что Антон, принимавший на постоянной основе дорогостоящие противозачаточные, хотел всеми способами обезопасить себя от нежелательной беременности. По его словам, он был ещё слишком молод для детей, да и карьера была для него в приоритете. Арсений, хоть и был на восемь лет старше и уже чаще задумывался о пополнении в их маленькой семье, впрочем, никак не возражал, только просил чуть чаще сдавать все необходимые анализы и наведываться к омежьему гинекологу для проверки здоровья.       В этот же раз всё произошло слишком сумбурно, поэтому ни о каких презервативах речи не шло.       — Почему ты остановился? — охрипшим от стонов голосом вдруг спросил Антон, свободной рукой отведя чужую ладонь от своего рта. — Хочу твой узел.       — Мы не используем сейчас презерватив, помнишь?       — И что? Хочу узел!       — Родной, тогда во время сцепки мне придётся кончить прямо в тебя.       Антон издал какой-то странный радостный возглас и принялся снова активно насаживаться на член, вернув покрытые слюной пальцы в рот.       Арсений, как более здравомыслящий из них двоих в данный момент, быстро проанализировал возникшую ситуацию. В целом, если он всё правильно запомнил, в инструкции к противозачаточным было написано, что в период течки допускался незащищённый секс со сцепкой, однако после требовалось сразу же вымыть всю сперму альфы из организма и принять дополнительную таблетку. Звучало муторно, но нетрудно.       Расслабившись, Арс вновь включился в процесс. Для удобства он высвободил ладонь у недовольно хныкнувшего Антона и принял над ним практически упор лёжа, уперевшись руками по бокам от головы, и начал беспощадно втрахивать худое тело в многострадальный синий диван. Шастун завыл на одной высокой ноте, захлёбываясь именем Арсения, и подтянул правую ногу, согнутую в колене, ближе к груди. Аромат пьяной вишни смешался с жжёным миндалем и забился из-за частого глубокого дыхания, кажется, в самое горло.       Последние пару толчков Арс сделал уже лениво, проталкивая практически разбухший узел в растраханный сокращающийся анус. Антон тут же притянул его к себе за шею и глубоко поцеловал, ероша взмокшие тёмные волосы на затылке. Оргазм накрыл ослепительный. Такой мощный, что Арсений не рассчитал свои силы и ненадолго навалился на всхлипывающего омегу, зажимая его под собой.       — Ты в порядке? — спросил он, как только немного пришёл в себя.       Арс приподнялся с крупно подрагивающего под ним тела и аккуратно прилёг за спиной, прижимая к себе за талию. Узел окончательно сформировался и сцепил их на ближайшие минут пятнадцать яркого удовольствия.       — Огонь… — промямлил заплетающимся языком Антон, то и дело сжимаясь на члене и тем самым усиливая ощущения для них обоих.       — Нам нужно будет потом вымыть тебя от моей спермы, слышишь? Не засыпай.       Шастун недовольно что-то проворчал и удобнее устроился в объятиях, прижимаясь к потной груди, плавно покачивая туда-сюда бёдрами.       Несмотря на то, что очень хотелось провалиться в безмятежную сладкую дрёму, дрейфуя на волнах посторгазменной неги, Арсений не мог себе такого позволить, чувствуя ответственность за случившийся незащищённый секс и сцепку. Поэтому, как только узел стал немного опадать, он сразу же попытался безболезненно для обоих вытащить член. Но задремавший — как ему показалось — Антон вдруг весь сжался, не позволяя закончить сцепку.       — Родной, я понимаю, что тебе так очень нравится, но нам нужно избавиться от спермы.       — Оставь.       — Что?       — Оставь так. Я хочу, чтобы ты остался внутри.       С одной стороны, его внутренний альфа радостно взвыл, потребовав на эмоциях ещё раз пометить этого омегу, который с высокой долей вероятности, несмотря на противозачаточные, мог забеременеть. С другой стороны, его разумная часть настаивала, что такое решение не могло приниматься им в одиночку, поскольку это были не его тело и не его жизнь. А Арсений всегда в первую очередь прислушивался к голосу разума, а не природы.       Поэтому, как бы заманчиво не выглядело предложение, он не мог на него согласиться.       — Ты, вероятно, не понимаешь, чем это грозит. Ты можешь забеременеть. А я не хочу, чтобы ты потом пытался избавиться от ребёнка или считал его обузой…       — Останься.       — Антон, ты!..       — Арс! — Голос Антона прозвучал неожиданно бодро, без единого намёка на сонливость. — Останься так. Внутри. На всю ночь.       Арсений недоверчиво уставился в затылок перед собой, а потом приподнялся, из-за чего член начал скользить по смазке и сперме наружу. Омега тут же недовольно зашипел и прогнулся следом, вновь вжимаясь в пах ягодицами.       — Ты точно уверен? — Арс обхватил чужое лицо ладонью за щёки и повернул к себе. Хотя в темноте нельзя было различить ни выражения, ни взгляда, он всё равно продолжал со всей серьёзностью вглядываться в очертания прямого носа и вытянутых скул.       — Абсолютно, — ответил Антон, судя по голосу, улыбаясь. — А теперь давай уже спать.       Арсений всё ещё неуверенно лёг обратно, чувствуя, как к нему под боком тесно прижималось стройное длинное тело, а мягкий член без узла всё ещё находился внутри горячих и скользких анальных мышц. Одна мысль о том, что омега пошёл на большой риск, чтобы забеременеть к концу этой течки, вызывала внутри одновременно и восторг, и ужас.       Арс, обняв омегу за пояс и положив руку на мягкий живот, поцеловал уже неожиданно сроднившуюся колючую макушку. Ему казалось, что теперь он не сможет уснуть до самого утра, однако сладко мурлыкающий что-то себе под нос Антон, ослепительный оргазм и шок от полученной только что информации моментально его сморили.