Тайные желания

Люди слишком многое

связывают с сексом, тогда как

настоящая близость – глубже.

Она в ласковом прикосновении,

в спокойном взгляде

и ровном дыхании рядом.

***

      Я так боялся момента признания, словно это сулило неминуемую погибель. Нет, показать свои чувства и озвучить заветные слова казалось не столь страшно, как увидеть непонимание и осуждение в твоих глазах. Было боязно оказаться нелюбимым, хоть я и морально готовил себя к подобному исходу, но поистине жутко было стать отвергнутым. Во всех смыслах. И если бы этому довелось случиться, моя жизнь закончилась бы ровно в тот самый миг.       Но судьба оказалась благосклонной. Вряд ли Первозданный смиловался над своим покорным слугой, скорее подбросил непреодолимое, греховное испытание, зная, что устоять мне не достанет сил. Слишком долго я томился ожиданием неизвестности, чтобы отвергнуть своё счастье.       – Почему ты молчал, Ричард?.. Жестоко молчал, мучая меня своим равнодушием? – сбитый, пылкий шёпот меж рваными поцелуями, дрожащие руки на охваченных страстью телах…       – А ты? Зачем заставлял меня приходить к тебе на исповеди снова и снова, дабы хрупкая надежда каждый раз разбивалась о ледяной холод в твоих глазах? – Медовые радужки карали укором, пока твои руки судорожно избавляли меня от одежды.       Ты прижался настолько близко, что отчётливо почувствовался жар и твердость наливающейся плоти. Горячий язык скользнул по шее, оставляя влажный след на пульсирующей вене и заставляя сделать то, чего я почти никогда не делал: закрыть глаза и позволить себе отпустить контроль.       – Знал бы ты, чего мне стоило это хладнокровие.. – я чувствовал себя виноватым за невольно причиненную боль, и напрочь сбитым с толку от долгожданных и столь желанных прикосновений.       Тёплые ладони вовсю бродили по оголённой коже. Огнём было объято не только тело. Пламенела душа. Со сдавленным стоном рвущаяся к тебе. Бесстыдно открытая нараспашку.       – Такой искусный лжец… – жар мягких губ вновь опалил шею, прокладывая путь вдоль кадыка к яремной впадине, и начал мучительный спуск вниз вместе с нещадными поцелуями, оставляющими отметины на разгорячённой коже. – Разве ложь это не грех, prete?..       Ответить не получилось… Твои пальцы ловко подцепили бельё, и без малейших раздумий или смущения стянули вниз, лишая последней разделяющей нас преграды.       Неизбежность греха забилась в горле вместе с глухими, ускоренными ударами сердца. Частое дыхание торкнулось окрепшей плоти, и губы немедля накрыли обнажённую головку, плавным движением впуская меня в бархатную тесноту влажного рта...       Головокружительное упоение растеклось по венам, выливаясь в протяжный горловой стон.       Это было слишком восхитительно для реальности. Мой Ричард. Стоящий предо мной на коленях с сумасшедшим блеском в потемневших от желания глазах. Мой Ричард. Уверенно и так искусно доводящий до исступления.       Ещё никогда удовольствие не ощущалось столь остро, не накрывало так быстро, неконтролируемо, феерично.       Мир померк, утратил очертания, и спустя долгие минуты наслаждения взорвался световой вспышкой под звук твоего имени, блаженным стоном сошедшим из уст…

***

      В этот раз посещение бала мне не кажется напрасным времяпровождением. И даже неоспоримость того факта, что гости мы отнюдь не желанные, а скорее ненавистные, блекнет в тихой радости мимолётного касания твоей руки, когда мы входим в холл российского поместья Белогора.       Верховный ведьмак всё ещё поддерживает традицию сохранения мнимого мира между инквизицией, церковью и ведающими. Даже устроил ежегодное празднество с императорским размахом. Подражание дворцовым манерам выглядит до смешного нелепым, но я натягиваю на лицо учтивую улыбку после успокаивающего обещания из твоих уст не задерживаться здесь надолго.       Ради одного твоего присутствия рядом я готов вынести вычурность сумасбродного общества – вот до чего ты властен надо мной, Ричард.       Проклятая Кроу выплывает по ступеням медленной походкой, подобно королеве этого дурацкого бала, наряженная в до того блестящее платье, что режет в глазах. Задерживает взгляд на тебе, и ненависть, рождаемая бесконтрольной ревностью, ядовитым змеиным клубком сворачивается под самым сердцем. Ножка хрустального бокала, до краёв наполненного игристым, трещит в моей руке. Позволить ей приблизиться к тебе – равносильно ума лишению, и, ограждая тебя от её дурного общества, мерными шагами сокращаю меж нами расстояние.       Ведьма отчаянно пытается сохранить спокойствие, но побледневшее на пару тонов лицо и лихорадочно бегающие глаза выдают её страх. И это приносит мне облегчение.       Правильно делаешь, что боишься, мелкая дрянь. Нечего зариться на моё!       – Леди Кроу… – мой взгляд издевательски медленно проходится сверху вниз по едва ли не дрожащему телу. – Ваш сегодняшний вид готов поистине пошатнуть веру.       Избегая смотреть в глаза, она блуждает взглядом по залу, лишь вскользь касаясь моего лица.       – Веру во что? В чудо?       Чертовка изрядно веселит, даже не подозревая, что я откровенно над ней издеваюсь.       – Вы как всегда остроумны, но, на удивление, правы, леди Кроу. В чудеса я с недавних пор принялся верить. Они и вправду случаются. Не думаю, что чудо коснется вас, но всё же…       – Мне плевать, что вы там себе думаете, – шипящий голос дрожит, но поражает ядом.       Шагнув ближе, с беспечной улыбкой на лице, беру её под локоть и сжимаю с такой силой, что ведьма морщится от боли. Склонившись к её уху, говорю тихо, почти что шёпотом, но каждое отчеканенное слово таит кричащую угрозу:       – Не советую мне хамить, леди Кроу… И напоминайте себе каждый раз перед сном, что только я отделяю вас от пламени каторжного костра. И лишь вопрос времени, когда вы в нём сгорите.       Ловлю на себе твой взгляд, отдалившись от ведьмы на достаточное расстояние. Ты занят беседой с местным графом, и не заметил моих вопиющих действий. Когда наши глаза встречаются на несколько мгновений, а уголок твоих губ дёргается в едва заметной улыбке, понимаю, что готов самолично разжечь костёр для любого, кто посмеет встать между нами.       Время течёт на удивление быстро за несчисляемым количеством выпитого шампанского и светскими беседами. А соблюдать обусловленные формальности и дистанцию становится чрезвычайно сложно, когда мы то и дело цепляемся друг за друга взглядом.       Ты выходишь из пёстро украшенного шатра приглашённой гадалки – ещё одна бредовая традиция, позаимствована у дворцовой знати. Без промедления, уверенной поступью направляешься ко мне, по обыкновению скрывшемуся в тени дорогого интерьера.       – И что тебе предрекла эта шарлатанка?       Останавливаешься непристойно близко, понижаешь до полушёпота голос:       – Светловолосого священника, весь вечер грезящего о моих губах.       Бархатная хрипотца, ласкающая слух, отзывается трепетом в сердце, а голодное желание болезненно сворачивается внизу живота, не оставляя в мутнеющем разуме ни единой здравой мысли.       – Надо же…       – Неужто угадала?..       Дразнящая ухмылка заигравшая на твоих губах, едва позволила мне выдохнуть:       – С абсолютной точностью…       Чтобы получить ответ-просьбу:       – Давай уже уйдём отсюда. Мне не хватает сил смотреть на тебя, не прикасаясь.              Благо вечер близился к концу, и наш уход воспринялся спокойно – дань уважения ведающим мы честно отдали.       Частный экипаж увёз нас к постоялому двору, где затеряться между приезжими посетителями не составило труда. Захмелевшим постояльцам не было никакого дела до двух мужчин, направляющихся в отдалённую комнатушку на втором этаже.       Щеколда на шаткой двери защёлкнулась, отдаляя нас от внешнего мира. Не осталось сомнений, запретов и страха. Всё меркло под натиском твоих глаз, ловящих мои в цепкий капкан. Твоя уверенность передавалась мне, хотя реальность нашего единства ещё не сполна доходила до сознания.       В нескончаемые дни, когда ты оставался недосягаемым, мне ошибочно казалось, что достаточно просто быть рядом, согревать тебя теплом, вдыхать запах, растворяясь в свежести и горечи бесподобного аромата, присущего твоему совершенному телу.       Но годами сдерживаемое влечение рвалось наружу подобно дикому зверю, которого не сдержать стальными оковами; сердце грохотало под рёбрами, готовое взорваться от переизбытка чувств, а руки подрагивали от жгучего желания прикоснуться к обнажённой коже, пустив по ней ответную дрожь.       Оторвать взгляд от твоих глаз не удавалось ни на миг – в их глубине сверкала шальная искорка, но в то же время на дне блестящих зрачков плескалась нежность и безграничная любовь, будто ты без слов говорил мне: «Я твой, только твой». И я знал, что ты читаешь в моих глазах такое же немое признание.       Никто не посмеет ворваться сюда, никто не сможет оторвать нас друг от друга. Здесь мы вольны следовать своей страсти, пусть пока и на короткое время. Но это то, чего мы так долго ждали, о чём в тайне мечтали наперекор судьбе.       И ни твоя должность верховного инквизитора, ни мой сан священнослужителя, ни наша принадлежность к одному полу, не могли отнять у нас человеческого права на любовь и счастье.       Слова утратили значимость. Остались сплетённые взгляды, твои руки в моих руках и твои губы на моих губах.       Тела рванули навстречу вперёд мозга, заставляя бороться за инициативу, вцепляться друг в друга мёртвой хваткой и прижиматься крепче, впитывая каждое прикосновение в призрачном страхе в любую секунду развеяться пеплом, сгорев в плотском грехе.       Сердце остановилось на мгновение, а потом заколотилось так сильно, что стало невозможно дышать. Связь с реальностью неуловимо терялась с пониманием, что не остановлю тебя, даже если геенна огненная сойдёт с Небес, или под ногами разверзнется пучинная пропасть. Непозволительный грех непременно обречёт на посмертные муки. И я готов сгореть в Адском пламени, или пойти ко дну ледяного Коцита, лишь бы руки твои сейчас поскорее справились с мешающей тканью проклятой сутаны, потому что помочь тебе в этом мне не хватало сил.       Твои губы – нещадные, божественные, неукротимые – повсюду, куда только возможно дотянуться.       Мои руки – дрожащие и торопливые – лихорадочно избавляющие тебя от одежды в нетерпении слиться воедино.       Под алчные поцелуи, беспорядочно покрывающие шею и ключицы, под страстные укусы, оставляющие россыпь красных отметин на плечах и груди, под ласки собственнических рук, до боли сжимающих друг друга в объятиях, форма инквизитора и сутана священнослужителя оказались притоптанными к полу, осквернённые невыносимым желанием близости.       Я не молил Первозданного о прощении, не находя в этом надобности. Происходящее казалось совершенным и единственно правильным: твоё тело, доверчивое и опьяняющее, открыто принимающее меня; боль от нетерпеливого проникновения – острая и сладкая, прошивающая нервы иглами долгожданного удовольствия; мой тихий рык, твой удушливый стон; руки, тщательно изучающие друг друга в стремлении запомнить каждый изгиб, увековечить в памяти все выступы и детали…       – Ты мой, Ричард…       – Только твой…       Сбитый темп, рваные толчки, пальцы, до синяков впившиеся в бёдра…       – Я люблю тебя, – томный выдох в изгиб шеи, покрытой испариной, и тихим эхом повторённый ответ.       Сладостная дрожь, охватившая тело, усилилась от восторга признания. И взрывная волна наслаждения окатила нас, заставляя сорваться в пропасть, взвывая от оргазма, сравнимого по мощи с разящей молнией...       Мы тяжело дышали, не выпуская друг друга из объятий, путаясь пальцами в растрепавшихся волосах, сливаясь в трепете поцелуя...       И не было на свете ощущений лучше этой запредельной близости. И нарушенный обет уже не пугал карой небесной... Твой древесно-мускусный запах, вдыхаемый полной грудью, оседал в лёгких умиротворяющим теплом, обещающим быть вечным, подобно сиянию нашей чистой любви.