50 тёмных теорем

Платье было белым. Эта деталь его и смутила. В паноптикуме его пьяного восприятия она воображалась в чёрном или красном. Третий листик этой триады не вписывался сюда: бледный, чистый. Непорочный. Она не хорошая девочка, её не раскачаешь на качелях, не заманишь разговорами о созвездиях. Она вообще не девочка: созвездия поступают под её кожей голубыми полосками вен. Ей не идёт белый. В волосах — шипы роз, в волосах — терновый венец эволюции. В глазах – серый и вязкий, в глазах — асфальт, карандашный набросок. А она в белом. Распущенные волосы по обнаженным плечам. И хочется впиться в них зубами, отдирать куски плоти. След в след за ним, она босыми ногами ступает по паркетной полу. От открытого окна дует могильным холодом. Кажется, что сдвинулись постулаты Бора, сорвалась теорема Пифагора, функция пошла не по аргументу. Она стоит вся в белом и улыбается. С её губ срывается красное, и это не помада. Она приходила в чёрном, когда его оставили одного. Его душили шипы роз, его душили её руки, кость в горле, эволюция. Она приходила в красном и ложилась с ним рядом. Обнимала его с костлявой спины, толкалось своим коленом между его ног. Он желал ее такую. Он душился об неё такую. А она в белом. Его милая Пустота оказалась Белой Богиней, Временем. Ненавистное воплощение. Ненависть ненавистного. Из открытого окна заблудшие звезды падают им в руки. С ржавый труб срываются капли дождя. Она в белом, он в церкви, в психушке, на Луне. В глазах, насыщенных антоцианом горит лукавство. Она нашла для него муку, новый круг пустого скучного ада. Ему ненавистна эмоциональная стабильность.