Люби за нас двоих

      Не такой Ким представлял их встречу спустя почти семь месяцев. За это время Ким с головой ушел в работу, продолжая карьеру певца и одновременно с этим подтирая за грязными делами ныне покойного папаши. Старик отошел на тот свет через месяц, после переворота. Официальная версия остановка сердца, но дети Корна не идиоты, чтобы верить во что-то подобное. Кремировали тело под четким наблюдением Кинна. Кхун не хотел смотреть на что-то подобное, глубже утопая в собственных болячках, а Киму просто было плевать. За эти месяцы Ким в доме семьи не появлялся, получая задания по телефону.       Того парнишку, который засел глубоко в израненной душе, тоже не искал. Старался лишний раз не думать о Порче, даже на какое-то время удавалось забыть оленьи глаза, вмещающие в себя звездное небо. После песни ответа не последовало, очередной номер оказался в блоке на следующее утро. Ким понял и больше не лез. Даже не узнавал у телохранителей о том, чем же сейчас живет младший брат главы второй семьи.       А потом пришлось переступить порог собственного дома с вещами наперевес. Кондо подверглось внезапному нападению недоброжелателей, а после случайной фанатской съемки, где четко видно, как Кима выносят раненым и увозят, фанаты стали толпиться у здания и требовать объяснений. Временно, но родные комнаты комплекса придется занять снова. Как бы не хотелось, с Порче тоже придется пересечься.       Только вот Ким и Порче не пересекались даже спустя неделю нахождения старшего в комплексе. То ли из-за того, что жили в разных частях здания, то ли разный распорядок дня делал свое дело, но в какой-то момент Кимхану стало интересно. Мужчина четко знал, что Порче в комплексе, часто слышал от телохранителей на тренировках, что юный господин очень доброжелательный и вежливый. Хвалили. Рассказывали друг другу, как здорово получать теплое отношение от начальника, сразу мол и работа в радость. Кима давил интерес. Простой, без намеков на что-то большее.       А потом до ушей донеслась фраза, грохотом упавшая на плечи Кима, заставившая пропустить хук правой от спарринг партнера. — Пи'Чан сказал, что после родов господина Порче, к нему приставят усиленную охрану из лучших бойцов, так что я хочу быть в их числе, – рассуждал мужчина, продолжая трепать грушу. — Я тоже, – поддержал второй, – но к проверке надо успеть сдать нормативы, а у меня с выносливостью проблемы. Успею ли до родов?       Ким скорчился от пропущенного приема и остановил тренировку, чтобы передохнуть. И подумать. Если на почве убитого образа жизни у него не появились галлюцинации со слухом, то получается, что он правильно услышал разговор. Порче в положении? Когда вообще этот пацан умудрился… В горле встал ком от собственной неожиданной догадки. Кимхан резко сорвался в кабинет Кинна. Ему нужны чертовы ответы прямо сейчас, пока мозг не накрутил сам себя.       В кабинете Кинн совершенно один. Сидит за столом, перебирает документы и попивает кофе. Ким не стучит, проходит к столу и усаживается на стул, заставляя брата оторваться от бумаг и удивленно вскинуть брови. Да, они все еще не так чтобы близко общались, а о личных встречах и речи не было. Пересекались в глубинах комплекса, кивали друг другу и на этом все. Ким бы и рад придерживаться таких взаимоотношений, но ситуация в голове все еще гремит. — Какой месяц? – спрашивает Ким, даже не обращая внимания, что собственная нога нервно дергается. — Май, – непонимающе отвечает Кинн, – в чем дело, Кимхан? У тебя резко перестал работать календарь? — Не время для дебильных шуток, Кинн, – огрызается, – я про младшего брата твоего любовника. На каком он сроке? — Двадцать шесть недель, – Кинн задумывается лишь на секунду, – это где-то семь месяцев, если не ошибаюсь. Что не так, Ким? Причем здесь Порче?       Кинн смотрит внимательно, цепляется за взгляд, за дергающуюся ногу, за нервозность младшего брата. Складывает в голове какой-то пазл. Кинн не дурак. Может, слегка невнимательный к чувствам и эмоциям близких, но абсолютно точно не дурак. Два и два складываются за мгновение и мужчина ощутимо напрягается. — Кто отец? – спустя молчание Ким все же спрашивает. — Ты мне скажи, Кимхан, – голос Кинна звучит резко, даже немного озлобленно, – мне кажется, что мы оба знаем ответ на этот вопрос. Я прав?       Молчание. Оба брата смотрят друг другу в глаза. Ким чувствует, как феромоны старшего сдавливают его собственные, сжимают в незримых тисках и выдергивают наружу правду. — На кого запишут ребенка? – Ким не поддается, вжимается в стул, но правде в глаза не смотрит. — Планировали на Макао, – Кинн все еще смотрит и злится, – это будет ребенок второй семьи. Но теперь, когда я понял все, что обходило мои глаза и уши окольными путями, я не позволю биологическому отцу уйти от ответственности. Ты же это понимаешь?       Ким молчит. Встает и выходит из кабинета прямиком в свои комнаты. Приказы вернуться на место игнорирует. Не до этого сейчас. Порче и в самом деле носит его, Кима, ребенка? Причем здесь этот никчемный отпрыск второй семьи? По срокам… По срокам, которые назвал ему Кинн, мужчина понимает, что вероятность его отцовства велика. Они были вместе. Лишь пару раз, но секс был и отрицать это невозможно. Только вот в чем вопрос. Что насчет течки? Уж что-что, а ее Ким бы почувствовал. Феромон Порче всегда чувствовался одинаково приятно, но в тот раз Ким не заметил изменений, ведь так?       Вопросов больше, чем ответов. Голова начинает гудеть и Ким запирается в своих комнатах почти на сутки, лишь иногда встречая горничную на пороге, которая приносила мафиозному принцу поесть. Бренчал на гитаре, будто совсем разучился играть. Изредка запихивал еду мелкими порциями. Курил-курил-курил. Степень абсолютного отчаяния настигла ближе к ночи следующего дня. Кимхан вылез из комнат далеко за полночь, планируя решить этот вопрос раз и навсегда. Прийти к собственному брату с повинной, признать факт возможного отцовства и придумать чертово решение.       И увидеть Порче своими глазами.       В кабинете Кинн снова сидел один, только уже без документов. Ждал что ли? Он жестом указал Киму на диван и сел в кресло напротив. Молчали оба. Ким думал, Кинн ждал. — Допустим, – начал Ким, снова дергая ногой, – вполне возможно, что это мой ребенок. По срокам, вроде как, совпадает, но меня кое-что смущает во всей этой истории. — Продолжай. — Если и от меня, то каким образом? Течки не было, я это точно знаю, иначе изменения в поведении и силе феромонов были бы ощутимы, я прав? Сравнение не из лучших, но, – он замялся, – Танкхуна же мы чувствуем? Не с таким подтекстом, ясное дело, но даже его цикл нами ощущается. А с ним ничего. — Я бы согласился с твоими опасениями, но тут сложнее, – Кинн вынул из кармана пачку сигарет и подкурил одну, тут же выпуская легкое облако дыма, – у мальца проблемы с гормонами и явно давнешние, судя по рассказам Порша. Я в его мед карту не лезу, мне и без этого дел хватает, но что-то да знаю. Скорее всего, это из-за их прошлого образа жизни. Сам подумай, растущий омежий организм, недоедает и загоняет себя учебой, чтобы удержаться в рейтинге и оправдать ожидания брата на университет. Плюсом стресс из-за ситуации с долгами и вышибалами. Вполне возможно, что из-за этого вылезли проблемы.       Ким закуривает следом и выпадает в собственные мысли. Если все правда так, как сказал Кинн. Вполне логично, что Ким не чувствовал течку. В таком случае, Ким в полной заднице. Кинн считывает его напряжение, тушит сигарету в пепельницу и прокашливается. — Предлагаю, – начинает он, привлекая внимание брата, – вам двоим встретиться и поговорить об этом. Я все еще не понимаю, в какой момент вы друг с другом связались, но если все так, решить все придется, как бы не хотелось. Порш, если узнает, убьет тебя и будет абсолютно прав. Порче был несовершеннолетним и даже я понимаю, насколько ты отвратителен, раз хватило ума спать со школьником. Так что решите все без лишних глаз в кратчайшие сроки. — Я понял, – кивает Ким и поднимается на ноги с твердым намерением в самом деле решить все как можно скорее, – где мне с ним пересечься? — Он часто гуляет по саду и проводит много времени с Танкхуном, – Кинн задумывается, – приходи завтра. Порша не будет в комплексе, так что я просто приглашу Порче на разговор.       Они договариваются и расходятся по своим комнатам. В какой-то момент Ким сворачивает к лифтам с неожиданным желанием поесть и опрокинуть пару стаканов виски. Изнутри слегка потряхивает. Какого черта все это происходит именно с ним и именно сейчас? Что вообще им нужно решить? Останется ли Ким отцом или ребенка запишут на Макао? Внутренний альфа нервничает, судорожно ищет варианты решения проблемы. Станет ли Порче слушать? Какого, мать вашу, хрена он не сказал о беременности?       В общей столовой тихо, тикают часы, однако Ким все еще принц мафии и уловить шуршание в стороне кухни для него как сигарету утром скурить. Уже в заводских настройках. Он прислушивается, медленно двигается в сторону входа. Слух различает жалобный скулеж, шмыганье и писклявое бормотание. Ким переступает порог кухни и замирает изваянием.       Вот и встретились.       Кимхан смотрит. Порче жалобно скулит, бесконечно утирает с щек рвущиеся слезы и что-то говорит, видимо, в пустоту. Сидит в плюшевой белой пижаме, в мягких тапочках на голом полу перед открытым холодильником и что-то блять бормочет, не переставая рыдать. Ким ломается изнутри, когда взгляд цепляется за округлый живот, не то чтобы прям большой, но точно не просто лишний вес. Сам Порче, как бы это сказать, припухший? Немного раздался и теперь правда казался пухлым. А прическа все та же, милая и по-юношески нежная. Ким не железный и вид плачущего омеги заставляет внутреннего альфу дергаться в желании защитить. Не просто омегу. Омегу, который носит их ребенка.       Момент, когда Ким присаживается рядом с Че и бережно прижимает к своей груди, мужчина не помнит. Зато чувствует, как парень замирает в его руках, осознает ситуацию и хочет вырваться. — Тише, – шепчет Ким, не выпуская из объятий, – просто позволь немного помочь.       Они сидят так не долго. В какой-то момент Кима переклинивает и он вспоминает про холодный пол. Поднимает Порче на ноги и уводит к диванам в холле, садится рядом и сжимает руки Че в своих. Оба молчат. Порче лишь всхлипывает, смотрит на их сплетеные руки, так заботливо сложенные на коленях Кима и думает. А потом Ким чувствует, как собственное сердце замирает.       Че двигает их руки на себя. Сначала так же умещает на коленях, а немного позже, решив что-то в своей голове, двигает еще ближе. — Блять, – Ким судорожно выдыхает и чувствует, как все тело буквально трясет.       Порче держит руки так, чтобы пальцы Кима касались живота под плюшевой кофтой. Ким блять чувствует. Ощущает. Хочет выдернуть руки из некрепкой хватки и сбежать, когда осознание скатывается на голову. Видеть и осознавать наличие там в животе ребенка не равно ощущать на самом деле. Кима потряхивает и он еле сдерживает рвущиеся наружу эмоции. — Он, – Порче шепчет, но Ким слышит каждый его вздох, – твой.       В этот раз Ким действует сам. Буквально падает на колени перед Порче, выпутывается из нежной хватки и, не замечая, как трясутся руки, приподнимает плюшевую кофту до пупка. Касается. Проводит кончиками пальцев по синюшным растяжкам, видимо, живот вырос быстро. Порче краснеет, но не мешает. Ким кладет ладони на живот и собственный голос срывается на какой-то невнятый вой. Ким утыкается лбом в колени Че и снова, в который раз, выдыхает, чувствуя пальцы в своих волосах. Порче массирует затылок так нежно, что Ким готов рыдать от всех этих ощущений. Все еще молчат. Одни в пустом холле. Втроём.       Сколько они так сидят, никто из них не знает, но вокруг глухая ночь. — Что мне делать?       Порче вздрагивает, слыша, как голос Кима жалобно хрипит. Надо же, даже такой человек как он может плакать. — Я не знаю, – все еще шепотом отвечает Порче, – я даже не знаю, что делать мне, Пи’Ким. Мне не удалось поступить в университет из-за разбитого сердца. Я думал, что забыть тебя удастся, ведь чувство боли и отчаяния не живут вечно, правда? Но все пошло не так. Я хотел сделать аборт, – Ким на этих словах вздрагивает, – но мне запретили. Они сказали, что заставят меня родить и воспитать его. Я не хотел, – тут он и сам вновь начинает плакать, – я так ненавидел это в своем животе. Я совру, если скажу, что… что не мечтал о выкидыше. — Нет, – Ким поднимает красные глаза на Че, – нет, Че. — Ты довел до этого, Пи'Ким, – Порче смахивает с щек мужчины слезы и измученно улыбается, – но теперь я рожу его. Я хочу, чтобы он жил, ведь его будут любить. Не я, но кто-нибудь обязательно сможет полюбить этого ребенка. Макао, – он стирает и свои слезы, – тоже рад малышу. В конце концов, с кем-нибудь из них ребенок будет счастлив. — Порче, – Ким берет руки омеги в свои и целует костяшки, – пожалуйста…       Что сказать? Как выразить все то, что сейчас бьется внутри? Попросить прощения? А не поздно ли? Порче не любит то, что внутри него. Он не любит их ребенка так, как должен любить родитель. А он-то сам любит? Узнал, считай, дня два назад и все это время больше злился на ситуацию, чем принимал. Но почему слова Порче о нелюбви так ранят? Почему так трясет только от осознания, что там под сердцем растет будущая жизнь? Ким никогда не думал, что станет отцом. Кхун и Кинн часто заводили тему о детях в те времена, когда все трое неплохо общались. Ким не мог представить себя в роли родителя. Тогда почему именно сейчас хочется им стать? — Я… буду, – каждое слово дается с невозможным усилием, лишь бы не захлебнуться в неконтролируемых эмоциях, – я буду любить его.       Порче смотрит. Не выпутывается из бережной хватки, просто смотрит. Почему сейчас? Сейчас, когда сам Порче изо дня в день заставляет себя не вспоминать о том, чья кровь будет течь по венам маленького существа. Приютил в себе холод, хотя по ночам стыдливо мечтал о том, чтобы и в самом деле полюбить это. Потому что Кима он тоже любил. Любил, когда тот соглашался на репетиторство. Любил, когда сочинял песню о любви. Любил, когда признавался. Любил, когда позволил Киму зайти дальше. Любил и тогда на пороге, получив лишь извинения и удаляющуюся спину. Любит.       Порче поправляет пижаму, пряча живот, и бережно гладит Кима по щеке, чувствует, как тот льнет к прикосновениям. Сердце щемит от чувств. — Тогда люби его, – снова шепот, но он громче самых оглушительных криков, – люби за нас двоих, Кимхан, – слезы снова жгут щеки, – а я буду любить тебя за нас двоих. Однажды, я полюблю вас обоих и ты полюбишь нас. Можно? — Что угодно, мой ангел…