"Преданность Правде"

«Её имя было самым сладким ядом на его губах. Её имя звучало как правда.»

      Сладкая медовая халва тает на устах. Кончиком языка Алета слизывает сироп с губ, подставляя ладонь под подбородок, опасаясь, что капли замарают новое сари персикового цвета подаренного близняшками Басу. Мехре щурит глаза и сжимает губы в попытке сдержать хохот, её плечи подрагивают под грудным смехом. Но от искоса иронично брошенного ей взгляда Дораном, Алете хочется смеяться лишь сильнее. Поэтому она быстро проглатывает кусочек халвы и, прикрыв лицо руками, даёт себе слышно хихикнуть, больше не осмелившись поднять взгляда на Басу. Иначе она точно не сдержится…       Лев Басу, вальяжно разлёгшись на небольшом диванчике с вышитым золотой рябью узором, широко расставив ноги и расслабленно опустив свои массивные плечи, попивал чай из уж слишком миниатюрной для него чашки, периодически громко сёрбая. Лишь один его палец умещался под тоненькой ручку разукрашенной посудины. Алета не знала и даже не представляла, как у него получается сохранять самообладание и такое бесстрастное и даже серьёзное выражение лица. Но если бы он сейчас захохотал так, что содрогнулось бы всё поместье, она бы его поняла.       Мехре, облокотившись локтем на быльце своего деревянного кресла с мягкими подушками, сдвинулась к краю находящемуся ближе к каменным перилам небольшой веранды, и с лёгкой улыбкой вдохнула воздух пропитанный ароматом цветов. Солнце сегодня было ласковым и не жгло кожу, потому даже в середине дня пели птицы, лаская слух.       Алета мазнула взглядом по красивым кустарникам лилий, залюбовавшись несколькими небольшими бабочками с белоснежными крыльями. Ей вспомнился день, когда Доран впервые увидел, как она танцует. С того времени прошло уже несколько недель, но Мехре казалось, что было это лишь вчера, а может того и вовсе не было. Иногда время будто замирало для неё, а иногда, когда Басу не смотрел ей в глаза, оно вновь летело мимо, оставляя Алету позади, испуганную и растерянную…       Девушка расслабила плечи, с лёгкостью выдержав пристальный взгляд своего мужа. Теперь она уже не вздрагивала и не покрывалась зябью лишь от его дыхания. Хотя, честно признать, её сердце всё ещё трепетало столь сильно, что болела грудь и рёбра, когда он был поблизости. Мехре не была уверена, перестанет ли её жизнь когда-либо содрогаться лишь от его присутствия, но она, кажется, была этому рада…       Кажется, всё и вправду налаживалось. — Это она говорила себе достаточно часто после той ночи в трепещущем поле рядом с Дораном. Если одно и тоже повторять изо дня в день и достаточно часто, то ложь может стать правдой, а истина скрыться в тени. Алета всё ещё не знала, где правда, а где нет. Но от воспоминаний о ласковых руках Дорана её щёки розовели. Басу лукаво хмыкнув, вновь цокнув чашкой.       С каждым днём он читал её всё лучше и сам записывал заметки о её жизни между строк. Но Мехре этому не сопротивлялась. Она быстро и верно шла к тому, чтобы окончательно смириться с его присутствием в своей жизни ещё на долгие годы. Была ли она готова к этому? Точно знают лишь боги, но Алета пообещала себе пытаться жить счастливо. Хотя бы попробовать.       Потому первым пунктом в том, что она должна сделать было — перестать боятся Дорана. И у неё это получилось, почти. Кроме тех мгновений когда он тренировался в бою, разговаривал со стражниками или отдавал приказы. Даже в их спальне страх и смятение отступили, осталось лишь желание и страсть, хотя дальше лёгких поцелуев они и не заходили с того дня.       Алета медленно и верно начинала верить в то, что возможно, это и есть счастье. Возможно, наконец, вот-вот и она приблизится к тому, чтобы страх, горе, ненависть и тоска окончательно покинули её сердце, и на замену к ним пришла любовь. Она, по крайне мере, надеялась на это.       Мехре вновь повернулась к Басу. На её губах появилась тихая полуулыбка, немного грустная, немного произвольная, но Доран всё понял, в ответ едва приподняв уголок губ, отставив пустую чашку на стол. С ней он выглядел нелепо, как медведь на чаепитии. Но Басу нравилось видеть улыбки на лице своей жены. Даже если их вызывало то, как смешно он себя вёл. Потому, даже если бы ему пришлось быть неловким и нелепым для неё, он бы был.       — Как прошёл твой день? — облокотившись на локоть, вопросила Алета, наблюдая за тем, как Доран задумчиво повёл плечом. Когда он что-то вспоминал, то часто так делал.       — Не так занимательно, как твой, — хмыкнул Доран, опершись на свои мускулистые бёдра руками, ближе пододвинувшись к Мехре. У неё же от близости вновь в животе взбунтовали бабочки. Несколько дней назад, когда поздним вечером она засиживалась допоздна на ступеньках в саду, думая о своих путаных чувствах, то придумала этому странному всплеску эмоций название.       Алета хихикнула, намотав на палец локон своих длинных волос, всё ещё измазанных в белом порошке. Сегодня, когда Доран вернулся в поместье, то нашёл её на кухне, всю с головы до пят в муке. Она пыталась приготовить ему пирог, но, по правде говоря, у неё вышло плохо. Очень плохо. Хотя Басу и осмелился попробовать сгоревшую корочку и даже проглотил её, не поведя губой. Слуги, глядя на это, сочувствующие сморщили лица, перешёптываясь. У их госпожи не было большого таланта к кулинарии, но она ещё научится, наверное. Алета верила в это, Доран же просто надеялся.       — И всё же не ты целыми днями сидишь взаперти, — немного обижено буркнула Мехре. Из-за предстоящих праздников на улицах города скапливалось всё больше людей. Доран не хотел, чтобы она подвергала себя даже небольшой опасности, потому распорядился, чтобы её за пределы поместья не выпускали. Хотя, честно говоря, Алета против и не была, проведя большую часть сознательной жизни в затворничестве. Так что сейчас ей просто нравилось привередничать.

Родившись на свободе и повзрослев взаперти каменного дворца, она не грезила о буйном ветре, лишь о крыльях, лишь о возможности исчезнуть, улететь… Сбежать.

      — Я навещал резиденцию Дивии Шарма, — переведя тему разговора, молвил Доран. Алета заинтересованно пододвинулась ближе.       — И как? — спросила, минуя паузу, Мехре. Басу, тяжело вздохнув, почесал затылок.       — Ничего нового. Камал продолжает помогать девушке и знает обо всех её сделках. Так что предателя искать нужно точно не там. — спокойно ответил он. Алета знала, что Дорану о таком говорить сложно из-за покойного старшего брата Деви. Когда-то, в далёкой молодости он был одним из его лучших друзей. Они сражались вместе. Вместе держали клинки во время восстания. Мехре опустила взгляд, подметив, что впервые за несколько минувших месяцев, за мыслями о прошлом её мужа, в голову к ней не лезли мысли о покойных родителях и дяде. Хотя, можно ли было сказать об этом без лжи? Алета старалась никогда не лгать. И всё же себе она правду говорила редко…       А ещё стоит упомянуть и то, что Дорану рассказывать Алете о том, что среди Дюжины он ищет предателя, позволено не было. Мехре была, конечно, ещё давно осведомлена что где-то неподалёку враг, но теперь можно было сказать, что она знала не меньше чем госпожа Басу. А Видия позволения на это не давала. Они ведь специально сменили главу семьи Мехре, заменив его Дораном, так что…       Иногда Алету всё ещё посещали мысли о том, откуда так быстро появилось у палача Басу к ней доверие. И не врёт ли он ей? Всё ли рассказывает или лишь убеждает во лжи? Но мысли эти ничем иным, как тревогой в сердце, не заканчивались. Потому она от них отказалась, приняв решение, что ей от Дорана скрывать нечего. И если он и пытался её в чём-то уличить, то у него не выйдет.

Смирилась ли она?

      Как давно Алета начала быть похожей на тех змей, что затаились в Дюжине и управляли Индией? Как давно она стала думать хитрее и изворотливее? Как давно научила строить собственные планы? Как давно перестала подозревать себя во лжи? Маленькая лгунья.       — Алета? — хмурясь, вторит Доран. Алета, вздрогнув, отводит глаза.       — Задумалась, — отмахнулась она. По позвоночнику скользнул холодок.       Запястья коснулись влажные губы. Басу, легко подхватив её ладонь, оставил, игриво усмехнувшись, поцелуй на бронзовой коже. Вновь затевая свою игру. Алета, отмахнувшись от собственных мыслей, тепло улыбнулась и быстро двинулась ближе. Застыла перед его лицом, горячо выдохнув на влажные губы палача Басу. Она опустила свой взгляд на ухмылку Дорана, затем подняла к его острым янтарным глазам и, качнув головой, хитро улыбнувшись, быстро оставила трепетный поцелуй на его щеке, а затем подорвалась с места и, хихикнув, ринулась прочь…

***

Трек: Adeline Troutman — Lilith.

      Длинные тёмные волосы Алеты подпрыгивают и падают вниз, словно ветви ивы, щекоча поясницу. Мехре сипло, резко вздыхает, вскинув ногу вверх и тут же перескочив несколько больших каменных плит на полу. Она взмахивает белой палой, словно крыльями, накинув её на подрагивающие от напряжения плечи, движется между мебели в гостиной, прикрыв веки, зная комнату наизусть. Её локти сгибаются резко, словно сломай она кости.       Алета распахивает глаза, наслаждаясь мыльными белыми лучами солнца, проникающими сквозь приоткрытые шторы, струящиеся к полу. Комната была усыпана редкими бликами и тенями, клубящимися в углах.       Кончиками подрагивающих пальцев Алета прикасается к деревянной поверхности книжного шкафа. Она прогибается в пояснице, взмахнув другой ногой, подгибает стопу. А затем резко оборачивается и плавно поднимает руку, тянется к небу кончиками пальцев. Но над головой потолок. А крылья расправить пташке никак не получится, но…       Мехре вскакивает на спинку дивана, поднимается на носочки, делает несколько оборотов, скрестив руку на груди, и тут же резко расправляет. Белая пала струится по воздуху. Алета походит на птицу, белую голубку, пока лучи света опивают её изящный хрупкий силуэт. Хлопок и падение. Мехре замирает лишь на секунду, а после, закрыв веки, наклоняет голову вниз, словно слепец или птица, глаза которой закрыли тканью или выкололи, чтобы мир ей показался пугающе неизведанным, неизвестным.       Алета шевелит кончиками пластичных пальцев, выставляет стопу вперёд на носок и тут же вновь подпрыгивает, вскинув подбородок вверх, даже если мира ей не увидеть. Она кружится по оси, тихим мычанием сопровождая знакомую песню в своей голове.

      Танцевала лишь для себя и ласкающего её света. Лишь для себя и его янтарных глаза, что глядели ей в спину…

      Вновь резкий, едва слышный вздох. Она прогибается в пояснице и опускается на руки, поднимая ноги вверх. Юбка её белоснежного сари скользит к коленям и слаживается складками у бёдер. Мехре вскакивает на пальцы ног, порывисто тянется влево, затем вправо.

Словно птица, запертая в клетке.

      Алета ступает назад, встаёт на подъёмы стоп и, быстро переступая на небольшое расстояние, вновь взмахивает руками. Белая полупрозрачная пала, закреплённая на её руках чуть выше локтей, резко поднимается вверх и, плавно дребезжа по воздуху, спускается вниз. Затем ещё раз и ещё… Плечи Алеты дрожат, её грудь поднимается под жадными вздохами идущими через распахнутые алые губы. Она громко восклицает мелодию, жмурится из-за яркого света попадающего ей на закрытые веки и… Замирает.       Пол под тихими, но уверенными шагами прекращает скрипеть. В комнате замирает тишина, слышно лишь сиплые вздохи Алеты и плавные движения штор под порывистым ветром…       Спину опаляет горячее касание. Мозолистые пальцы скользят вдоль тонкой линии позвоночника и Мехре не пугается, лишь делает очередной звонкий вздох и отрешённо, обречённо отмахивается от всех мыслей и сомнений, ступая назад. Ближе и сильнее прижимаясь дрожащей спиной к мускулистому твёрдому торсу…       Хлопковая ткань рубашки, заправленной в брюки, щекочет лопатки Алеты. Горячие дыхание опекает затылок, большие крепкие ладони обнимают её, одна за талию, вторая ложится ей на тонкую шею, лишь на мгновение сжимаясь вокруг, перекрывая ей воздух. Розоватые следы от пальцев исчезают с бронзовой кожи. Внизу живота у Мехре скручивается тяжёлый узел, и она на короткую секунду теряет контроль над собственным телом, а может, и вовсе сознание. Но прежде его ладонь скользит вниз и движется вдоль её левой, вскинутой в воздух руки. Доран склоняется ниже и что-то влекуще нашёптывает. Его прикосновения горячие и жадные, желанные и когда ненавистные, собственнические. Пальцы Мехре путаются с его ладонь к ладони, тело к телу, сердце к сердцу. Алета глухо вздыхает и жмётся назад сильнее и надеется что мир сейчас не исчезнет…       — Голубка, — хриплым баритоном приветствует её и палач тут же тянет её назад, вглубь дома…       Мягкая постель прогибается и тихо скрипит, когда Алета падает спиной на накрахмаленные простыни. Она смотрит прямо, смотрит в его глаза и не смеет отвести взгляд. А он лишь лукаво щурится и подступает ближе. Его ласкающие пальцы оглаживают её левую лодыжку, поднимаются выше. Ткань сари скользит по её ногам, и Мехре теряет возможность дышать. Один единый вздох застывает в её поднятой груди, но и он превращается в стон, когда губы Дорана с вечно опасной ухмылкой касаются её бедра с внутренней стороны, но не заходят дальше.

Пытка ли это? Мучится им вдвоём…

      Те, кто служил дому Мехре ещё при родителях Алеты, молчат, но по их взглядам становится всё понятно. Тара, отрешённо верная молодой госпоже, послушно склоняет голову, когда в хозяйскую спальню входит Басу. Глаза поднять боится, знает, что поймёт, знает, что боятся стоит.       Остальные слуги восхищённо шепчутся за их спинами. Стражники испуганно опускают головы при виде счастливой улыбки Алеты и гневных ревнивых взглядом Дорана. Служанки, подающие еду на стол, мелко хихикают, пытаясь не нарушать мнимых броских взглядов своей, наконец, не тоскующей госпожи и полуулыбок своего жестокого и опасного господина…       Мехре ступает в сад, шагает по дорожке, мажа взглядом по кустарникам и клумбам, цветущим кронам деревьев и обросшим лозой аркам. Алета касается кончиками пальцев белоснежной розы, искоса приподняв кончик губ, заглядывает себе за спину, чтобы удостоверится в том, что Доран идёт за ней. Его шаги беззвучные, поступь, словно у дикого хищника — льва, загоняющего свою жертву. Но Алета его не боится. Они ведут свою молчаливую игру. Притворяются, что птицы над их головами могут осудить, и потому держат дистанцию. Притворяются, что не замечают друг друга.

Алета делает шаг в сторону поместья, Доран ступает за ней…

      Кровать за спиной Мехре вновь прогибается. Она клянётся самой себе, что спит, врёт ему, крепко жмуря глаза. Но он видит её улыбку на распухших от поцелуев губах и, обняв её со спины, крепко сжав тонкую талию, притягивает к себе. Мог бы он задушить её в своих объятьях? Убить, лелея душу? Доран, зарываясь лицом в её волосы, вечно пахнущие россыпью цветов, засыпает, не желая отпускать.       О любви никто не говорит. О ней говорить нельзя. Даже шёпотом. Даже молча. Даже если хочется. Даже если очень. Если Алета осмелится взглянуть в глаза Дорана и разглядеть там истину, то точно увидит палача с косой олитой кровью. Если Алета прикоснётся к его груди, то точно услышит быстро бьющееся для неё сердце…

Ложь или истина, они вдвоём отрекаются.

      Через пелену сна Алета улавливает ворошение, чувствует, как сдвигается вес на кровати и тянутся простыни. Блик света попадает ей в глаза через веки, но она не спешит их раскрывать, затаив дыхание и притворившись, что всё ещё спит.       Отчего-то собственный разум нашёптывал ей не шевелится. Солгать куда-то тихо одевающемуся Дорану. Что происходит? Она не знает, но грудь больно сдавливает. Алета приоткрывает глаза, и ей удаётся поймать пламя факелов, отражающихся на занавесках окон. Её пальцы скручиваются, сжимая подушку сильнее, ноги немеют от растущего… Страха? Она не знала этого чувства, мнимо вслушиваясь в звуки. Басу был почти не заметен, и если бы собственное предчувствие не разбудило её среди ночи, то она бы и не узнала, что Доран куда-то уходил. А было ли это впервые? Боль отдала гноящимся нытьём в сердце.       Скрипнули петли двери, затем едва слышный хлопок и гнетущая тишина. Алета распахивает слезящиеся глаза. В окне уже нет огней от факелов. Всё словно так, как и несколько мгновений назад, когда она всё ещё спала. А Доран спал? Вероятно, нет. Он выжидал. Наверняка пламя было знаком. Куда он ушёл? Алета не знала, и гадать ей было страшно.       Разрушив тишину шуршанием простыней, Мехре перевернулась на спину и, положив ладони себе на живот, взглянула на потолок. Она не должна об этом думать. Ей это не нужно.

      Счастье любит тишину.

Счастье любит неведенье.

Счастье любит ложь…

      Ледяной плиточный пол обжог босые стопы. Алета тихо захлопнула за собой дверь и ринулась вперёд, крадясь под стенами вдоль коридоров, прислушиваясь к каждому звуку. Сердце в груди грохотало, словно обезумевшее, словно в погоне. Мехре сорвано вздохнула, уловив доносящийся с улицы мужской низкий голос, не принадлежащий Дорану.       Что происходит? За незнакомыми ей голосами она расслышала какую-то возню и мычание. Зачем она медленно погибая, зная, что это ничем хорошим ей не обернётся, крадётся к выходу? Удар. Громкий и лязгий, режущий слух. Алета зажмурилась словно он был предназначен ей.       Холодный ночной ветер защекотал её лодыжки, подбросив подол ночной сорочки. Её пальцы впились в каменную стену, и она шагнула дальше на улицу, следя за отражающимся пламенем на земле. За стеной, к которой она прижалась спиной, послышалась вновь невнятная речь. Алета сглотнула и, глубоко вздохнув, сжалась всем телом.

Зачем она пришла сюда? Зачем ей это всё?

      Тень скрыла её бледное лицо, когда она выглянула за угол. Семь человек. Семь мужчин. Трое стражников в фиолетовом одеянии — воины семьи Басу. Трое, стоящих разбитыми коленями на земле с белыми отрезками ткани, служащей кляпами — ей незнакомы. Все они смотрят вперёд, на одного непроницаемо сложившего руки за спиной мужчину. У одних во взгляде ужас, у других мнимое подчинение.       Доран Басу равнодушно склоняет голову набок и холодным опасным взглядом обрекает троих мужчин, склонившихся на колени. Их руки связаны за спиной, ноги тоже. Одежда порвана и укрыта пятнами крови. На лицах множество ран и царапин, грязи и текущих по щекам слёз. В их глазах, если присмотреться, можно заметить зачатки отражения смерти. Но Алета, лишь непонимающе вглядывающаяся в затылок Дорана, стоящего к ней широкой спиной, этого не замечает.       Мехре не знала, стала ли она призраком или тенью, почему и как Доран её вовсе не замечал и не чувствовал, но она точно была уверена, что знать ответ на этот вопрос не хочет…       — Это они? — низкий, монотонный, полный стальной жестокости голос, казалось, подпитывал пламя факелов. Оно разгоралось всё сильнее и горело всё ярче. В углах таилась кублами тьма.       — Да, господин. — преданно склонив голову и сжав цепи, на которые был прикован один из провинившихся, ответил первый стражник в фиолетовом одеянии.       Двое других воинов, служащих Басу, покорно повторили те же действия. Раненые заключенные зашевелились, тормоша раны. В их сбитые колени под кожу заползала грязь и мелкие камни брусчатки. Соленый пот, стекающий с их лбов, жег кровоточащую плоть. Их слезы сохли поверх изуродованной кожи. Щурясь от яркого пламени, они молили всех богов о милости, о пощаде. Пощады им не миновать, но только от клинка.       Ногти Алеты заскребли по каменной стене. Она затаила дыхание не ведая как может стоять на столь трясущихся ногах… Не нужно было ей сюда идти.       Мехре не видит, что приказывает одному из воинов Доран, но в следующее мгновение лицо стражника меняется с безразличного на разгневанное. Он пинает коленом заключённого, чьи цепи держал в спину. Изувеченный мужчина выгибается дугой и падает грудью вперёд, разбивая голову. Он давится собственной слюной, привстаёт и заливается мокрым кашлем. Алета морщится, жалостливо сводя брови, когда земля окрашивается кровью, а изо рта преступника начинает стекать красная жидкость.       — Да?! — требовательно вопрошает стражник. Но, скрутившийся мужчина на земле молчит. Двое других заключённых отворачиваются, шипя сквозь зубы. Молятся, чтобы не признался. Просят, чтобы не сказал. — Да?! — вновь восклицает воин, натягивая цепь и целясь твёрдым ботинком сначала по рёбрам заключённого, выбивая с него кряхтение, а затем по лицу. Раздаётся знойный хруст и выкрик, но его заглушает белая, извалявшаяся в грязи тряпка.       Доран хмыкает грузно и мрачно, словно всё это его забавляет. Алета задыхается в его равнодушии, в жестокости, что излучает его массивная фигура. Не может он быть таким. Не может и всё же…       Один из заключённых что-то невнятно бубнит, дёргается, натягивая свою цепь. Она звенит, и лязг бьёт по его позвоночнику, стражник Басу взмахивает петлёй и шикает на провинившегося.

Провинившегося в чём?

      Доран с интересом вздёргивает тёмную бровь, направляя взгляд на крайнего заключённого, что невнятно шептал себе что-то под нос, словно загнанное животное. Таким он и был.       Лицо Басу исчерчивают тени пламени, его янтарные глаза хищно, кровожадно вспыхивают. Сердце Мехре сжимается в тисках страха, что она так давно не ощущала. Пыталась не ощущать. Доран, скрипя подошвой по осколкам какого-то разбитого стекла, подходит ближе и замирает. Воин Басу тут же хватает белую ткань закрывающую рот преступника на затылке и сдёргивает её.       — Говори. — жестоким безразличным взглядом Доран заставляет мужчину дёрнутся назад. В ужасе, словно сама смерть заглянула в его голову и прошептала: — Не солжёшь…       С отвращением рассматривая лицо пленного, укрытое опухшими ссадинами, Басу насмехается, склонив голову. Словно какие-либо слова могли спасти провинившегося.       — Молю, господин, помилуй! У меня семья! — взмолил мужчина, бросившись к земле. — Мы девчонку ту мелкую не трогали! Даже пальцем! Клянусь вам! — взвыл заключённый, пинаясь ногами, натягивая цепь чтобы приклонится головой перед самыми ногами Дорана. Удар. Мужчина закричал от боли, когда Басу с оглушительным треском пнул брезгливо мужчину в голову, оттолкнув его назад. Стражник тут же вновь поставил рыдающего едва в сознании мужчину на колени. — А мать её хоть пальцем тронул?! — голос его словно чужой, совсем Алете незнакомый. А в ответ — молчание.       Сердце Мехре ныло, кости ломило, а по щекам котились горькие слёзы которых она не замечала вне силах закрыть широко распахнутые в изумлении глаза. Она понимала кто эти люди, и всё же не верила в ту жестокость, что восстала картиной перед её глазами. Зря она сюда пошла, зря.       — Пальцы тебе отрубить? А?! — почти с рыком, дёрнув мужчину за блузку, прошипел Басу сквозь сомкнутые зубы. Тьма вокруг сплотилась. — Молчишь? — низко и мрачно замечает Доран и горько усмехается, качнув головой.       Палач отворачивается, делает несколько шагов назад и молвит непоколебимо и с полным в голосе призрением: — Тогда молчание и будет тебе приговором.       Заключённые, всего мгновение спустя взвыли, словно из них вырывали остатки жизни. Они задёргались, заволоклись по полу, словно личинки, извиваясь, рыдая и глотая собственную кровь.

Заслужили.

      Насилие в отместку на насилие — не выход. Но слову палача Басу перечить не посмеют. А клятву, данную хотя не им, маленькой бабочке, он всё же выполнит беспрекословно. Теперь она и её мать не будут жить в мученьях и нищете…       Грешники, все трое. Насильники, что, прибив к полу тело женщины, издевались над ней, измывались обесчещивая. Задрав её платье, оголив её и кладя свои грязные руки на всё, что только можно, громко смеясь, затыкая рот бедной женщине, ударами выбивая из неё дух, чтобы не вырвалась, чтобы была послушной… А Рати сидела за дверью тёмной ночью, прижимая дрожащие маленькие ладошки к ушам, чтобы не слышать криков матери, чтобы забыть её приказ, её мольбу: — Беги и прячься, если они захотят тронуть и тебя…       В пламени сверкнуло отполированное лезвие кинжала. На мгновение отбросив блик на испуганное лицо Алеты. Она видела Дорана таким лишь в первую их встречу, когда была совсем маленькой, совсем юной, ещё не понимая того кровожадного блеска в его безжалостных глазах.       Один шаг вперёд палача и Алета приживается к стене сильнее, скрываясь в тени, но не смея моргать. Раздался свист. Доран поднял свой кинжал и замахнулся. По бледной щеке Мехре покатилась одинокая слеза, упав на дрожащие губы…       Заключённый взвыл громче, вскинул голову вверх, сначала обречённым взглядом замерев на несущемуся к его шеи лезвии, а затем закатив глаза к небу в немой молитве.

Но боги прощения ему не дадут.

      Короткий заглушённый звук исчезает в тени ночи. Молчание окутывает лишь на секунду, прежде чем на землю с глухим ударом падает тяжёлая окровавленная голова заключённого, а затем следом и его тело, связанное по рукам и ногам, сваливается, небрежно поднимая слой пыли, ложась в лужу крови в неестественной позе со светлым рубиновым, опасно ровным разрезом на горле.

      Молись до последнего сухого вздоха. Молись до последнего полного надежды удара сердца. Молись до сладкого поцелуя мнимой смерти. Но прощения тебе не видать.

      Алета смотрит прямо в его застеклявшие пустые глаза, глядящие на неё в утраченной надежде. Мехре задерживает дыхание в испуге от того, что вот-вот и мертвец закричит, выдав её присутствие. Но он уже не закричит, хотя и рот его широко раскрыт в немом предсмертном вое. Он не промолвит и слова.       С острого лезвия кинжала Дорана скатывается сначала одна капля алой крови, затем вторая и третья. Они стекают прямо на лицо заключённого, на его отрубленную голову…       Алету тошнит. Ей по-настоящему плохо. Взгляд Дорана бездонный, тёмный и совсем не походящий на человеческий. Но хуже всего его удовлетворённая ухмылка на губах широкая, кровожадная, ликующая. Чудовище. Алета хватается за грудь, кривящимися пальцами сжимает воротник ночной рубаки и тянет вниз. Он душит её, словно удавка сжимает её горло, грозя разрезать плоть, забирая весь кислород из лёгких.       Сердце бьётся быстро-быстро, и когда Доран ступает дальше, к следующему узнику, она, наконец, может закрыть глаза и, развернувшись, прижаться мокрой от холодного пота спиной к ледяной стен. Молясь о том, чтобы очнутся, молясь о том чтобы всё это был лишь кошмаром. Молясь о том…       Раздаётся ещё один свист, лязг, и один из рвущих душу криков затихает. По лицу Алеты слёзы начинают катиться градом с новой силой. Стёртой ладонью она сжимает собственные щеки, затыкая рот, чтобы не закричать и не заплакать. Чтобы не выдать себя.       Страшно ли быть последним в очереди на собственную смерть? Наверняка, ужасно страшно… Но мертвец ей уже ничего не скажет и не подтвердит.       Цепкие пальцы Дорана путаются в кудрявых волосах последнего, самого старшего из мужчин, и дёргают его разбитую голову вверх, заставляя вытянутся по струне. Тот верещит, словно животное на забой…       Алета трясётся всем телом, дрожит, словно пламя свечи на ветру. Она не в силах открыть глаз, но перед закрытыми веками стоит животворная картина смерти. Картина написанная кровью. На языке ядовитый привкус тошноты, в желудке пусто, а в груди нестерпимо больно. Там, за рёбрами, рвётся сердце, истекает непрерывным ручьём красной жидкости, не впитывающейся в землю.

Алый окрашивает всё вокруг…

      Ещё один резкий короткий лязг и свист. Лезвие расчерчивает сначала густой воздух, а затем и шею, с лёгкостью рубя и кости, и сухожилия.

Наконец вопли обрываются и замолкают. Теперь уже навечно, навсегда.

      Мехре вжимается в стену сильнее, глупо и больно. Её ногти царапают щёки, колени трясутся, ноги не держу. Вот-вот она упадёт. Вот-вот и погибнет…       Сил ей хватает лишь, чтобы толчком сорваться с места так быстро, как только может, как только…       Паника заполняет собой разум. Забыть. Забыть это всё как ужасный кошмар…

Беги! Беги! Беги!

      Но клеткой её становится просторная спальня и всё ещё тёплая постель, к которой она вернулась бы, даже лишись своих глаз. К которой он вернулся бы, даже будь его руки по плечи в крови…       Ныряя под белую накрахмаленную простынь, Алете чудятся наряды вдов, белые сари, улитые алым цветом. Громко глотая затхлый воздух, она надеется не ощутить кислого запаха крови. Сжимая дрожащими пальцами наволочку, она не думает о том, что тела накроют точно такой же тканью. Слыша скрип петель, она, крепко зажмурив глаза и закусив губу, гадает, не услышит ли Доран, как колотится её сердце. Не узнает ли он, что сон покинул её…       Когда кровать за её мокрой от ледяного пота спиной прогибается, Мехре вспоминает хищный, полный жажды крови взгляд Басу. Вспоминается худший кошмар. Когда его тяжелые грубые руки касаются её плеч, Алете кажется, что палач заносит клинок над её горлом. Мгновение назад, этими же руками он отобрал три жизни. Когда её дыхание прерывается, она уверена в том, что сердце её, обескровленное, уже не бьётся. Когда он прижимает её к своей груди крепко-крепко, ей кажется, что она задыхается. Что он её душит.       Алета распахивает заплаканные глаза, вглядываясь в мрачную, всё знающую тьму, окутавшую белоснежные простыни, и надеется, что дыхание, что овеяло её дрожащую спину, не принадлежит смерти… Был ли он её посланником?

Она бы согласилась сейчас умереть. Она бы отдала всё, чтобы погибнуть…

      Он палач. Он несёт наказание. Справедливое наказание. И всё же видеть смерть с его рук страшнее, чем любить его…       По её бледным щекам текут, не прекращая, слёзы, и она клянётся, что не знает как Доран этого не чувствует. Её губы дрожат, даже когда он засыпает, а она всё так же не может выбраться из его цепких объятий. Но она даже не пытается. Смотрит всё так же далеко вперёд, в окутанную мраком пустоту, игнорируя ручьи стекающих вниз слёз, впитывающихся в её подушку, почти полностью мокрую под её лицом…

Лете страшно.

      Но хуже всего то, что не потому, как Доран это сделал, как убил троих насильников. А потому, что глаза его, янтарные, напоминающие пламя, закат и ранний рассвет, горели. И она впервые поняла, что огонь этот напоминал ей погребальный костёр её отца и матери, за оранжевыми языками которого по ту сторону она видела его высокую мрачную фигуру, его глаза, глядящие в её испуганные, совсем пустые и полные обречённости, горького понимания, не присущего маленькому ребёнку.       Он заносил свой кинжал без единого сожаления. Без единого сомнения. На губах его играла довольная, кровожадная ухмылка. Выглядел ли он так же, когда рубил шею её отцу? Так же он будет выглядеть, если решит убить и её столь же легко? Что могло ему помешать прекратить её никчёмную жизнь, мнимое существование? Любовь? Что такое та любовь, когда на кону стоит смерть и жизнь…       Алета к началу рассвета так уснуть и не смогла. Когда же начал собираться Доран, труда ей уже не составило притвориться, что она спит. Хотя Мехре и подозревала, что он давно всё понял, просто сейчас решил ничего с этим не делать. Она надеялась, что он всё же остался в неведенье. Когда дверь в их покои закрывается, Алета, наконец, выдохнула со всхлипом и распахнула слезящиеся от прилива паники глаза...       Всё словно вновь повторялось. Она словно вновь возвращалась на несколько недель назад в день их предстоящей свадьбы и...Трепетно сжимающееся от боли не за её судьба, а за надежду сердце обещало не выдержать…

«Какими были последние слова её отца? Она надеялась узнать хотя бы перед тем, как последний вздох покинет её тело...»