Элберта

      Портьеры были задёрнуты около часа назад, тогда же зажгли газовые светильники — с приходом осени темнело рано. Впрочем, последнее обстоятельство вовсе не расстраивало Элберту. Столичный пейзаж за окном кабинета не менялся десятки десятков лет, был старомодно монументален и часто наводил на неё тоску: сизые облака, громады дирижаблей, блёклый шпиль ратуши, безупречно прямые аллеи Гринвуд-парка, высокий кованый забор.       Из груди Элберты, затянутой в тугой корсет, вырвался усталый вздох.       В отличие от родителей, Элберте семейное дело и бесконечная бумажная волокита удовольствия не доставляли. Наконец-то их можно было поручить управляющему, чтобы все шестерёнки гостиничного механизма работали точно и не давали сбоев, а заодно продолжали приносить доход, раз уж не приносят Элберте самого важного — радости. Возможно, родись она мужчиной, всё сложилось бы иначе.       Элберта с раздражением воткнула перьевую ручку обратно в чернильницу и захлопнула огромную папку, в которой хранились финансовые отчёты. Дневная встреча с финансовым агентом Королевской Биржи давно закончилась, усталость валила Элберту с ног, однако сон не шёл.       Она провела по волосам, безжалостно сминая изящно уложенные рыжие локоны. Поёрзала в кресле, устраиваясь поудобнее, и неспешно придвинула к себе коричневый кожаный блокнот с серебряным тиснением. Раскрыла его на первой попавшейся странице — дневник матери давно был заучен наизусть, но волнение охватывало Элберту всякий раз, когда она принималась за чтение или любовалась мамиными эскизами.       Делоурс Вудвилл чудесно рисовала — в отличие от неё. Элберта терпеть не могла любые занятия, в том числе и по живописи, поэтому в детстве частенько сбегала в сад понежиться под лучами полуденного солнца. Солнца!.. Его она обожала всегда — к ужасу гувернантки, трепетно следившей, чтобы белокожее личико единственной дочери Вудвиллов не испортил плебейский загар. Уже тогда судьба щедро сыпала знаками направо и налево, но только теперь картинка сложилась и полностью перевернула жизнь Элберты.       Следующий лист был сверху донизу исписан ровным почерком Делоурс:       «Любимый! Сейчас я осознаю, что по-настоящему пишу в пустоту, но не могу отказаться от пагубной привычки доверять мысли бумаге. Мне так хочется рассказать тебе обо всём, что происходит в моей жизни, хотя ты, конечно же, посмеялся бы и назвал меня сумасшедшей. Но я всё время думаю о тебе. О нас. А когда забываю, что-нибудь обязательно напоминает. Любая мелочь, даже стопка свежих газет.       Сегодня среди них я заметила престранный буклет. И с каким жутким заголовком, ты только представь: "Год чёрного солнца". Я даже не стала читать. Уверена, какой-нибудь шарлатан снова пророчит нам страшное будущее, а я всё ещё не теряю веры, что однажды кто-нибудь сумеет приручить светило. Впрочем, мои мечты тщетны. Никто не сможет совладать с ним лучше, чем ты. Разве что твой забавный ученик. Помнишь, он всегда ходил за тобой хвостом? Очень милый юноша, подавал большие надежды. Интересно, что с ним сейчас?..       Шесть лет, как тебя не стало. Шесть долгих лет, и не было ни дня, чтобы я не вспоминала тебя. Видит бог, я старалась забыть и отвлечься, но мои попытки были обречены на провал. Разве возможно забыть, когда у меня на глазах подрастает твоя копия — моя дочь. Наша дочь. С каждым днём в ней сильнее проступают твои черты, а волосы и не думают темнеть. Однако мой супруг так ослеплён отцовской любовью, что ничего не замечает! Он уверен, что малышка пошла рыжиной в прабабку. Это хорошо. Он даст нашей девочке всё, что сможет дать. Конечно, он далёк от науки так же, как ты — от меня, но у него есть деньги. Очень много денег. Он щедрый, заботливый, любящий.       А ты всегда любил только солнце. Именно оно погубило тебя. Иногда я его ненавижу, прячусь целыми днями в доме, не разрешаю открывать ставни до заката. Домашние говорят, я схожу с ума. Глупые, они даже не догадываются, каков мой настоящий недуг.       Ах, любимый, люди так легко рушат свои судьбы! Ты жаждал славы, потому уехал строить обсерваторию на край света и там нашёл свою смерть. Мне же пришлось смириться и принять ухаживания другого. Я должна была позаботиться о себе, а ведь когда-то ты обещал бросить к моим ногам весь мир, хотя мне хватило бы родной Англосексии.       Какая же ирония судьбы! У меня больше нет тебя, но есть моя маленькая крошка Элберта, твоя копия.       Надеюсь, когда-нибудь я смогу тебя разлюбить. Мне бы хотелось сделать мужа счастливым. Порой я нахожу его очень привлекательным. Даже красивым. Но у него есть один существенный недостаток: он — не ты. А пока в моём сердце больше нет места, оно целиком принадлежит тебе…»       Элберта сморгнула выступившие слезы, подняла голову, перевела взгляд на стену.       «Ах, папа! Какая удача, что ты скончался в счастливом неведении!»       Уже год отец смотрел на неё исключительно с портрета: статный, с горделивой осанкой и высокомерной полуулыбкой. Его кончина стала для Элберты огромным ударом, но и подарила свободу. Теперь поисками профессора и всего, что имело хоть какую-нибудь связь с его обсерваторией, можно было заниматься без страха. Не требовалось докладывать о планах на день или лгать, да ещё и в таком щекотливом вопросе. Ведь это стало бы верхом неуважения. Рассказать отцу правду — ещё большей подлостью, в том числе по отношению к покойной матери. «Я вовсе не ваша дочь, и собираюсь возродить дело моего родного отца». Такой откровенной неблагодарности Элберта не простила бы себе никогда, ведь он вырастил и воспитал её в одиночку. Мать Элберты умерла давно, когда девочка была совсем маленькой.       Элберта снова склонилась над дневником, бережно перевернула страницу, подвинула настольную лампу ближе; золотистые блики упали на газетную вырезку, аккуратно приклеенную ровно посередине листа. Чёрно-белое фото было старым, затёртым, но память и воображение легко дорисовывали детали: даже запонки в виде солнца-шестерни на манжетах профессора — моложавого, усатого, с вьющимися волосами; даже окуляр миниатюрной лупы на цепочке, которую держал в руке его ученик, невысокий худой юноша с открытой улыбкой.       «Хайвуд, кафедра релятивистской механики. Профессор Джоэл Стедмен, инноватор в области солярной энергетики, проводит научный эксперимент вместе с лучшим студентом выпуска, Леджером Эквиллом», — гласил заголовок.       Бывшему студенту было сейчас слегка за сорок. Где же он? Чем занимается? Вопросы, которыми Делоурс Вудвилл то и дело задавалась на страницах дневника, стояли теперь особенно остро, и Элберта надеялась получить ответы как можно скорее. Ей отчаянно хотелось верить, что ученик профессора всё ещё проживает если не в самой столице, то хотя бы где-нибудь поблизости. Что он вообще жив-здоров. Ведь Леджер Эквилл был единственным, кто мог знать подробности о судьбе обсерватории.       Громкая трель нарушила тишину и разметала воспоминания: Элберта вздрогнула от неожиданности и с опаской посмотрела на аппарат. Слишком поздно для звонков с хорошими новостями.       В дверь кабинета деликатно постучали.       — Миледи, — дворецкий учтиво кивнул, замирая в проходе. Круглое в морщинах лицо излучало спокойствие, извинения и вопрос одновременно: — Сэр Бруксби настойчиво желает с вами побеседовать. Утверждает, что это срочно.       — Да-да, конечно! — Элберта вскочила с кресла. — Спасибо. Можете идти, — выждав, пока шаги в коридоре стихнут, она поднесла к уху громоздкую трубку: — Слушаю вас, сэр Бруксби.       — Добрый вечер, мисс Вудвилл, — тон у владельца лучшего столичного детективного агентства был невозмутимым, как обычно. — Надеюсь, вы в добром здравии. Прошу прощения за столь поздний час, но я…       — Вам удалось что-нибудь узнать? — перебила Элберта, от нетерпения позабыв о приличиях.       — Да и нет. Пока я получил только информацию о местонахождении. Мистер Эквилл не выезжал за пределы столицы, хотя несколько раз менял квартиры. Но поговорить с ним не удалось. У меня есть только адрес, где его видели в последний раз.       — Диктуйте! — Элберта выхватила из чернильницы перьевую ручку, не заметив огромные кляксы на папке с отчётами, и склонилась над блокнотом. «Разобрать бы потом собственный почерк! Так… адрес, адрес… Грэйм лэйн… постоялый двор… таверна «У Лавиньи», второй этаж, семнадцатая комната». — Благодарю. — Пульс так громко стучал в её висках, что его биение заглушало все прочие звуки. — Вы настоящий волшебник, сэр Бруксби.       Ликованию Элберты не было предела: «Ах, да-да-да! Он жив и, надо надеяться, достаточно покладист и крепок памятью, чтобы рассказать обо всём».       Она уложила трубку на рычаг, довольно захлопала в ладоши, едва не пританцовывая на месте. Затем перечитала адрес ещё раз, уже внимательнее. Восторг сменился тревожными размышлениями.       «Грэйм-лэйн… злачное местечко, однако. Настоящий приют для голытьбы особого пошиба. Бывший лучший студент выпуска коротает деньки в этой сточной канаве бок о бок с ворами, проститутками и прочей шушерой? Что же он вообще из себя представляет — теперь?.. Надо ехать… надо срочно ехать, какой смысл ждать до утра? Только изводить себя мыслями. Но прежде — переодеться, чтобы не привлекать внимания. Плащ на плечи, чепец на голову и ещё… Пожалуй, да».       Элберта провернула ключ в ящике стола и вытащила оттуда крохотный револьвер с полированной рукоятью тёмного дерева, принадлежавший в прошлом отцу. Медленно выдохнула, пытаясь справиться с накатившими сомнениями и страхом. Соблазн отправиться на поиски с охраной был слишком велик, но посвящать сторонних людей в тайну — тем более неразумно. В конце концов, она решила поехать в таверну на паромобиле и взять с собой шофера. Тот подождёт её у входа и, если она не выйдет через полчаса, забьёт тревогу.       «Да каким же ветром Леджера Эквилла занесло в городскую клоаку?!» — размышляла Элберта уже на лестнице.

***

      Приглушённый свет уличных фонарей за окном паромобиля сливался в янтарную полосу. Элберта нервно следила за ней, взволнованно закусив губу и перебирая в голове возможные варианты предстоящей беседы, однако томительное ожидание и неизвестность тревожили не на шутку. Поэтому, когда шофёр, наконец, притормозил на обочине разбитой дороги возле куцего кустарника, она с облегчением перевела дух.       «Теперь — действовать».       Столб-указатель, растрескавшийся от времени и частых дождей, поскрипывал выцветшими стрелками: одна из них — с изображением дымящейся тарелки — указывала на обшарпанную двухэтажную постройку, которой по-хорошему не помешал бы капитальный ремонт. Огромный лохматый пёс, развалившийся на деревянных ступенях, грозно гавкнул, однако собаками Элберту было не напугать — её отец увлекался охотой и держал дома целую охотничью свору.       Элберта двинулась вперёд, старательно огибая тускло поблёскивающие лужи, но дорожная грязь всё равно облепила башмаки. Из приоткрытой щели навязчиво тянуло зловонным духом дрянного алкоголя и чего-то мясного, несвежего да к тому же поджаренного на дешёвом масле. Элберта брезгливо поморщилась, но пересилила отвращение и, поправив ленты под подбородком, решительно ступила на шаткую лестницу.       Внутри таверна оказалась ещё омерзительней. Громкие голоса тотчас слились в скрипучую какофонию, глаза разъедал дым ядрёного табака — серые человеческие фигуры расплывались в кляксы.       Элберта стиснула зубы, потуже запахнула плащ. Аккуратно лавируя между грязными столиками, подвыпившими посетителями и закатывающимися в неприличном хохоте девицами, она поспешила вперёд.       Черноволосая девушка в алом корсете с пошловато-жеманной улыбкой, деловито протирающая стаканы видавшей виды тряпкой за стойкой, выглядела так, будто знала о клиентах больше других.       Вслед Элберте неслись пьяные смешки, обрывки похабщины и крепкие словечки. Лысый детина, подпирающий стену, попытался ухватить её за плащ. Хорошо, что потерял равновесие, не смог удержать и поленился догонять.       «Вот же дьявольский вертеп! Может быть, всё-таки стоило взять с собой шофёра?..» — мысленно сокрушалась Элберта.       — Добавь-ка ещё полпинты, — хрюкнул кто-то позади неё.       Девица со стаканами подняла голову, нахально прищурилась и кивнула.       «Перехватить бы её, пока не упорхнула. Ну и запахи здесь! Старый папин респиратор точно бы не помешал».       Элберта наконец-то пробилась к стойке. Брезгливо отмахиваясь от дыма, она легонько постучала по липкому дереву — по счастливой случайности сообразила надеть перчатки ещё дома.       «Не забыть бы потом их выкинуть… сразу по возвращении».       — Добрый вечер, — Элберта предпочла думать, что её улыбка выглядит вполне естественной: любезной и немного уставшей. — Можно глоточек воды, милочка? Я с дороги.       Та оглядела новую клиентку снизу-вверх и обратно.       — Ща, — она ловко наполнила кружку отвратной мутно-жёлтой жидкостью и вручила хрюкающему мужчине, стоящему у Элберты за спиной. Затем перевела взгляд на неё. В хитрых тёмных глазах мелькнул и потух интерес. — Ваще-та у нас тут не наливают бесплатно.       Такая даст фору любому прозорливому метрдотелю. А покажи ей монетку — совсем по-другому запоёт.       — Ну и почём у тебя вода? Пол шиллинга? — Элберта придвинулась ближе, достала из кармашка плаща купюру, медленно разгладила её прямо на стойке. — Дам целых два, если поможешь кое-кого найти.       Девица бросила по сторонам короткий опасливый взгляд и вернулась к стаканам.       — Кто вам нужен? — с преувеличенным безразличием поинтересовалась она.       — Леджер Эквилл, — Элберта подтянула пальцем купюру к себе. — Ты же его знаешь, не так ли?       По тому, как изменилось её лицо, стало ясно — знает. Но уже через секунду она напустила на себя скучающий вид и принялась натирать очередной стакан:       — Он у нас редкий гость ваще-та. Но я знаю, где его можно найти, — девица покосилась на деньги. — Шиллинга за три. Или четыре. Такая информация дорого стоит.       Элберта тоже с опаской огляделась — как бы здешняя публика не оторвала кошелёк вместе с кистями — и положила на стойку вторую банкноту.       — Три и по рукам.       — Леджер, зна-а-а-ачит… — протянула нараспев девица. Шустро подхватила купюры и спрятала их в лиф. — Вон… Видишь грязного хмыря? Это твой Леджер и есть, — она небрежно махнула рукой в зал.       «Вот чертовка! Надо надеяться, не обманула…» — с тоской подумала Элберта.       Освещение в углу было скудным, старая лампа коптила — хорошо хоть дорогу преграждали только пустые стулья, расставленные, как попало.       «Ну, наконец-то! Только бы помнил… только бы рассказал…»       Но когда она остановилась у крайнего столика, и хмурый потрёпанный мужчина в потёртом плаще поднял на неё нетрезвый взгляд, её решительность сменилась ужасом и разочарованием.       «Этот? Боже мой, вот этот?..»       Элберта не надеялась увидеть двойника юноши с газетного фото — спустя двадцать-то лет! — но у того хотя бы были коротко подстриженные волосы и лицо не выглядело так, будто им долго елозили по пыльному полу.       И уж, конечно, от того не разило мерзким дешёвым пойлом.       «Точно ли Леджер?» — засомневалась Элберта.       Мужчина, застыв с приподнятой в руке рюмкой, не сводил глаз с её декольте.       Все слова, заготовленные для встречи, выветрились у Элберты из головы.       «Ладно… ладно. Взять себя в руки и попытаться узнать, не соврала ли ушлая официантка».       — Имя Джоэла Стедме… — в горле пересохло, слова давались Элберте с трудом, — вам что-нибудь говорит?       В блёклых — то ли серых, то ли голубых — глазах мелькнула искра. Потухший взгляд оживился, но уже через мгновение затянулся пьяной поволокой.       — И что? — Занесённая в воздухе рука с алкоголем достигла рта, и пустая рюмка с гулким стуком вернулась на столешницу.       «Похоже, девица всё-таки сказала правду. Кошмар! Если бы он ещё не был так отвратительно пьян. Как с ним теперь разговаривать?»       Элберта придвинула к себе соседний стул, брезгливо смахнула крошки и присела на самый краешек.       — А вы — мистер Леджер Эквилл, верно?       — Допустим, — он поморщился, вытирая рот тыльной стороной ладони. Поинтересовался, спотыкаясь на словах и проглатывая слоги: — Че-ем мгу… у бы-ы пол… зен?..       Она с трудом подавила отвращение. Суть беседы точно придётся разъяснять на пальцах. Что ж, пока не сопротивляется — это полбеды.       — О, крас… отк… а… — оживился Леджер. Даже сумел схватить подошедшую к их столику официантку и усадить себе на колени.       Девица наполнила рюмку красноватым пойлом из прихваченной с собой бутыли. Нахально уставилась на Элберту, у которой неожиданно появилась идея. И как же вовремя!       — Почему бы и нет, — Элберта улыбнулась, заинтересованно взглянула на бутыль — большая. То, что нужно. Достала банкноты: — Беру целую. Сдачу оставь себе на побрякушки.       — Ишь! Какая щедрая подруженция однако, — недовольно отметила девица, проворно вскакивая на ноги и опуская пойло на стол. Сгребла брошенные рядышком купюры. Настырные попытки Леджера ухватить и усадить обратно её не волновали, а вот уходить ей не хотелось. — Учти, голубка. Свалится здесь твой красавчик — меня не зови. Уделает твои красивые вещички — тоже. Я, межжу прочим, не нанималась его таскать. Только за отдельную плату.       Элберта прикинула, сколько времени прошло с минуты, когда она вошла в таверну. Очень скоро шофёр забеспокоится и непременно придёт прямиком сюда.       — Не переживай, милочка. Разберёмся. Кажется, вот там тебя зовут… — она небрежно махнула рукой и посмотрела на Леджера. — Угощайтесь.       — А… — На пьяном, перепачканном в саже лице отобразилось подобие мыслительного процесса: высокий покатый лоб покрылся глубокими морщинами, приоткрытые губы беззвучно зашевелились. Но произнести фразу вслух Леджер так и не смог. Нечленораздельно промычал и пожал плечами. Помедлив, всё-таки потянулся к наполненной до краев рюмке. — Вэшздрвье!       Элберта кивнула и на всякий случай отодвинулась подальше.       «Просто жуть, тень человека… человека науки, ко всему прочему. Умудрился же низвести себя до такого состояния! Разговаривать с ним сейчас, конечно, бесполезно, но надо создавать хотя бы видимость беседы до того, как придёт шофёр…»       — Да… — она сцепила пальцы в замок и почувствовала, как повело голову: о, чудесное завершение вечера, вот и её саму начинает мутить от дыма и запахов. Скорее бы на улицу, прочь отсюда! — А знаете, я представляла вас немного иначе. Профессор Стедмен возлагал на вас такие надежды. Не могу даже вообразить, как бы он огорчился, если бы увидел вас здесь в таком состоянии.       Она продолжала говорить, Леджер не слушал. Только изредка подливал себе пойла, один раз едва не опрокинув бутыль. Элберте пришлось подхватить её и помочь вернуть на стол.       Дурнота подступала к самому горлу, бороться с тошнотой ей становилось всё труднее, поэтому, услышав над ухом долгожданное «Мисс?», Элберта вскочила с одной-единственной мыслью — наружу, немедленно!       — Ведите его к машине, — пролепетала она перед тем, как первой устремиться к спасительному выходу. Перед глазами всё расплывалось. — Потом, потом объясню…       Холодный ветер хлестнул по щекам, приводя в чувство: Элберта облокотилась на перила, жадно вдохнула сырой от дождя воздух.       «Дойти бы теперь до паромобиля», — мысленно взмолилась она. Шаг, снова шаг, пять шагов, десять… Когда её рука коснулась влажного блестящего капота, соображать стало значительно легче.       Элберта постояла ещё несколько секунд, стараясь вдоволь надышаться, и с беспокойством обернулась, когда за спиной послышалась возня.       — Вы в порядке, мисс? — обеспокоенно спросил подошедший шофёр, ловко удерживая пошатывающегося, но крайне недовольного Леджера.       — Да, да, — торопливо закивала она.       — Куда его?       — Сажайте в машину. Он едет с нами.       — Его?! В машину?! — с нажимом переспросил шофёр, хмурясь. — Увольте, мисс. Я только вчера почистил салон. Если вы не боитесь, что его стошнит прямо там, подумайте о собственном здоровье, — он понизил голос, — знаете, чесотка, вши. Он поедет в багажнике, тут и обсуждать нечего.       — Как в багажнике? Он не поместится… — Элберта удивлённо взглянула на заднюю часть паромобиля, а следом на Леджера. Отрезвляющая прохлада сказалась не только на ней — он тоже, пусть и гораздо медленней, приходил в сознание.       — Проклятая шлюха! — завопил вдруг Леджер, пытаясь вырваться. В какой-то момент ему это даже удалось. — Куда ты меня притащила, мерзавка?! А ну!..       Точным ударом в челюсть шофёр оборвал его на полуслове. Небрежно подхватил подмышки оседающее на землю тело.       — Теперь точно поместится, мисс.